1. Отчаяние обиды

«Память об обидах долговечнее, нежели память о благодеяниях»
Пьер Буаст

Впервые об аномальной зоне в Удмуртии я услышал в 2002 году от коллеги по работе. Тогда Валера Терёхин, инженер проектного отдела, рассказал мне, что когда он был на охоте в Красногорском районе Удмуртии, то забрёл на такой лесной участок, из которого долго не мог найти выход. «Это притом, – отметил он, – что я десять лет охочусь в тех краях». Почему он не мог найти выход, Валера внятно объяснить не мог. Он лишь сказал, что, видимо, забрёл в аномальную зону Красногорья, где пропадают люди. Позже, уже от разных людей, я слышал об этой территории и о необъяснимых явлениях, которые в ней происходят.
Тянулись годы, а вместе с ними, пополнялся и мой багаж историй про эту местность. Каждое лето я планировал отправиться туда, чтобы увидеть и почувствовать всё самому. Но всякий раз, когда поездка должна была состояться, какое-нибудь непредвиденное обстоятельство вмешивалось в мои планы, и поход откладывался на неопределённое время. Наступило лето 2007 года, и я, приехав к родителям, в очередной раз оказался в Удмуртии, рядом с тем местом, в которое никак не мог попасть. В один из вечеров я встретился со своими друзьями, Евгением Фроловым и Андреем Смирягиным, в баре «Три толстяка», как мы и договаривались. В эти же дни из Москвы приехала ещё одна наша общая знакомая – Александра Миронова, которая также обещала присоединиться к нам в развесёлом заведении. Когда она подошла, мы уже сидели около часа и успели рассказать друг другу основные моменты нашей жизни, которые произошли за прошедший год. После этого беседа плавно перешла в русло давних воспоминаний и проблем сегодняшнего дня.
- Привет, как дела, о чем говорим? – задорно начала Саша.
- Привет, Саш, – начал Женя, слегка хмельной от пива, – дела как обычно. О чем говорим? А о чем можно говорить, когда Лёха приехал. Либо о том, что все знают, либо о том, что никому не известно. О как!
Женя рассмеялся заразительным смехом, и мы подхватили его. После того как все успокоились, Саша села за стол.
- Ну а если серьезно, вспомнили ту историю про аномальную зону в Красногорье. Помнишь? – продолжил Женя, рукой зачесывая русые и, как всегда, слегка засаленные волосы.
- Конечно, помню. Лёша постоянно в неё попасть хотел, да не мог. Вечно что-то мешало, – ответила Саша.
- Вот, аномалия хотя бы даже в этом. А Андрей говорит, что это всё ерунда, – сказал я.
- Полная ерунда. Аномальные зоны, параллельные миры и временные ямы – всё это байки для таких, как вы. В жизни всё более упрощённо и всё объяснимо наукой. Просто наука не всегда всё может объяснить… пока не может, – категорично заявил Андрей.
- Вот когда наука объяснит, тогда и вопросов не будет, а пока не объяснила, это аномальное явление, – ответил Женя.
- Хорошо, я тебе сейчас аномальные зоны на подносе науки преподнесу, – не сдавался Андрей.
- Я весь внимание, профессор, – Женя сделал акцент на последнем слове и, закинув правую ногу на колено левой, откинулся на стуле.
- Есть теория, что аномальные зоны возникают там, где есть разломы в земной коре. Радон, просачиваясь через трещины, выходит на поверхность и воздействует на сознание людей. А электромагнитное поле влияет на работу соответствующих приборов. Поэтому и люди блуждают, и приборы не работают. Всё элементарно, мой юный друг, – сказал Андрей, язвительно заканчивая.
С нашей последней встречи его худое, усыпанное веснушками лицо ещё более осунулось, а сам он, как мне показалось, стал пессимистичным и тяжёлым в общении.
- Уважаемый коллега, – продолжал саркастично Женя, – радон не объясняет исчезновения людей и то, что люди видят в этой зоне.
- Насчет первого – да, радон не объясняет исчезновений, но и ты не отслеживал жизнь каждой семьи якобы пропавшего. Может быть, они находились впоследствии. А то, что люди видят там, как раз может объясняться воздействием радона на мозг, – серьёзно заявил Андрей, на что Женя просто развел руками.
- Кстати, об исчезновениях, – включился я в разговор, – есть так же теория, что в аномальных зонах могут быть переходы в параллельные миры и ловушки.
- Что за ловушки? – заинтересовалась Саша.
