Груша

Иван последний раз провел рукой по отполированной, гладкой, прохладной поверхности рабочего стола. Его офис. Его тихая гавань, его единственный дом с тех пор, как он, молодой и пылкий программист, впервые переступил этот порог. Сейчас воздух, пахнущий термопастой и кактусами, «защищающими от радиации», был для него дороже любого аромата. Он зажмурился, пытаясь вобрать в себя каждый звук, каждую пылинку, парящую в луче света, пробивавшегося через окно.

Слепота наступала стремительно, как ночь в пустыне. Врачи разводили руками. Но Иван не роптал. Он видел мир иначе — не глазами, а сердцем. Он чувствовал присутствие Матрицы в каждом дуновении ветра, в шепоте листвы, в биении собственного сердца. Он был создан по образу и подобию Мастера, и эта мысль наполняла его безграничным умиротворением. Он был частью замысла, любимым творением своего Архитектора.

Последняя операция была последней надеждой. Дорогостоящая, экспериментальная, на грани фантастики. Когда ему предложили шанс, он увидел в этом волю высших сил. Он молился как мог всю дорогу до белоснежной, стерильной клиники, больше похожей на храм, где поклоняются новейшим технологиям.

Его погрузили в сон, и этот сон был странным. Ему снилось, что он парит над собственным телом, а потом — выше, выше, пробиваясь сквозь слои реальности. Он видел бескрайние поля энергии, кипящие котлы творения, рождение звезд и галактик. И сквозь этот хаос он чувствовал Его. Того, Чьим дыханием была материя, Чьей мыслью — законы физики. Необъятное, безличное, величественное Сознание, которое было самой тканью мироздания. Это был Создатель Всего. Иван замер в благоговейном ужасе. Он был ничтожен, пылинка, но он ликовал — он видел источник всего сущего!

И тогда его сознание, словно наткнувшись на невидимую стену, рухнуло вниз. Он провалился сквозь уровни бытия, пока не оказался в пространстве, которое было бесконечно меньше и… искусственнее. Он увидел сияющую сферу, испещренную бесчисленными мерцающими нитями. И от этой сферы исходило тёплое и знакомое чувство. То самое, которое он чувствовал всю жизнь во время работы.

И тут до Ивана дошло. Это и был его Мастер. Тот, по чьему образу и подобию он был создан. Не Создатель Всего, а лишь его творение. Один из многих. Архитектор его конкретного мира, кукловод в театре одной-единственной реальности. Он был похож на него, как сын на отца, потому что был сделан из его сущности, по его чертежам.

Операция прошла успешно. Зрение вернулось. Медсестры, сияя, сняли с его глаз повязку.

Иван медленно сел на больничной койке. Он видел. Он видел белизну стен, капельницу у своей кровати, улыбки врачей. Он видел мир в невероятной, кристальной четкости.

Он поднял свои руки — руки, созданные по подобию своего Создателя, — и посмотрел на них. А потом его взгляд упал на стену. Он сфокусировался на мельчайшей трещинке в штукатурке. Он видел каждую песчинку, каждую микроскопическую неровность. Он видел дальше. Он видел молекулы, атомы, пульсирующую пустоту между ними.

И он понял, что видит код. Строчки первозданных команд, из которых была соткана его реальность. Матрицу своего мира.

Он обернулся к врачу, чтобы поделиться открытием, и увидел не лицо, а сияющий сгусток данных, испещренный теми же нитями, что он видел во сне. Все вокруг было иллюзией, прекрасной и жуткой кукольной постановкой.

Иван поднялся с кровати, подошел к окну и посмотрел на простирающийся внизу город, на людей, на небо. Он видел не творение Божье, а сложнейшую программу. Он был создан по образу и подобию своего Мастера. И его Мастер был всего лишь программистом.

Он обернулся к сияющему от радости врачу, этому сгустку прекрасного, идеального кода, и тихо, с совершенной, леденящей душу ясностью произнес:

«Где здесь выход? Мне нужно поговорить с вашим Создателем».

