Ворона

Всё опостылело до тошноты. Сорок лет – как приговор. Жена… Неужели это та самая девушка с лучистыми глазами, в которую он когда-то влюбился? Дети – желанные, вымоленные двое. А теперь – вечный шум и теснота коммунальной квартиры. И никаких проблесков надежды впереди. Про работу и вспоминать тошно. За шестнадцать лет после института выслужил лишь должность конструктора первой категории.

Он вырвался на улицу, как утопающий за глотком воздуха. Скрипучая кабина лифта с трудом довезла его до низа. Дом-гигант, похожий на оплывший памятник ушедшей эпохе, мрачно стоял на пригорке, нависая над рекой. Всего несколько шагов — и он спустился по обшарпанным ступеням к бетонной набережной. Она была такой же ободранной и неухоженной, как и его собственная жизнь. Шершавая поверхность парапета впивалась в локти. Он замер, уставившись в мутную, свинцовую воду. Лишь в этом безмолвном, неостанавливающемся течении он находил призрачное подобие умиротворения.

Оторвав взгляд от водяной глади, он заметил, как метрах в пяти от него на парапет опустилась ворона. Она, ковыляя мелкими, осторожными шажками, начала сокращать дистанцию. Её движения были резкими и немного неуверенными. «Не бойся,— прохрипел он, и собственный голос показался ему чужим. — Подойди ближе. Давай поговорим».

Ворона, казалось, поняла его. Она прекратила свои робкие шажки и теперь, наклонив голову набок, изучающе смотрела на человека. В её черных бусинках-глазах читалось что-то одновременно хищное и печальное, как и в его собственных.

"Знаешь, ворона, всё достало, - продолжил он, чувствуя странное облегчение от возможности высказаться хотя бы перед птицей. - Вся эта бессмысленная гонка, обязательства… Как будто кто-то за меня решил, как мне жить, и теперь я просто иду по накатанной". Он замолчал, ожидая реакции. Ворона не шелохнулась, лишь немного склонила голову в другую сторону, словно проявляя сочувствие.

Он усмехнулся. "Глупо, да? Жаловаться вороне на жизнь. Но кому еще жаловаться? Жена не услышит, дети тем более, на работе – одни завистники и подхалимы". В голосе зазвучала горечь. Он снова посмотрел на реку, в которой отражались серые облака, нависшие над городом. Тоскливый пейзаж.

Ворона вдруг каркнула — один-единственный, лаконичный и скрипучий звук, будто отсекла всё сказанное им: «Чушь!».  Затем взмахнула крыльями и, оттолкнувшись от парапета, взмыла в воздух. Она сделала круг над рекой и, вновь каркнув, полетела прочь, в сторону мрачных заводских корпусов, видневшихся вдали.

Он долго смотрел вслед улетающей вороне, пока та не превратилась в едва различимую точку на фоне заводских труб. Её внезапный уход оставил странное ощущение пустоты, но вместе с тем и зарождающееся чувство лёгкости. Словно он действительно выговорился, и птица унесла с собой часть его бремени.
Может быть, жизнь не так уж и безнадежна? Может быть, стоит попытаться что-то изменить? 

Обратная дорога казалась короче. Открыв дверь, он услышал не раздражающий гам, а счастливый смех детей, и его встретил густой, уютный запах жареной картошки с лучком. Прежняя суета обрела вдруг иные очертания, наполнилась смыслом и теплом. Этот хаос был не тюрьмой, а крепостью. Его крепостью. И, возможно, именно в этом — в смехе, в тепле, в простом запахе еды — и таилась та самая жизнь, которую он искал.