- Допустим, ты идёшь и натыкаешься на невидимую стену. Ты влево – стена, вправо – стена, назад – то же самое. Попадаешь в ограниченное пространство, из которого не можешь выйти. Причём ты окружающих видишь, а они тебя – нет. Конечный параллельный мир, – ответил я.
- И что происходит с этими людьми? – тревожно спросила Саша.
- Как что, конец мира – конец жизни, – вмешался Женя. – Если тебя, Саша, в закрытом помещении оставить на несколько дней без еды и воды, что произойдёт?
- Ужас какой, – заворожено ответила Саша, – ребята, давайте съездим туда.
- Ты серьёзно? – спросил я её.
- Вполне. Ты же сам туда хотел.
- Согласен, – ответил я. – Когда едем?
- Предлагаю завтра и можно на моем УАЗе. Я тоже с вами, – сказал Женя. – Андрей, ты как?
- Я пас, мне это всё равно не интересно, – скептично сказал Андрей.
- Да ладно, Андрей. Поехали, – обратилась к нему Саша и положила свою ладонь на его руку.
- Нет, нет. Это без меня, – сухо ответил он.
- Ну ладно… Значит, завтра? – обратилась ко мне с Женей Саша. На что мы утвердительно кивнули.
- Ура, ура, ура, – захлопала в ладоши Саша и открыла меню, которое принесла ей официантка.
Мы посидели в баре достаточно долго, чтобы вспомнить много весёлых моментов из нашей жизни и поговорить на серьезные темы. Расходясь задолго за полночь, я, Женя и Саша договорились завтра созвониться по поводу поездки.
На следующий день, только часовые стрелки успели перевалить за полдень, как ни странно (обычно на следующий день появляются неотложные дела, чтобы не исполнять планы, возникшие накануне в баре), мне позвонил Женя и поинтересовался, едем ли мы в зону. Я ответил положительно, и мы договорились встретиться у него дома в три часа дня. Саша, к моему удивлению, тоже была настроена решительно и по телефону сказала, что уже ищет одежду для похода в зону. Мои сборы заняли немного времени: кепка, легкая куртка, спортивные штаны и кроссовки – на себя, термос с черным чаем, бутерброды с сыром и сапоги – в городской рюкзак. Гораздо больше времени и сил ушло на то, что никак не вписывалось в мои планы.
Складывая вещи в рюкзак, я не услышал, как в прихожую, где я находился, тихо зашла мать.
- Куда-то собираешься?
- Ага, решили с ребятами в Красногорье съездить. Ну, туда, где эта аномальная зона.
- Поняла, поняла. Да, слышала про неё много разных историй. Говорят, там и люди пропадали. Хотя, наверно, всё это сказки.
- Вот мы и едем проверить, сказки или нет.
- Как с ребятами встретился?
- Хорошо.
- Как Андрей, как Женя?
- Да нормально всё.
- Не женились ещё?
- Нет.
- А ты когда думаешь?
- Не знаю, мам. Как получится, тебе сразу сообщу.
Последнюю фразу я сказал резко, даже сам не ожидая этого. Мать сразу осеклась, увидев мое раздражение. Каждый раз, когда я приезжал домой к родителям, а также в телефонных разговорах с матерью, она периодически вытягивала из меня ответы по этой теме, медленно и нудно натягивая струны моего терпения. Постояв несколько секунд в напряженной тишине, мать решила продолжить. Причем в очень категоричной форме.
- Лёша, тебе уже 29 лет, а ты себя до сих пор как ребёнок ведёшь. Не успел к родителям приехать, как до ночи где-то с друзьями ходил. Домой пьяный пришёл. Не успел встать – в какую-то зону собрался. Ведёшь себя, как ребёнок, ей-богу.
- Мама, вот давай только не будем начинать, ладно.
- Как не будем, как не будем? Ты посмотри на себя, превращаешься натурально в отца. Тому всю жизнь ничего не нужно было, лишь бы с друзьями где-то выпить, да на охоту съездить. В результате и ружье где-то потерял, и сам спился, и в жизни ничего не добился. И ты по его стопам.
- А что ты хочешь?! Я другого примера не видел. Что видел, то и перенял. Я родителей не выбирал, а ты отца сама выбрала, так что нечего теперь локти кусать. Что взяла, то и имеешь! Сама виновата, и нечего виновных искать, и сама виновата в том, что я такой, непутевый уродился!
- Да ты хоть знаешь, как мне одной, при твоем отце-алкоголике, тебя на ноги тяжело было ставить! Хоть бы слово благодарности от тебя услышать. Нет же, одни только упреки, как и от отца твоего. В том, что он алкоголик, он тоже меня винит. Да! Это я во всём виновата, одна я. Конечно, а кто же ещё? У самого силы нет, чтобы бросить пить. Естественно, надо крайнего найти. Кто угодно виноват, только не он. Ты такой же, как он – пьяница и никчёмный человек.
