Адвокат. 15. Фрагмент из повести Отец

Адвокат

- Где же нам найти адвоката? - спросила Хелен у мужа.
- Не знаю, попробуем спросить в синагоге.
- Ты имеешь ввиду синагогу в Зволле?
- Какую же ещё? Ведь Морошковы в Амстердам не пригласили, а там, наверняка, много разных адвокатов. Распространённая еврейская профессия. Поэтому нам придётся всё искать и добиваться самим, - заключил Леви.
Он не помнил уже как и откуда, но представители еврейских организаций как-то прознали о их существовании и регулярно посещали в лагере. Посетителями были разные, незнакомые с друг другом люди. Одними из них была приятная пожилая пара из местечка Стейнвяйк, находившегося неподалёку, очень дружная неразлучная чета по фамилии Слагер или, по-русски “мясник”, ещё детьми пережившая Катастрофу. Это был Сало Зендяйк, оптовый торговец мясом из городка Девентер, приглашавший к себе в гости на ужины и приезжавший к нам на роскошном по тем временам Форде Скорпио. Навещал их также очень приветливый и милый малый, не в меру раскормленный кучерявый брюнет с крючковатым носом по имени Герард ван Зайден, торговавший на тот момент мобильными телефонами. Сам он происходил из еврейской семьи и старался держаться религии и обычаев предков, за исключением только того, что жил с нееврейской девушкой Марион, но ведь известно, что “любовь - зла”. Девушка была дочерью состоятельного владельца автосалона и представителя известной автомобильной марки, но не принималась еврейской общиной по своему “чуждому” происхождению. Герарду приходилось с этим обстоятельством мириться и утешаться разнообразной лакомой едой совместно с этой

Марион, отчего они оба неумеренно добрели и уже в возрасте расцвета походили на животных, не очень-то почитаемых еврейской традицией.
Герард иногда приезжал к ним в АЗС, забирал их на своей машине, и они вместе ездили из города в городок, из деревни в деревню, из кафе в кафе: там съедят мороженое, там выпьют чашку кофе, там - коричневого лимонада: стандартное времяпровождение своего досуга у местных девушек и парней. От кого-то из этих волонтёров они узнали, что недалеко от города Меппел находится ещё больший по масштабам и населению город - Зволле, что там есть большая синагога, община и там проходят службы; вот они и собрались туда. Город Зволле произвёл на них грандиозное впечатление - это был совсем не Меппел, провинциальный, простенький, хоть и милый, городишко. От Зволле веяло столетиями, бурной историей, солидностью. В нём был и Старый город со стариной ратушей и прилегающей площадью, и замки с башенками, улицы и улочки, окружающие центр и сдавливающие его, подобно тугому широкому поясу. Была в нём и синагога. Старинная, как и всё вокруг, она находилась в центре этого города, недалеко от ратушной площади. Их встретили там довольно радушно, сообщив, что к ним приходят много русских. Большинство из них и вправду были русскими, очень желающими остаться в полюбившейся стране. Кем они ещё могли прикидываться? Не у каждого же хватит духа объявить себя гомосексуалистом! Службы в этой синагоге проходили по сфардскому обычаю, которые, по происхождению Леви, должны были быть к нему близки, хотя до настоящей проникнутости верой и учением ему было ещё очень и очень далеко. Перед тем, как муж с женой отправились на службу в новое и незнакомое место, между ними произошёл забавный и характерный эпизод - дискуссия, так сказать. Дискуссия имевшая отчасти решающее влияние на дальнейшие события.
- Как я в синагоге-то покажусь, ведь я на еврейку совсем не похожа,- критически рассматривала своё лицо в зеркало женщина бесспорной восточной внешности. - Да и кем я буду представляться?! Не Хелен же?Это имя католическое, а мы всё же к евреям теперь идём, - рассуждала вечно сомневающаяся и колеблющаяся женщина.
- Ну так назовись Хая, - подсказал находчивый и эрудированный супруг, - какая разница, Мила, Хелен, Хая? Петербург, Петроград, Ленинград - всё одно и то же.
- Да, но ведь я совсем на еврейку не похожа? - Продолжала мучиться молодая женщина.
- Что значит непохожа? А кто сейчас похож?! Посмотри сколько людей со свиными мордами и в камилавках. Чем ты хуже их? Отец - чуваш,


