Код верности Нулевой император. Эпизод 15

С приготовлениями к завтраку было покончено. Никита сам, несмотря на яростные, но бесполезные возражения Титуса, притащил два стула и расставил их у стола.
— Ага! Всё-таки вино? — с торжеством подмигнул он, указывая на кувшин.
— Это не такое, как вчера. Лёгкое. Каленское, — пояснил Титус.
— Даже не знаю такого, — пожал плечами Никита.
Он ловко опередил Титуса, схватил кувшин и сам наполнил бокалы. Себе — доверху, а Титусу лишь до половины.
— А что это ты его разбавляешь? Для экономии? — поинтересовался он, в голосе не было и тени насмешки, только искреннее любопытство.
Титус старался сдержаться, но у него не вышло, и он рассмеялся — коротко и сдержанно.
— Чего смешного? — Никита нахмурился, внутренне напрягаясь от ощущения, что что-то не так.
— Только не обижайся, — сразу же смягчился Титус. — Здесь так принято. Считается, что неразбавленное вино пьют только... варвары.
Никита застыл, а его сердце ухнуло куда-то вниз. Он с грустью посмотрел на свой полный бокал, потом на скромно наполненный бокал Титуса. Затем медленно перевел взгляд на самого Титуса. В его глазах погасла вся прежняя веселость. Чувство радости от совместного завтрака исчезло в одно мгновение.
— Значит, я для тебя варвар? — спросил он тихо, и в этом вопросе не было обиды, а лишь горькое осознание того, что он снова чужой.

Титус, ничего не говоря, потянулся к кувшину и молча долил вино в свой бокал доверху. Поднял его, взглянув прямо в глаза.
— Нет, — твёрдо сказал он и залпом сделал большой глоток. Резко вдохнул, закашлялся, вытирая заслезившиеся глаза.
— Варварство? — усмехнулся Никита.
— Нет. Просто… непривычно крепко, — ответил Титус, отдышавшись. — А у вас… все так пьют?
— Ну да, — пожал плечами Никита. — А то если бы кто вино водой портил, подумали бы, что он придурок.
Титус вдруг поставил бокал на стол — дрожали руки, дрожал он весь, от пяток до кончиков ушей, едва сдерживая смех. Волна веселья нахлынула, смывая остатки напряжения.
— Значит… я теперь придурок? — выдавил он между приступами смеха.
Тут пришла очередь хохотать Никите — громко, от души.
— Варвар с придурком. Вот это парочка! — воскликнул он, и их смех заполнил комнату.

— Значит, буду варвар Кит, — провозгласил Никита, с комичной важностью подняв свой бокал.
— А я — придурок Тит, — с не менее наигранным пафосом ответил Титус и чокнулся с ним, так что раздался громкий звон.
И они снова рассмеялись — так искренне и громко, что вино в бокалах взметнулось, заплескалось и чуть не пролилось на белоснежную скатерть, но это уже не имело никакого значения.

Они уплетали за обе щеки всё, что было на столе: хлеб, сыр, маслины, орехи и фрукты, запивая это великолепие вином. Тит уже вовсю подливал себе неразбавленного, щёки порозовели, а речь стала громче и плавнее.
— Может, тебе не стоит так налегать? — осторожно спросил Никита, видя, как тот наливает себе очередную порцию. — Плохо ведь будет. Еле до своей комнаты доползешь.
— А! — Тит небрежно махнул рукой, едва не задев бокал. — Останусь у тебя! — он ткнул пальцем в диван. — Вон там. Не прогонишь? Скажу, что охранял гостя. Нес ночной дозор!
Никита покачал головой, но улыбка не сходила с его губ.
— Скорее, это гость будет охранять своего стражника. Чтобы тот с дивана не свалился.
Они снова рассмеялись: Тит — от души, а Никита — с лёгким вздохом, но уже принимая неизбежное.