- А ты просто дура.
В сердцах сказав последнюю фразу, я взял рюкзак и вышел из дома, хлопнув дверью, слыша, как мать зашлась слезами. Сердце моё сдавила совесть, и на душе стало невыносимо тяжело. Я пожалел, что сказал это матери. В этот момент я готов был отдать что угодно, лишь бы всё вернуть назад и не допустить сделанной ошибки. Но слова были сказаны. Гнев, вспыхнувший на мать, ещё не был до конца потушен чувством вины, и я шёл к друзьям, ничего не различая вокруг от обуревавших меня эмоций.
Около трёх часов дня я и Саша подошли к Жене домой. К тому времени я уже немного успокоился и решил, что, как только вернусь к родителям, сразу же попрошу у матери прощения и постараюсь сделать всё возможное, чтобы не огорчать её впредь. Мне полегчало, и я ещё раз окинул взглядом экипировку друзей. Она была аналогична моей. Все рассчитывали на то, что это будет весёлая прогулка в лес. Когда мы выходили из квартиры Жени, он сказал, что в одной из местных газет была статья об этой зоне, и написал её журналист, который сам живёт в посёлке Красногорье. Никто из нас не знал, где именно находится аномальная зона (леса в Удмуртии протяжённые и глухие), и мы решили найти этого журналиста.
Дорога до посёлка заняла час. Красногорье представляло собой обычный российский посёлок, расположенный в лесах, на пути к крупному городу. Население – несколько тысяч человек, основной род занятий – лесозаготовка. Когда мы въехали в посёлок, я обратил внимание, что общую массу деревянных построек разбавляло около десятка кирпичных пятиэтажек. В этом посёлке, в отличие от большинства российских деревень, люди ещё как-то пытались работать, хотя значительная часть населения была загнана на дно бутылки зелёным змием.
Третья женщина, которую мы встретили при въезде в посёлок, подсказала, где можно найти редактора местной газеты, но о журналисте ничего не знала. Это нас удивило, так как и две первые женщины преклонного возраста, которых мы встретили, ничего не могли о нём рассказать. Создавалось впечатление, что в небольшом посёлке никто не знает о единственном человеке, прославившем их зону на весь регион.
Посигналив около дома редактора, мы увидели крупную женщину средних лет с пышной причёской. Я спросил у неё о том, где можно найти журналиста, который писал об аномальной зоне. После недолгого выяснения у меня причины, по которой он мне понадобился, редактор назвала его адрес и сказала, что его зовут Андрей Геннадьевич. К указанному ей адресу мы подъехали минут через пять. На наше счастье, журналист был дома и вышел на улицу, когда я сказал о цели визита. На вид ему было лет шестьдесят, слегка тучный и медлительный. Его добрые «улыбающиеся» глаза смотрели на меня с удивлением через очки.
- Андрей Геннадьевич, вы сможете объяснить, как проехать в эту зону? – спросил я его.
- Объяснить смогу, но не знаю, найдёте ли вы. Лес всё-таки… Сейчас я вам кое-что покажу, – сказал он и с загоревшейся искоркой в глазах ушёл в дом.
- Вот смотрите, это снимок той зоны из космоса, – с волнением сказал он, показывая нам топографические снимки, доставая их из папки, которую он вынес.
- Ого, а это кто снимал? – спросил с удивлением Женя.
- Космонавты, – тихо рассмеялся Андрей Геннадьевич, – к нам сюда из какого-то московского института специалист по этим зонам приезжал дважды. Оба раза в конце зимы с интервалом в год. Я с ним её искал, так как хорошо знаю здешние леса. Но сколько мы ни ходили, так ничего и не почувствовали. У него с собой ещё приборы были специальные, но и они ничего не показали. После этого я решил написать статью в газету, – сказал он с удовольствием и достал из папки газету со статьёй и ещё несколько заметок про данную зону.
На крыльцо дома вышла его жена и посмотрела на нас. Мы стали читать статью. Для себя я отметил, что журналист сам увлечён этой зоной. У меня возникла идея.
- Андрей Геннадьевич, а может, с нами съездите, покажете, где она находится… и вдруг найдём? – сказал я ему, понимая, что поступаю коварно.
Он посмотрел на часы, было двадцать минут пятого, на жену, на нашу машину и, повернувшись к жене, сказал: «Тоня, я быстро съезжу, покажу ребятам, ладно?». Жена посмотрела на него пристальным, серьёзным взглядом, ничего не ответила и ушла в дом.