мать - белорусская еврейка. С каждым может случиться. Да и не надо говорить, что чуваш. Скажи, что японец. Хелен слушала внимательно, пытаясь понять мысль и назидание своего изобретательного супруга.
-Хорошо. Хая так Хая. Только ты старайся теперь не путаться, так и называй меня этим именем. Кстати, что оно значит по-еврейски, ты знаешь?
- Жизнь, живая, - уверенно ответил муж.
Так пошла дальше по страницам “голландской” жизни девушка по имени Мила со звучным, как бой в барабан, именем Хая. Уверовав в тот момент, что она “Хая”, уверовала она и в то, что её отец “японец”. Она уверовала в это настолько, что рассказывала об этом не только всем своим знакомым, но даже и своим детям, а, впоследствии, даже самому отцу, который всё слушал, соглашался, кивая головой, как китайский болванчик, и в итоге при случае начинал рассказывать, что он родом из Японии. Вреда от этого, безусловно, никому не было, и если человек счастлив, называя себя Кришной, Наполеоном или даже Машиахом-Христом - пусть называет, лишь бы был счастлив и окружению не вредил своими фантазиями. Но возвратимся же в уютную и гостеприимную синагогу древнего города, в уютную компанию из соотечественников и “местных” евреев-старожил.
После службы следовал традиционный “кидуш”, чашка кофе или чая с кусочком кекса. За столиком им представили русскую женщину Катерину, с двумя младенцами-близнецами. Он была вся такая худенькая и дрожащая, с тоненькой острой мордочкой, с влажными что-то постоянно ищущими глазами, похожая на мокрую мышь, только что вылезшую из канализационного люка на проезжую часть и вглядывающуюся в окружающие предметы: чем можно здесь поживиться? Что можно здесь украсть, спереть? Эта Катя, о которой было неизвестно, где был её муж и был ли он вообще, была дружна с некой беженкой Наташей -  грузной, оплывшей, с огромным, подобно индюшачьему, зобу женщиной старше средних лет, годившейся ей в матери. Знающие люди говорили, что это на самом деле и есть мать с дочерью, только представившиеся иммиграционным властям, как чужие люди, чтобы было легче, по их разумению, получить вид на жительство и пособие побольше. Познакомились они в этой синагоге с настоящим казахом, который потрясал откуда-то взятой бумажкой, что его мама-де Сара Моисеевна, а, значит, и он самый что ни на есть настоящий,“алахический” еврей. Он очень забавно смотрелся в кипе и в талите, видимо, здесь в первый раз им надетом.