Внезапный настойчивый звонок грубо прервал их завтрак. Титус нахмурился, вытащил из кармана комм и увидел имя.
— Скавр... Какого чёрта, — тихо прошипел он.
— Что-то срочное? — спросил Никита, сразу почувствовав перемену.
— Скавр, — Титус покачал головой. — Срочно просит принести ему папку. Надо вернуть, пока не хватились.
— Так отнеси, — просто пожал плечами Никита.
— Придётся, — Титус улыбнулся без радости и осушил бокал. — Я вернусь, — он кивнул на кувшин. — Не всё же выпили.
— Не хватит? — подмигнул Никита.
— Ни за что! — фыркнул Титус.
Он поспешно натянул ботинки и, глубоко вздохнув, вышел из комнаты, оставив Никиту одного.

Титус швырнул потрепанную папку на край стола так, что от поднявшегося вихря стопка аккуратно сложенных бумаг взмыла в воздух и бесшумно рассыпалась по полу, словно белые хлопья. Он раздраженно глянул на этот беспорядок, тяжело вздохнул, наклонился, чуть покачнувшись, присел на корточки и начал яростно сгребать рассыпавшиеся листы.
Скавр молча наблюдал за ним секунду, затем поднялся из-за стола и присел рядом.
— Тит! Посмотри на меня, — сказал он спокойно, без упрека.
— Чего ещё? — недовольно пробурчал Титус, но всё же поднял голову.
— Признавайся, много выпил? — спросил Скавр, глядя ему прямо в глаза.
— Ты о чём? — Титус попытался сделать вид, что не понимает, но красный от вина румянец выдавал его.
— Брось, я всё вижу, — мягко, но настойчиво произнёс Скавр.
Титус с усилием поднялся с бумагами в руках, придерживаясь другой рукой за край стола для равновесия. Осторожно, чтобы не рассыпать снова, положил стопку подальше от края. Затем с вызовом посмотрел на Скавра.
— А что, нельзя, что ли? Мы с Китом завтракали. Выпили. Немного.
— Так он уже значит Кит? — бровь Скавра медленно поползла вверх.
Титус демонстративно присел на край стола, свесив ноги, как мальчишка.
— Хоть с кем-то могу выпить нормально, а не разносить вино, как мальчик на побегушках — «принеси, подай, налей»!

— Ты представляешь, что было бы, если бы тебя кто-то увидел в таком виде? Тот же Марцелл... — голос Скавра прозвучал не с упреком, а с неприкрытой тревогой.
Титус горько усмехнулся и с вызовом махнул рукой, словно отмахиваясь от всего мира.
— К чёрту всех. Надоело притворяться.
Скавр открыл рот, чтобы что-то сказать, но Титус резко прервал его взмахом руки.
— Я знаю, что все здесь смеются надо мной. А Терезий терпит только из-за отца. Пока он ему нужен, а так — сразу даст мне пинка под зад. И не говори, что это не так! — голос Титуса дрогнул, сорвавшись на крик от нахлынувших эмоций. — Ты... ты всё давно знал. И молчал. Тоже мне друг.
Титус насупился, исподлобья глядя на него, в его глазах читались обида и боль разочарования. Скавр тяжело вздохнул и молча сел рядом с ним на край стола, так, что крышка стола слегка прогнулась под их общим весом.
— Да, знал, — признался он тихо. — А как бы я тебе сказал? «Тит! Ты здесь никому не нужен?» Но это была бы неправда. Ты это знаешь. Я всегда был тебе другом, с самого первого дня, как ты здесь объявился. И останусь им.
Он осторожно положил ему руку на плечо.
— Верь мне.
Титус потупил взгляд, гнев его ушел, сменившись стыдом.
— Прости. Я не хотел тебя обидеть. Просто... я устал.
— Верю, — кивнул Скавр. — А теперь иди к себе. Хорошо, что сегодня день перед завтрашним праздником. В офисе никого нет, так что никто не увидит тебя.
— Ладно, — согласился Титус, пошатываясь, направился к двери.
Он уже почти перешагнул порог, когда твёрдый голос Скавра остановил его:
— И никуда не уходи. Я сам к тебе зайду. Позже.