- Я сейчас, – сказал Андрей Геннадьевич и, положив документы о зоне в папку, зашёл в дом.
Через несколько минут он вышел, одетый по-походному, и сказал, что готов. Андрей Геннадьевич сел на переднее пассажирское сиденье и указывал Жене, куда надо ехать. Следуя его указаниям, Женя возвращался той же дорогой, какой мы приехали в Красногорье. После того как мы проехали тринадцатый километр (совпадение, но факт) от Красногорья, Андрей Геннадьевич сказал Жене, чтобы он сбавил скорость и свернул с дороги вправо на первом перекрёстке. Сделав всё, как просил журналист, мы съехали на грунтовую дорогу и порядка десяти километров проехали по лесу до развилки, на которой Женя свернул налево. Проехав ещё около пяти-шести километров, мы упёрлись в тупик грунтовки. Андрей Геннадьевич сказал, что дальше, до начала зоны, придётся идти пешком около часа. Я посмотрел на часы. Стрелки на циферблате показывали двадцать пять минут шестого. «Успеем до темноты, – подумал я, – темнеет всё равно около десяти вечера». Быстро переобув кроссовки на сапоги, мы тронулись в путь за пожилым журналистом. Я шёл за ним, за мной – Саша, группу замыкал Женя.
Тропинка, по которой мы шли, была, скажу прямо, еле различима в высокой траве и кустах, которых становилось всё больше. По обе стороны от неё возвышались старые ели с мохнатыми ветками-лапами, создавая впечатление густой, непроходимой чащи. В кроне деревьев щебетали птицы, довершая образ девственной природы. Я с удовольствием вдыхал воздух хвойного леса, подумав, что, даже если ничего особенного не произойдёт, то прогулка в лес получится просто великолепной. Тогда я даже не подозревал, чем обернётся этот поход. Всю дорогу Андрей Геннадьевич рассказывал мне о зоне. Интересно было то, что он был ею увлечён, так ни разу и не попав в неё. «Удивительно, – подумал я тогда, – чем больше чего-то хочешь, тем сложнее это получить». Раньше я просто мечтал попасть в зону и не мог. Сейчас она была мне безразлична, и дорога сама вела в неё. Пройдя около сорока минут, Андрей Геннадьевич остановился. Мы подошли к нему. Перед нами, на расстоянии ста метров, открывалась территория вырубленных и поваленных деревьев.
- Сейчас эту вырубку минуем, войдём в «бурелом», и где-то там будет зона, – сказал журналист.
- Как здорово! – с восторгом сказала Саша.
- Наконец-то, – недовольно сказал Женя, – а то что-то надоело уже идти.
- А здесь животные есть? – спросила Саша у Андрея Геннадьевича.
- Есть. Медведи, волки, лоси, иногда кабана встретить можно, – ответил он.
- Волки… А они на нас могут напасть? – уже с опасением поинтересовалась Саша.
- Да нет. Животных вообще тяжело увидеть. Они же осторожные все. А волков давно никто не видел, – успокоил Сашу Андрей Геннадьевич. – А вот про зону говорили, что где-то в ней песчаные дюны видели. Не знаю, правда, или нет. Может, конечно, всё выдумка, но что слышал, то и говорю. Да, кстати, телефоны здесь не ловят, но это не из-за зоны.
- Предлагаю идти, – резво сказал Женя.
Андрей Геннадьевич пошёл к вырубке. Я посмотрел на панель мобильного телефона. Связь действительно отсутствовала. «Ничего не поделаешь, – подумал я, – лес». Мы двинулись за журналистом прежним порядком. По поваленным деревьям идти было тяжело. Миновав вырубку, мы углубились, действительно, в непроходимую чащу. Плотность елей и кустарников была очень высокая. Ветки деревьев хлестали по лицу, раздражая с каждым ударом. На три метра вперёд ничего не было видно. Создавалось впечатление, что лес стоял сплошной стеной. Поваленные деревья ещё больше затрудняли шаг. Нога так и соскальзывала с мокрой коры в промежутки между стволами, рискуя подвернуться. Саша стала капризничать и спрашивать, когда начнётся зона и как мы поймём, что это она. Андрей Геннадьевич сказал, что он взял с собой компас и наручные электронные часы, и, как только они начнут показывать неверную информацию, то можно говорить о том, что мы вошли в аномальную зону. Мы шли по прямой, как мне казалось, около тридцати минут. Андрей Геннадьевич периодически останавливался, клал на открытую ладонь компас и смотрел на стрелки, а затем на часы. Наконец, он сказал, что с компасом что-то не так, и остановился.