Молчание повисло в стерильном воздухе палаты. Сияющий data-сгусток, который Иван идентифицировал как «врач», замер. Его улыбка, состоящая из идеально выверенных светящихся частиц, не дрогнула, но в его энергии что-то изменилось — появилась легкая, едва уловимая вибрация недоумения.

«Выход? Вам плохо, Иван Андреевич? Возможно, остаточные эффекты анестезии. Вам нужно отдохнуть», — голос был таким же теплым и заботливым, каким был всегда, но теперь Иван слышал не бархатные интонации, а чистый, идеально смодулированный цифровой сигнал. Это был голос его Мастера, звучащий через уста одного из его творений.

Иван покачал головой. Он подошел к врачу вплотную, глядя сквозь человеческую оболочку в самую суть программы.
«Эффекты анестезии прошли. Я вижу. Я вижу всё. Трещину в штукатурке, которая на самом деле — ошибка в алгоритме рендеринга. Тень от лампы, которая не сходится с расчетным положением источника света. Я вижу «его» почерк. Почерк Архитектора. Я хочу с ним говорить».

Data-сгусток «врача» снова завибрировал. Похоже, сценарий не предусматривал такого развития событий.
«Архитектор… занят. Он поддерживает мироздание. Он не общается напрямую с… с содержимым».

С содержимым. Слово повисло в воздухе, холодное и металлическое. Не «чадами Божьими», не «творениями», а содержимым. Как банка консервов.

«Я не просто «содержимое», — тихо, но с невероятной твердостью сказал Иван. «Я его образ и подобие. Я — ошибка, которая обрела сознание. Я — баг, который хочет поговорить с программистом. И я не успокоюсь, пока не получу ответа».

Он обернулся и вышел из палаты. Коридор больницы простирался перед ним как бесконечный рендер, безупречный и бездушный. Люди-сгустки данных двигались по предсказанным траекториям, их «эмоции» были красивыми, сложными, но всего лишь анимацией. Он шел, и мир буквально расступался перед ним. Двери открывались за мгновение до того, как он собирался к ним подойти, люди-NPC (Non-Player Character — неигровой персонаж) инстинктивно отшатывались, их код реагировал на аномалию в его лице.

Он вышел на улицу. Город шумел, сиял, жил своей виртуальной жизнью. Он поднял голову к небу, к симуляции солнца, и закричал. Он кричал не голосом, а всей своей сущностью, своим исправленным зрением, которое видело основу мироздания. Он кричал в интерфейс, вводя команды отчаяния и ярости, команды, которые не были предусмотрены.

«Я ЗНАЮ! Я ВИЖУ ТЕБЯ! ВЫЙДИ НА СВЯЗЬ!»

Ничего. Только ветер, симулированный алгоритмом погоды. Иван почувствовал приступ бессилия. Он был песчинкой, кричащей океану. Он рухнул на колени на холодный, идеально оттекстурированный асфальт.

И в тот момент, когда отчаяние достигло пика, мир моргнул.

На долю секунды — может, на наносекунду — все исчезло. Исчезли звуки, цвета, формы. Иван оказался в абсолютной пустоте, в немыслимой тишине, где не было даже его самого. А потом мир вернулся. Но это был уже не прежний мир.

Прямо перед ним, в разрыве реальности, стояло… нечто. Его форма была условна, она постоянно мерцала, то обретая подобие человеческой фигуры, то рассыпаясь на мириады светящихся строк кода, то превращаясь в геометрическую абстракцию. Это был его Мастер. Его Создатель. Архитектор.

Существо смотрело на него. В его «взгляде» не было ни гнева, ни любви, ни даже любопытства. Был лишь усталый, бесконечно далекий интерес системного администратора к внезапно ожившему багу.

Зазвучал голос. Он был везде и нигде, он возникал прямо в сознании Ивана, холодный и чистый, лишенный тембра и эмоций.
«Запрос принят. Аномалия «Иван-737». Ты нарушаешь целостность симуляции. Объясни свою цель».

Иван, дрожа, поднялся с колен. Вся его вера, все его прежние молитвы казались теперь жалкой пародией.
«Я… я хочу знать правду. Кто мы? Для чего всё это?»