Все соотечественники напоминали плохих актёров, скверно играющих роль “притесняемых грязных жидов”, которых они сами у себя в стране, да и в своём сердце, непримиримо ненавидели. Всех этих актёров-соискателей объединяло одно страстное желание - всеми правдами и неправдами остаться здесь в этой благополучной стране и ни в коем случае не возвращаться на родину, получив вид на жительство.
Богослужение верою предков в древней синагоге было несомненно похвальным занятием, но вряд ли кто-то здесь мог что-то подсказать и чему-либо научить. Каждый старался выпытать у собеседника максимум информации, а сам не рассказывал ничего: старался отмолчаться на все конкретные вопросы, пожать плечами- мол, не знаю ничего, сами недавно приехали. Мутный тошный осадок остался от приторных улыбок повстречавшихся соотечественников, от этих фальшивых бесед с “прощупываниями” и “выспрашиваниями”. Помнится, Леви за одним из таких небольших круглых столиков попытался познакомиться и разговориться с парой, якобы прибывшей из Москвы.
- Шаббат шалом! Вы здесь также в Нидерландах находитесь на “азиловской” процедуре?
Крашенная блондинка с тонкими губами неприветливо осмотрела Леви и процедила в чашку кофе, держа её двумя пальцами с длинными красными ногтями; ноготь мизинца она при этом кокетливо оттопыривала в сторону:
- Вы можете подобные вопросы задать моему супругу Юрию.
Юрий был родом из Грузии, невысоким и худеньким мужичком. Молчаливый и, видимо, во многом, слушающий свою властную жену. У Юры была также какая-то “бумажка” - что кому-то в его семье также “посчастливилось” родиться евреем, и, может, оно и, вправду, так было. У этой пары было двое сыновей, один из которых намного позже, поступит в университет и будет учиться на архитектора. Но это потом, через несколько лет, когда Леви по какому-то странному желанию нереальной дружбы навестит их в квартире в городе Ряйсвяйк. Но и тогда, и сейчас, чувствовалась великая неприязнь к евреям у этой женщины. Она даже и не скрывала, что она русская и не собирается прикидываться и называться кем-то иной национальностью. Что поделаешь, если муж внезапно оказался представителем “гонимого народа” - так почему хотя бы ради детей ни извлечь из этой ситуации тех выгод, что так вольготно здесь предоставляются. Тем не менее, женщина предпочитала оставаться собой, никем не притворяясь. 
- Здравствуйте, Юрий! Шалом! Меня зовут Леви, - радушно протянул парень руку своему “единоверцу”.

- Шалом, шалом, - пожимая протянутую руку, Юрий искренне улыбнулся в ответ.
- Вы случайно не знаете, где и какого лучше взять иммиграционного адвоката? - Обратился Леви со своим вопросом.
- Не знаю, мы ещё не на этой стадии процедуры. Но я вижу, что большинство людей берут адвокатов из категории “Про део”, которых им предлагают в АЗС. Я сам лично также не вижу разницы в этих адвокатах - вся эта процедура сплошная “формальщина” и бюрократическая волокита.
Он помнил, как они вышли в тот тёплый день из прохладного помещения так называемой на идише “шули” и Леви задорно обратился к супруге:
- Ну, что поздравляю, госпожа Хая!
- Подковырнёшь, когда с кладбища придёшь,- злобно огрызнулась она.
Они дошли до машины, спрятанной где-то в жилых дворах за пределами центра города, за пределами платёжных аппаратов и парковочных зон, сели в неё и покатили через живописные улицы, через зелёные окраины, образцовые деревеньки, переходящие одна в другую, в сторону Меппела, а далее в свой населённый пункт и в свой кемпинг. В кемпинге, в своём караване их ждал желанный покой, над которым, правда, с недавнего времени возникла незримая угроза, угроза выселения.
Так никто не смог рассказать им в Зволле о нужных шагах в поисках защитника и сориентировать по их делу, как и что обжаловать и куда писать. Тем не менее, Леви был рад знакомству с местной общиной и посещением “Молельного дома”, всему этому новому опыту и впечатлениям. Со “звольской” синагоги начались их посещения служб, ставшие впоследствии регулярными, и погружение в необъятное море традиций и знаний “иддишкайта”. Адвоката, в конце концов, им посоветовали. Леви уже не мог, по прошествии времени, вспомнить, кто это сделал и когда. Почему-то в его поисках был сделан упор на то, что нужен именно “еврейский” адвокат. Такой адвокат нашёлся. Его звали Нолет, и его контора называлась“Нолет адвокаты”, по его собственной фамилии, как зачастую было принято у местных предпринимателей. Офис “Нолет” находился в Гааге - на порядочном расстоянии от места, где они квартировались, и надо было теперь туда ехать. Леви назначил встречу по телефону, договорился о времени и деталях, и супруги стали собираться в дорогу.