Комната стажёра, ещё недавно казавшаяся ему вполне приемлемой, теперь производила тягостное, давящее впечатление. Это была тюрьма, а не комната. Та самая крохотная конура с узкой кроватью, простым столом и парой стульев. Тесная душевая кабина и встроенные стенные шкафы для личных вещей. Да и что, собственно, было в них хранить? Казенный мундир да пару простых туник для редких выходов в город — больше ничего и не требовалось. Его мир сузился до этих четырёх стен.
А куда, спрашивается, мог ходить простой стажёр в своё свободное время? Его, впрочем, почти и не было — все дни состояли из бесконечных «пойди туда» и «принеси то». Никто не интересовался, что он делает или чем занят его ум в эти моменты. Следовало лишь взять под козырёк, бросить «Да, сэр!» и нестись сломя голову выполнять поручение. Он был просто роботом, выполняющим приказы.
Отцу он почти не писал. Изредка отправлял короткую, сухую записку — и получал в ответ две-три столь же безличные строчки. Отношения с отцом и раньше не отличались теплотой, а после отъезда Титуса и вовсе сошли на нет. Единственное, в чём отец не скупился — так это в денежных переводах. Он передавал средства регулярно и щедро, причём сразу в местной валюте, что было крайне удобно. Вот только тратить эти деньги было попросту некуда. Они лежали мёртвым грузом, как и его надежды.
Друзей в городе не было. Если не считать разве что Антония, служащего в офисе банкира, — но их общение редко выходило за рамки редких прогулок.
Туник ему хватало тех, что выдавали по службе — простых, скромных, льняных, без всяких излишеств и украшений. Возможно, именно эта его вызывающая, почти аскетичная неприхотливость так раздражала сослуживцев. Никаких походов в бордели, никаких шумных пирушек с теми, кто вечно рад выпить за чужой счёт.
Жизнь Титус вёл более чем скромную, и от отцовских денег у него уже скопился изрядный запас. О существовании которого, конечно, не знал никто, кроме него самого. Эта тайная копилка стала единственным, что принадлежало только ему.

Титус растянулся на кровати, уперев ладони в затылок. Голова гудела, он пытался собрать в голове обрывки разговора в кабинете Скавра, вытащить из памяти каждое слово, каждую интонацию. Но мысли путались, отяжелевшие от вина и усталости.
Его взгляд, потерянный и мутный, скользнул по экрану комма — и Титус застыл. Несколько минут обернулись целой вечностью. Он проспал обед, и день уже клонился к ужину.
Он бесшумно поднялся, натянул обувь и решительно дернул дверную ручку...
И тут же в сознании словно раздался четкий, холодный приказ: «И никуда не уходи».
«Ну уж нет, — яростно отрезал он сам себе, — Я тебе не мальчик на побегушках».

Никита лежал на диване в одной лишь рубашке. Куртка, брошенная на спинку стула, выделялась ярким сапфировым пятном на фоне белоснежной скатерти.
— Ты меня уже не ждал? — с иронией начал Титус, входя в комнату.
— Почему же, — лениво отозвался Никита, потягиваясь.
— Не знаю, как ты, а я хочу есть, — ответил Титус своей ослепительной улыбкой, но Никита успел уловить в его глазах мгновенную вспышку досады. Не показывая вида, он неторопливо поднялся, натянул и застегнул куртку на все пуговицы, затем с лёгким поклоном произнес.
— Я принимаю ваше любезное предложение.
Наигранная торжественность фразы рассмешила обоих, и напряжение, повисшее между ними, ушло. Улыбка Титуса снова стала настоящей.