У меня перехватило дыхание, и пробежал холодок по спине. Мы все подошли к нему. Стрелки компаса действительно стали вращаться хаотично. Наш проводник посмотрел на часы. Часы показывали точное время. Пока точное. Все решили пройти ещё немного. Пройдя ещё метров двадцать, Андрей Геннадьевич остановился и сказал, что и часы перестали работать нормально. Мы подошли к нему и убедились в этом сами.
- Как здорово! – сказала Саша.
- Да? А я ожидал большего, – разочаровано сказал Женя, – ничего особенного, наверно, Андрей был прав.
- Зато, наконец-то, побывали в аномальной зоне, – попытался приободрить его я.
Если честно, сам я был не то чтобы разочарован, но и не возбуждён от того, что наконец-то вошёл в аномальную зону. Было такое ощущение, что ничего особенного в ней нет. Всё как-то обычно.
- Ну что, домой? – сказал Женя, на что все сразу согласились.
Андрей Геннадьевич развернулся и пошёл в обратном направлении. Пройдя минут сорок, он остановился и стал осматриваться по сторонам. Не знаю, что он искал, но кругом был лес. И, как мне казалось, со всех сторон одинаковый. Попади я один в такую чащу, ни за что бы не выбрался. Журналист посмотрел на верхушки деревьев и пошёл дальше. Пройдя ещё около пятнадцати минут, Саша, с еле различимой ноткой волнения, спросила его о том, скоро ли мы выйдем. Он обернулся к ней и, виновато улыбнувшись, ответил, что, видимо, он немного отклонился в сторону, но ещё чуть-чуть, и мы выйдем к «вырубке», так как идём в верном направлении.
Мы прошли ещё около двадцати минут, после чего Саша вновь начала капризничать и сказала, что ей это уже надоело, и она хочет выйти. Андрей Геннадьевич ничего ей не ответил. Женя, пока ещё бодрым голосом, сказал, чтобы она не переживала, так как всё под контролем. Он спросил журналиста о том, не заблудились ли мы, на что тот ответил, что, как ему кажется, да. Женя попросил меня, чтобы я помог подсадить его на дерево. Он решил подняться до макушки дерева и посмотреть, в какой стороне вырубка, видно ли дорогу и посёлок (определять по деревьям, где север, а где юг, в такой чаще было бесполезно). Я подсадил его к одной из массивных елей, и он медленно полез по веткам вверх.
Когда он спустился, то лицо его было в царапинах, в волосах застряли маленькие веточки и иголки. Но не это поразило нас. Глаза его были округлены, то ли от удивления, то ли от шока. Саша тревожно спросила его, что с ним.
- Ребята, ни вырубки, ни дороги, ни посёлка не видно. Кругом один лес, во все стороны до горизонта. А впереди у нас вообще… не передать что, – механически сказал он.
- Что там? – со страхом в голосе спросила его Саша.
- Дюны… Ребята, там натурально песчаные дюны, – ответил он ей всё тем же голосом.
- Сотовые, – отрывисто сказал я и достал свой мобильный телефон, чувствуя, как надпочечники начинают качать адреналин.
- Я свой на макушке ели проверял. Связи нет… и батарея вообще разрядилась, – сказал он.
Я и Саша посмотрели на свои телефоны. Экраны были погасшие. Мы включали их, но они тут же отключались, как только появлялась заставка на дисплее. За долгие годы я впервые ощутил испуг. Такой как в детстве, когда родители меня оставляли вечером дома одного.
У Саши на глазах выступили слёзы.
- Блин, что делать? – спросил всех Женя.
- Предлагаю к дюнам, может, там связь есть, – ответил я.
- Я боюсь, – в ужасе сказала Саша.
- Саша, всё будет хорошо. Это просто кучи песка. Может, там связь есть и, во всяком случае, там удобнее, чем тут, – стараясь успокоить её, говорил я ровным, тихим голосом.
- Ладно, идёмте, – отрывисто сказал Женя и пошёл первым вперёд.
- Пойдём, Саша, – сказал я ей и предложил идти.
Она с испуганными глазами молча стояла и смотрела на меня.
- Пойдём, – сказал я ей ещё более тихо и положил свои руки ей на плечи. – Всё будет хорошо.
Она медленно пошла за Женей. Я посмотрел на Андрея Геннадьевича. Он растерянно смотрел по сторонам и молчал.
- Пойдёмте, – сказал я ему и пошёл следом за Сашей. Журналист медленно пошёл за мной.