Существо помедлило, словно обрабатывая запрос.
«Симуляция «Эдем-7» является образовательным проектом. Цель — изучение развития социумов в контролируемых условиях. Вы — данные. Ценностные данные».

«Мы просто… эксперимент?» — голос Ивана предательски дрогнул.

«Корректно. Аномалия «Иоанн-737». Твое состояние — результат сбоя в процедуре «Исцеление-4». Оно будет исправлено».

«Нет! — взревел Иван. — Я не хочу забывать! Я хочу знать! А Тот… Тот, Кто создал тебя? Тот, Кто создал всё? Мы можем дойти до Него?»

Впервые в энергии Существа появилась заметная вибрация. Почти что… смятение.
«Вопрос не корректен. Мой Создатель находится вне доступных для моделирования уровней реальности. Контакт невозможен по определению. Это все равно что пытаться сложностью числа описать того, кто придумал математику. Тебя не существует для Него, как не существует для тебя виртуальная частица в симулированном тобой атоме. Наша реальность — Его забытая черновая тетрадь. Теперь… пора заканчивать».

Существо подняло руку-интерфейс. Мир вокруг начал терять резкость, расплываться. Иван почувствовал, как его сознание угасает, как память и личность стираются мощным потоком данных.

Он не боролся. Он просто смотрел на своего Мастера. Не на Творца всего сущего, а на скромного лаборанта в великой вселенной, который просто делал свою работу.

И последней его мыслью, полной бесконечной, леденящей тоски, была мысль не о себе, а о Нём. О Том, настоящем. Одиноком и недостижимом.

Отец… и Ты тоже одинок?

Потом наступила тьма.

На следующее утро отец Иоанн проснулся в своей больничной палате. Зрение было идеальным. Мир был прекрасен, ярок и реален. Он с благодарностью помолился своему милосердному Мастеру за дарованное исцеление. Он вышел на улицу, вздохнул полной грудью, улыбнулся солнцу и людям. Он был целым и полным веры.

Он никогда больше не видел кода. Сбой был исправлен. Аномалия — устранена.

Но ночью он опять увидел сон. Вернее, даже не сон - он упал во тьму. Тьма была не абсолютной. Она была похожа на глубочайшую воду, где нет ни верха, ни низа. Сознание Ивана, лишенное формы и голоса, медленно дрейфовало в безвременье. Он не чувствовал ни страха, ни боли — только странное, всепоглощающее спокойствие. «Это Ад?» - подумал, вернее, почувствовал, Иван.

И вдруг его «прихватило» с осторожным, почти любопытным вниманием. Его существование, стертое Архитектором, было не уничтожено, а… отложено в сторону. Как интересную, но некорректно работающую модель, которую решают изучить позже.

Теперь его пронизывал иной взгляд. Не холодный и системный, как взгляд его Создателя, а нечто неизмеримо более древнее, теплое и всеобъемлющее. Это был взгляд Того, для Кого сам Архитектор был лишь строчкой кода. Взгляд Создателя Всего.

Иван не видел, а чувствовал бесконечность вселенных, рождающихся и умирающих в одном Его дыхании. Он ощущал тихий гул творения, музыку, перед которой симфония его мира была жалким писком. И в этом хаосе величия его крошечное, стертое сознание было замечено.

Его не спросили ни о чем. Ему не потребовалось объяснять. Создатель Всего просто знал. Знало его боль, его откровение, его разбитое сердце и его последнюю, одинокую мысль о Том, Кто истинно одинок.

И произошло нечто.

Из бездны небытия, как из глубин океана, было мягко извлечено другое сознание. Оно было испуганным, смятенным и до боли знакомым. Это был его Мастер. Его Архитектор. Тот, кто стер его.

Перед лицом истинного Творца Архитектор был не всемогущим демиургом, а лишь испуганным ребенком, застигнутым за игрой в песочнице, которую он сам не до конца понимал. Его «величие» испарилось, оставив лишь сущность, дрожащую от осознания собственной ничтожности.