Если посмотреть на карту, то путь от Зволле в Гаагу будет выглядеть как линия сверху вниз и направо. Расстояние приемлемое, для таких спокойных и ухоженных дорог сто пятьдесят километров - незначительное путешествие. Тем не менее, может, от напряжения и волнения, от неуверенности: “Как мы найдём нужное место? Где припаркуем машину?” и иных подобных вопросов, усталости, некоторого голода, наступившего после небольшого и совершенно не колоритного завтрака - всё это, возможно, сыграло свою роль в том, что в дороге супруги разругались. Они, конечно, ругались и раньше - долго, бесплодно, бессмысленной и изматывающей душу руганью. Ругались часто, никогда не находя компромисса и решения о предмете спора, который и был-то, зачастую, ничтожным и незначительным. Спустя много лет, проходя мимо этого места, которое Леви метко назвал “семикрестием” за его особенность пересечения дорог сразу с семи сторон, он видел картину тридцатилетней давности: стоящую перед светофором маленькую белую Вольво, сидящих в ней молодых, симпатичных и ещё крепких и сильных людей, яростно и бурно выясняющих отношения, до крика и с криками, не желающих уступить друг другу и не считающихся с окружающими их другими водителями, удивлённо поглядывающих на ссорящихся людей.
После показавшейся им тогда очень и очень длинной дороги, они въехали в Гаагу, съехали с виадука и стали перед светофором, крутя перед собой бумажную карту, словно пытаясь сложить из неё птицу счастья, в панике и неизвестности от того, куда им нужно теперь повернуть, чтобы попасть на необходимую улицу в контору адвоката. В накале перепалки и со взаимными обвинениями, они всё же достигли нужной улицы и нужного офиса.
Разговор с господином Нолетом не представлял ничего ни выдающегося, ни примечательного. Он пробежал глазами скреплённые белые листки с отпечатанным на них интервью, взглянул на отказы из министерства и что-то отметил в своей книжице:
- Благодарю, что вы меня выбрали и ко мне приехали. Я не могу ничего обещать, но буду стараться сделать всё от меня зависящее, - успокоил взволнованных супругов почтенного вида адвокат.
Ясно, что он говорил стандартные фразы, полагающиеся в подобных случаях. Супруги сделали всё, что от них требовалось и им оставалось только ждать и надеяться. При встрече с господином Нолетом произошёл забавный, если не грустный, эпизод. По нидерландскому законодательству местный адвокат, при встречах с иноязычными клиентами, обязан пользоваться услугами присяжного переводчика. В начале их встречи господин Нолет связался с Бюро переводчиков и в его приёмной к их приходу их ожидала расплывчатого возраста и