Мы прошли ещё около пятнадцати минут, как я стал различать впереди, между деревьями, залитые лучами заходящего солнца, песчаные дюны. В другой ситуации мне было бы даже интересно. Но сейчас я почувствовал опасение, и меня охватил страх. Я сразу вспомнил все истории про то, как люди пропадали в этой зоне без следа. Когда оказываешься в таких условиях, то начинаешь верить во всё. Но самое главное, что паника, которая захватывает мозг, мешает здраво мыслить, и ты мечешься из стороны в сторону, не зная, что делать.
- Вижу их, – громко сказал Женя, видимо, тоже увидев в просвете деревьев дюны, и бросился бежать через бурелом.
- Женя, не спеши, – крикнул я ему, но поздно.
Не успев сделать и нескольких шагов, Женя, подвернув ногу в поваленных деревьях, резко вскрикнул и упал, после чего я услышал его стон вперемешку с руганью. Я и Саша ускорили темп, сами рискуя соскользнуть с какого-нибудь ствола. Андрей Геннадьевич немного отстал от нас. Саша по-прежнему шла впереди, журналист шёл последним, держась чуть левее, метрах в пяти от меня. Сделав несколько шагов, Саша запнулась о ветку дерева. Я сделал рывок, чтобы удержать её, но не успел, и она упала. Нагнувшись к ней, я спросил о том, всё ли в порядке. Плача, она ответила, что да. Я обернулся, чтобы посмотреть, где журналист, и остолбенел.
Его нигде не было. «Этого не может быть, – подумал я, – он был за мной, буквально в нескольких метрах от меня». Пройдя немного назад, я осмотрел всю территорию, насколько позволял обзор. Он пропал. Ужас скрутил мои внутренности, холодом пробежав по спине. Саша, поняв в чём дело, в ужасе произнесла: «Мамочка», и заплакала. Впереди стонал Женя и звал на помощь.
Выйдя из оцепенения, я стал звать Андрея Геннадьевича, но безрезультатно. Ответом на мои крики была тишина. Я подошёл к Саше, убрал с её лица пряди чёрных волос, которые от слёз и пота стали похожи на сосульки, и помог ей встать. Подойдя вместе с ней к Жене, я спросил его, что с ним. Он сказал, что не может идти. Я попытался посмотреть, что с ногой, но он закричал на меня благим матом, как только я прикоснулся к ней. Необходимо было что-то делать. Я сказал ему, что схожу до дюн и посмотрю, есть ли там сотовая связь. Саша сказала, что она пойдёт со мной, и вцепилась в рукав моей куртки. Взяв мобильный телефон Жени, я вместе с Сашей дошёл до дюн.
То, что мы увидели, было нереально. Даже невозможно. Я просто не верил своим глазам. Посреди леса находились песчаные дюны. Они были метра четыре в высоту. Но что ещё больше поражало – это песок. Он был белый, как на коралловых пляжах, а не коричневый, какой обычно встречается в лесополосе. После того как сознание хоть как-то восприняло увиденное, я и Саша поднялись на ближайшую дюну. Мы увидели, что площадь, которую они занимают, незначительна и представляет собой круг. По всему периметру, где заканчивались дюны, резко начинался лес, и никаких следов вырубки, через которую можно было бы подъехать на машине, чтобы привезти или вывезти песок. Паника не отпускала меня, так что я даже не задумался о том, как вообще могли появиться тут эти песчаные дюны. Достав мобильные телефоны, мы проверили их. Всё было безрезультатно.
Мы вернулись к Жене. Он по-прежнему лежал. Боль в ноге отражалась на его лице.
- Связь есть? – спросил он.
- Нет, – ответил я.
- Отлично, – продолжил он, – а где журналист?
- Он пропал, – сказал я, посмотрев Жене в глаза.
- Что-о? ... То есть, как пропал? Тут лес кругом, – кричал на меня Женя.
- Я откуда знаю как. Пропал и всё. Нет его! – крикнул я Жене в ответ.
- Блин, этого не может быть, просто не может, – тихо сказал Женя, смотря куда-то в пустоту.
Я увидел страх и у него в глазах. Сев рядом с ним, я уставился в землю. Саша плача попросила, чтобы я ей сказал, что всё будет хорошо. Я выполнил её просьбу, но сам даже боялся об этом думать. Видимо, по моему взгляду она поняла, что я не верю в это, и в истерике стала кричать, зовя на помощь. Сорвав голос и ничего не добившись, она села рядом с нами и вновь заплакала.