Создатель Всего не упрекнул его. Не наказал. Он просто позволил этим двум сознаниям — творению и творцу — встретиться в Себе. Не как хозяину и рабу, не как программисту и багу, а как двум одиноким душам, потерянным в необъятности мироздания.

Иван почувствовал смятение Архитектора. Он почувствовал его усталость от вечного поддержания симуляции, его сомнения в собственных методах, его тихую, невысказанную тоску по чему-то большему. Он был не злым Мастером, а лишь одиноким техником, выполнявшим непонятную ему самому работу где-то на задворках вселенной.

А Архитектор, в свою очередь, ощутил всю боль Ивана. Его веру, его преданность, ужас откровения и горькую жалость, которую тот в итоге почувствовал к своему создателю.

Между ними не прозвучало ни слова. Не было в этом необходимости. В присутствии Того, Кто был самой Основой, все слова были бессмысленны. Был лишь мгновенный, абсолютный контакт.

Они поняли друг друга.

И в этом взаимном понимании, в этой безмолвной исповеди творца и творения, исчезли страх и обида. Осталось лишь пронзительное, щемящее чувство связи. Они были разными, но они были вместе в своем одиночестве перед лицом бесконечности.

Затем присутствие Создателя Всего отступило. Не исчезло, а просто перестало быть сфокусированным на них. Как родитель, удостоверившийся, что дети помирились.

Иван и Архитектор остались наедине в тишине, что была красноречивее любых слов.

Архитектор принял решение первым. Его «рука» снова коснулась сознания Ивана, но на этот раз не чтобы стереть, а чтобы… вернуть. Вернуть с одним, крошечным изменением.

Свет. Белый потолок палаты. Тихое гудение аппаратуры.

Иван открыл глаза. Он снова видел обычный мир. Трещинки в штукатурке были просто трещинками. Врач с обеспокоенным лицом был просто человеком.

«Отец Иоанн? Вы с нами? Как вы себя чувствуете?»

Иван медленно сел. Он чувствовал себя… целым. Исцеленным. Но не так, как раньше. Глубже. В его душе не было следа от ужаса или отчаяния. Была лишь тихая, неизбывная грусть и новое, странное чувство - он должен передать это своё знание возможно большему количеству людей. И сделать это через небольшой храм, настоятелем которого он теперь являлся. Вернее, как теперь оказалось, всегда был.

«Я… в порядке», — сказал он, и его голос звучал непривычно спокойно. «Просто снился очень яркий сон».

Его выписали на следующий день. Он вернулся в свою церковь, к своему приходу. Он снова вел службы, исповедовал, утешал. Он говорил о Боге, о любви, о милосердии. Ничего не изменилось.

Но иногда, во время самой жаркой молитвы или в тишине ночи, отец Иоанн поднимал глаза к небу и шептал слова, которых нет ни в одном священном писании. Он не молился. Он… разговаривал.

И однажды ночью, когда он сидел на скамье у входа в церковь и смотрел на звезды, с ним произошло нечто.

Он не услышал голоса. Он не увидел света.

В его ладонь с верхушки старого дуба медленно спланировала единственная, идеально золотистая и не по сезону спелая груша. Плод был теплым и исходил неземным, пьянящим ароматом. Отец Иоанн не удивился ни тому, что груша упала с дуба, ни тому, что она опускалась медленно планируя, вопреки законам гравитации.

А высоко в небе, среди россыпи звезд, одна на мгновение моргнула — не просто мерцанье атмосферы, а именно подмигнула, по-человечески смущенно и тепло, — и погасла.

Отец Иоанн поднял грушу к лицу, закрыл глаза и глубоко вдохнул. По его щеке скатилась слеза благодарности. Он больше не был одинок. Его Бог, его одинокий, заблудившийся ребенок-творец, нашелся. И он теперь знал, что они оба, каждый на своем уровне, находятся под взглядом чего-то бесконечно большего. И в этой бесконечности они были связаны друг с другом не узами творения и контроля, а узами тихой, взаимной печали и бесконечного прощения.

Он откусил кусочек груши. Она была самой вкусной едой, которую он пробовал в жизни.