Буквально через мгновение стол уже трещал по швам, едва выдерживая тяжесть яств. Создавалось впечатление, будто Титус собрался задать званый ужин на десяток персон. В центре возвышалась тушёная утка, окружённая россыпью овощей, рядом лежала хрустящая лепёшка, а в глиняной миске темнели сочные оливки. Неподалёку дымился глиняный горшок с тушеными бобами, от которых так и витал пряный дух чеснока и лука. Рядом с тарелкой нежного белого сыра красовалась корзина, наполненная самыми соблазнительными фруктами. Венчал это пиршество массивный кувшин с густым, тёмным фалернским вином.
— Ты намерен всё это съесть? — не удержался от восклицания Никита.
— Я голоден как бездомная собака, — заявил Титус.
С этими словами он сбросил мундир, перекинул его через спинку кресла, расстегнул воротник рубашки и энергично засучил рукава. Никита наблюдал за этой метаморфозой с нескрываемым изумлением.
«Неужели это он? Тот самый педант, который поправляет каждую ниточку на своём идеально сидящем мундире?»
— Ну что уставился? Садись уже! — Титус нетерпеливо отодвинул стул.
Опомнившись, Никита снял куртку, аккуратно повесил её на спинку стула и занял место напротив Титуса.

Титус буквально набрасывался на еду, будто решил справиться с этим пиршеством в одиночку. Его тарелка быстро наполнялась уткой и бобами. Он ломал хлеб, макал в масло и запивал всё это крепким фалернским, подливая вино с завидной регулярностью.
— Полегче с вином, — осторожно заметил Никита. — Утром будет плохо.
— Что, сегодня у всех уроки жизни? — резко огрызнулся Титус, ставя бокал на стол. — Сначала он, теперь ты. Я уже могу сам решать?
В подтверждение своих слов он показательно отхлебнул почти половину бокала и закусил маслиной.
— Ладно, — Никита откинулся на спинку стула. — Твоё право.
Никита внимательно следил за ним. Это был не просто мальчишеский бунт. Это было что-то серьёзнее.

Усталость и вино взяли своё. Титус обмяк, его лицо залилось густым румянцем. Потянувшись за бокалом, рука дрогнула,  вино расплескалось, оставив на рубашке алое пятно.
Никита осторожно забрал бокал и отставил подальше.
— Тебе хватит.
Титус не сопротивлялся. Он с грустью разглядывал пятно, попытался вытереть, но лишь размазал, потом беспомощно махнул рукой и, облокотившись на стол, уставился на Никиту мутным взглядом.
— Ты не понимаешь, — язык его ворочался с тяжестью мельничного жернова, глаза смотрели куда-то в пустоту. — Никто не понимает. Все думают, я дурачок... что я не замечаю насмешек... что моя работа никому не нужна…
Он снова потянулся к бокалу, но Никита твёрдо отвёл его руку.
— Я устал, Кит. Здесь я никому не нужен, дома — тоже. Что остаётся? Вернуться на остров и прыгнуть с обрыва... к брату...
— Не неси чушь.
— Чушь? — Титус горько усмехнулся. — Отец сплавил меня сюда... в этот мир... потому что там... в том мире... я тоже никому не нужен.
— Какой ещё «этот мир», «тот мир»? Мир один.
— А... — Титус потянулся за яблоком, откусил, но не удержал, и фрукт с глухим стуком упал на пол. Он с тоской посмотрел на него и повернулся к Никите. — Ничего ты не понимаешь. Мой мир... этот мир... параллельные миры... Ты всё равно не поймёшь. Мы тут... порядок наводим. Орден квесторов... чтобы...
Титус не договорил. Голова его бессильно упала на стол рядом с тарелкой.
«Отрубился»,— с печалью подумал Никита. Он осторожно поднял его и повёл к дивану. Титус слабо упирался.
— Я сам...
— Конечно, сам. В другой раз.
Никита довёл его до дивана, усадил на край. Титус тут же свалился набок и мгновенно уснул. Никита вернулся к столу, отхлебнул вина из недопитого бокала Титуса.
— Параллельные... значит? — тихо произнёс он в тишину комнаты.