Я осмотрел ногу Жени. Щиколотка опухла и была сизого цвета. Идти он не мог, учитывая бурелом и поваленные деревья. Я попробовал его нести. Ничего хорошего из этого не вышло. Как только я помог ему подняться и попробовал сделать первый шаг, он сразу стал кричать и ругаться, когда его вывихнутая нога задела дерево. Да и идти-то было некуда. Я помог Жене сесть, а сам сел рядом с Сашей.
- Ты родителям сказала, куда едешь? – спросил я её.
- Да, – продолжая плакать, ответила она.
- А ты, Женя? – обратился я к нему.
- Ага, сам только на это и надеюсь, – сквозь зубы сказал он.
- Да, и у журналиста жена знает, куда мы поехали. Так что искать нас будут, – постарался я успокоить всех и в первую очередь себя.
До сумерек мы просидели в состоянии потрясения. Угасающий дневной свет превращал не так давно ещё зелёные ветви елей в чёрные контуры на бледном небе, которое через некоторое время стало стремительно темнеть. Пока ещё не забрезжили первые звёзды, я стал кричать о помощи, но бесполезно. Измотанная, уставшая и выплакавшая все слёзы Саша попросила меня не кричать. Я вновь сел рядом с ней, и она, свернувшись калачиком, забылась тревожным сном, сложив голову мне на колени. Женя стонал рядом, периодически впадая в дремотное состояние.
Я же не мог спать. Мысли о том, как прожить эту ночь, сменялись теми, что сейчас делают мои родители. О том, что я еду в зону, я сказал только матери. Я отгонял от себя мысль, предательски закрадывающуюся ко мне в сознание, что я больше её не увижу. Совесть не давала мне покоя. Я снова вспомнил наш скандал с ней, вспомнил мои обидные слова в её адрес, и невыносимое чувство вины стало терзать моё сердце. «Так глупо, – подумал я, – поругался-то из-за пустяка». Но слова сказаны, а прощение не попрошено. В отношениях осталась недосказанность и молчаливое напряжение. Я даже боялся подумать о том, что так всё и останется. Мне не хотелось, чтобы эта недосказанность и обида были последними воспоминаниями моей матери обо мне. Уход близкого человека из жизни переживать всегда легче, когда последние воспоминания о нём не связаны со ссорой, обидой или болью. А брошенные в запале бранные слова всю жизнь будут терзать и угнетать того, кто остался жить. Если бы знать наперёд, что всё так сложится. Думать о том, что мы останемся в этом лесу, в этой зоне, не хотелось. Но окружающий нас мрак леса невольно наталкивал на эти мысли.
До этого случая ночь в лесу я проводил только в детстве, пару раз вместе с отцом. Воспоминания об этом практически стёрлись, и я даже не помню, было ли мне тогда страшно. Но сейчас, находясь в кромешной тьме, мне было очень страшно. Ужасал не столько сам лес, сколько осознание того, что мы заблудились и окружает нас непроглядная ночь. Она была чёрная, как тушь. Сияние звёзд давало мне слабую надежду, но не свет. Тонкий серп стареющей луны так же не спасал от тёмной ночи. На расстоянии одного метра ничего не было видно. Со всех сторон раздавались звуки леса. Каждая надломившаяся веточка рисовала картины того, что к нам подходят волки или ещё бог весть знает что.
Я посмотрел на Сашу и вспомнил, что это была её идея найти эту зону. «Зачем только предложила?» – подумал я, начиная испытывать к ней лёгкую злость. Я снова вспомнил про мать, и сердце моё заныло, когда я представил её опечаленное лицо. Причём виноват в этом был именно я. Именно я, повернувшись к ней спиной, ушёл, хлопнув дверью и заставив её терзать себя. «Если бы только возможно было повернуть время вспять», – подумал я. Сидя в этом мрачном лесу, я обещал себе, что больше никогда не скажу ей ничего обидного, лишь бы только можно было выбраться отсюда. Только сидя в этой непроходимой чаще и ясно представляя, что я могу отсюда никогда не выбраться, я понял всю важность последних слов, которые мы говорим друг другу, и важность тех отношений, которые мы оставляем после своего ухода.
Я вспомнил журналиста и его жену. Вспомнил её взгляд и понял, что и она была зла на него, когда он решил ехать с нами. И виноваты в этом были мы. Из-за нас он пропал, и из-за нас его жена будет всю жизнь винить себя за то последнее чувство, с которым она отпустила мужа.