размера женщина, уроженка России. Она разговаривала и смотрела исключительно только на Нолета. В какой-то момент, когда Леви стал излагать их ленинградские перипетии, она вмешалась и, возмущаясь, воскликнула:
- Что вы такое рассказываете?! Такого не бывает!
- Послушайте, - резонировал её Леви, - вы переводчица или следователь? Вас пригласили чтобы переводить, и за это Вам платят, или чтобы скандалить и копаться в чужих рассказах, играя в судью и решая, правда эти рассказы или нет?
Переводчица ещё более вспыхнула. Леви продолжал:
- Вы представляете нас, в глазах нами выбранного адвоката, в дурном свете. Вам бы не переводчицей при министерстве работать, а идти мести полы, если ещё куда возьмут.
Женщина вела себя так, как ведут многие соотечественники, которые судорожно боятся, что если кто-то помимо них сумеет остаться в этой стране, то им сразу придётся меньше есть и пить или ухудшатся жилищные условия - соискателей подселят к ним в комнату разделённой простынёй, как когда-то жили в СССР, и придётся пользоваться одним унитазом и общей газовой конфоркой.
Господин Нолет слушал, не понимая смысла, но понимая,  что нужно непременно и сейчас прекратить эту рыночную полемику из выяснений и надуманных упрёков.
- Вы не доверяете этой переводчице? - По-деловому задал он конкретный и уместный вопрос.
- Нет.
- Тогда мы делаем ей “отвод”, - и обратившись к женщине, произнёс: - благодарю вас за вашу службу. На сегодня ваша задача выполнена. Если мы в вас ещё когда-то будем нуждаться, то дадим об этом знать.
Позеленевшая и раздутая, подобно медузе, “госпожа” посмотрела в сторону “неблагодарной” парочки и, раскачивая бёдрами, источая запах дешёвых духов, смешанным с потным, явно сегодня немытым климактерическим телом, пофланировала на выход.
- Вы же немного понимаете нидерландский язык? - Обратился адвокат к супругам.
- Да, конечно. Мы старались. Мы учили, - улыбнулся Леви улыбкой образцового пионера, который “всегда готов”.
- Тогда отлично. Мы, в общем, всё обговорили. Дело для меня ясное. Мы будем держать контакт. Держите меня, пожалуйста, в курсе любых изменений, писем и иных эвалюаций, договорились? - Скромно одетый и выглядящий скромно мужчина протянул руку.

- Договорились, -  удовлетворённо ответил и пожал сухую протянутую ладонь его новый подопечный.
- Вот и хорошо. Хорошего вам возвращения. Вам ведь в Зволле?
- В Няефеен.
- Понятно. Ну, это недалеко друг от друга. Тот Зинс! До свидания.
- Подождите, минутку, - адвокат вдруг о чём-то вспомнил, словно какая-то давняя идея вновь озарила его сознание, - вы говорите, что вы евреи. Так? Вы же евреи?
- Да, евреи, - дисциплинированно в подтверждение кивнул головой клиент.
- Есть ли у вас об этом обстоятельстве какие-нибудь доказательства, свидетельства?
Леви пожал плечами.
- Если, вдруг, вы что-то такое сможете найти, перешлите мне, пожалуйста. Мы попробуем любые предоставленные документы с пользой использовать в вашем деле.
- Спасибо, господин Нолет, - произнёс Леви.
- Пока ещё не за что. Ну, ещё раз, тот зинс.
- Тот зинс, господин Нолет, - эхом прозвучало от его собеседника.
Адвокат развернулся и ушёл к себе в кабинет, а супруги вышли на залитую солнцем улицу и раскалённый плавящийся асфальт. Было знойно и зелено. Офис находился в самом центре города, у здания Министерства Юстиции - строения похожего на большую пирамидку составленных друг на друга кубиков. Напротив министерства был разбит густой тенистый парк, переживший Вторую Мировую войну. Город, его здания, улицы дышали покоем и умиротворением. Жители Гааги называли свой любимый город, которым безмерно гордились, “Пупом Земли”. Может, отчасти, это было верно, и Гаага была и, вправду, “пупом”.
- Хочешь, прогуляемся здесь? По парку пройдём, может? - Предложил супруг своей спутнице.
- Жарко что-то очень. Поехали, наверное, домой - устала я от всех этих разговоров и встреч.
Машина преданно стояла на том месте где её оставили, без пугающего листочка под щёткой для стёкл.
Повезло с парковкой, подумал Леви и они уселись в раскалённую летним и усердным солнцем машину.
Возвращались молча, поглощённые бегущим за окном монотонным, мирным, пасторальным пейзажем. Проехали таблички, указывающие на съезд в теперь знакомый им Зволле, миновали Меппел, съехали на просёлочную дорогу и, проехав знакомый её небольшой участок, установились перед шлагбаумом. Перед будкой охранника располагалась импровизированная парковка, где обеспеченные соискатели убежища могли оставлять свои автомобили - на территорию лагеря, во избежание беспорядка, их не допускали.