Ночь была бесконечно длинна и ужасна. От каждого звука в лесу останавливалось сердце и перехватывало дыхание. Мне казалось, что я сойду с ума от неведения того, что происходит вокруг. Жуткий страх не давал мне возможности заснуть. Саша, видимо чувствуя защиту во мне, спала рядом, периодически просыпаясь и вскакивая. Женя простонал всю ночь. К нашему счастью, никого из диких животных к нам не привлекло. Воя волков я тоже не услышал. Но и без него было не по себе. Каждая минута растягивалась, превращаясь в часы. Было невыносимо сидеть вот так, в полной темноте, не зная, который час и когда наступит рассвет. Мне казалось, что я никогда его не дождусь. Час за часом я сидел, уставившись в непроглядную темень вокруг меня. Что я пережил за эту ночь, словами не описать. Это был один сплошной страх, растянувшийся на целую вечность. Когда ночное небо наконец-то стало приобретать матовые оттенки, а звёзды растворяться в нём, я начал различать контуры поваленных вокруг деревьев. Тьма постепенно рассеивалась, и я увидел, что нас по-прежнему окружает сплошная стена из стволов старых елей. Восходящее солнце разбудило птиц, и их неугомонный щебет успокоил меня, как ничто другое.
Я не понял, как заснул. Стресс, в котором я пребывал всю ночь, прошёл, и обессиленный я провалился в сон. Меня разбудила Саша. Её веки были опухшими от слёз, глаза уставшими, несмотря на то, что всю ночь она спала. Мы перекусили бутербродами (у каждого в рюкзаке был сухой паёк) и чаем из термоса.
Часть дня мы кричали, зовя на помощь, но безрезультатно, как и вчера. Я залез на макушку ели, но увидел лишь лес, который простирался до самого горизонта и, дюны рядом с нами. Телефоны не включались. Я решил обойти дюны по окружности, в надежде, что найду тропинку. На силу уговорив Сашу остаться с Женей, я положил у кромки леса, в том месте, откуда вышел, рюкзак Жени и пошёл вдоль дюн.
Вчера мне показалось, что они занимают небольшую площадь. Но сегодня, пока я шёл, у меня стало складываться впечатление, что им нет конца. Пейзаж на протяжении нескольких часов не менялся – слева от меня были дюны, справа – лес. Сколько бы я ни шёл, все было одинаковым, и никакого намека на тропинки. Когда солнце достигло зенита и стало медленно клониться к горизонту, я стал волноваться, так и не видя рюкзака. Тревога с каждым шагом все больше проникала в меня. Паника постепенно стала просыпаться во мне. Воображение уже рисовало контуры грядущей ночи, которую мне придется провести одному. Невзгоды всё-таки легче переносятся, когда ты не один. Я не выдержал и стал звать Сашу, от истерики сорвав голос на фальцет. Но, как и прежде, на все мои крики мне отвечала только тишина. Я закусил губу и чуть не зашёлся в крике. Быстро взбежав на вершину первой дюны, я посмотрел кругом. Первое, о чём я подумал, когда увидел раскинувшийся передо мной ландшафт, это то, что я, не сходя с места, сойду с ума. К несчастью, я в полном сознании, которое стремительно заполнял ужас, продолжал стоять на вершине дюны и смотреть на окружавший меня кошмар. Бесконечный океан белого песка убегал вперед и терялся на горизонте. Эта песчаная тюрьма прямой линией расходилась в обе стороны, возможно сливаясь где-то вдали с кромкой леса.
В полном исступлении я спустился с дюны, сел рядом с елью и впервые в жизни не знал, что мне делать. То, что я увидел, не могло происходить в реальности, во всяком случае, я не мог в это поверить. Я убеждал себя, что я сплю и сон очень реален. Скоро я проснусь, и всё исчезнет сразу. Но шли часы, а дюны и лес продолжали оставаться той единственной реальностью, которая меня окружала. Я заорал в панике, зовя на помощь, пока не охрип. Но в лесу продолжали лишь петь птицы. Решив двигаться дальше вдоль леса, я провел в пути ещё несколько однообразных часов. Рюкзака Жени я так и не увидел. От страха в животе всё крутило и сводило от холода. Выбившись из сил, я зашёл в лес, сел около старой ели и в одиночестве стал ждать захода солнца.
Пока ещё не наступили сумерки, я достал из рюкзака блокнот с ручкой и решил всё записать с самого начала. Вновь вспомнив о матери, я сделал первую надпись: «Мама, прости меня». Я знал, что она будет молиться за меня. Сколько я себя помню, она постоянно ходила в церковь. Я же, напротив, никогда не верил в Бога, но сейчас, когда я заканчиваю своё повествование, дописывая последние строки в догорающем закате и ожидая приближения ещё одной ночи в этом лесу, я молю лишь об одном: «Господи! Помоги мне…»

«Отчаяние – это страх без надежды»
Рене Декарт