Пазл первый. Открытая книга

Для Игры Светлой Ночки "Этюды 7"
тема 5, "Открытая книга"
http://proza.ru/2025/09/19/178

               За окном – чёрный бархат сентябрьской ночи. Осень только вступает в свои права. Деревья в большом городском дворе, пока ещё сплошь зелёные, кажутся написанными на холсте ночи густыми мазками чёрной краски. На их фоне даже беззвёздное небо, освещённое красными сигнальными огнями на крышах двадцатиэтажек и немногочисленными светящимися окнами в квартирах полуночников, приобретает лёгкий оттенок светло-серого. С восьмого этажа кажется, что свет фонарей во дворе дрожит и теряется в кронах деревьев, освещая кусочки асфальтированной дорожки возле дома, припаркованные машины, и редкие фигурки спешащих домой подростков…

               Очень немолодая женщина сидит в бывшей комнате дочки за письменным столом и думает, что прожитая жизнь, в сущности, состоит из пазлов – воспоминаний. Нужно только сложить их правильно…

               На столе – открытая книга Екатерины Рождественской «Балкон на Кутузовском». Пожалуй, женщина и сама с трудом может объяснить себе, почему купила эту книгу. Да, она с юности любит стихи Роберта Рождественского. Впрочем, правильнее написать: любила… В её городе сборники стихов Рождественского купить было невозможно. Девчонкой она ходила в библиотеку, брала в читальном зале книжечки, переписывала в тетрадку… Это время давным-давно ушло, но то, что отложилось в памяти, по-видимому, останется с ней уже до конца. Вот как это:
               «Гитара ахала,
                подрагивала,
                тенькала,
                звала негромко,
                переспрашивала,
                просила…»

               К книге дочери Р.Рождественского это, вроде бы, отношения не имеет. Но женщину зацепила непритязательная фраза на последней странице обложки: «Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками…»
               Женщина ещё раз перечитывает про «вид из окна во двор» и вздыхает…

               Из окна дома её детства были видны пирамидальные тополя. Выпрямив стан, они гордо спускались к Дону, а свет уличных фонарей, дробясь на отдельные лучи, то появляясь, то исчезая, играл с листьями в прятки. На противоположной стороне проспекта стоял сохранившийся с начала двадцатого века дом купцов Дутиковых с полуколоннами, капителями с завитками на фасаде и арочными окнами на четвёртом этаже. К нему прижималось скромное серое здание, в котором работал отец девчонки (ну да, не всегда же она была немолодой женщиной), а напротив, через дорогу, угнездилась стекляшка, которая громко называлась: кафе «Встреча».
               Эти горящие в ночи синим неоном буквы, расплывчатые силуэты танцующих за стеклом, будоражили юную душу: девочка писала роман. В свои пятнадцать девчонка ещё ни разу не была в таком заведении. Посещение кафе в одиночку, без взрослых, ей казалось чем-то волнующе-запретным и слегка неприличным. Также думали одноклассники героини романа, который писала девочка, радостно настучавшие директрисе школы, что Наташка вечером(!), одна(!) танцевала в кафе, а на неё смотрели мужчины... Одноклассники, шедшие мимо, увидели  героиню через большое панорамное окно, и, потрясённые, буквально прилипли носами к стеклу, пока их не прогнал сердитый швейцар…

               «Впрочем, про роман надо писать с новой строки», — думает женщина.

               Сюжет романа придумала школьная подруга девочки. Она очень хотела быть балериной, и, конечно, придуманная героиня по имени Наташа, тоже мечтала о хореографическом училище, балете, лебедях, пачках… О том, что кто-то рядом возьмёт в руки гитару… И случится чудо, как в запавших в душу строчках Рождественского:
               «…И эрудиты головой кивали:
                «Техника!..»
                Не эрудиты выражались проще:
                «Сила!..»
                А я надоедал:
                «Играй, играй, наигрывай!
                Играй, что хочешь.
                Что угодно.
                Что попало».
                Из тучи вылупился дождь
                такой наивный,
                как будто в мире до него
                дождей
                не падало...»

               Девчонки-подруги тоже были наивными. Им нравилось придумывать, что героиню случайно, во время репетиции в самодеятельном хореографическом кружке, увидит мальчик и, конечно же, не поймёт, что вслед за этой встречей придёт любовь. Та, которая на всю жизнь.  Это знали только авторы, не зря же они к тому времени прочитали почти все книги о любви…

               Подруга довольно быстро охладела к выдумке: ей больше нравилось танцевать самой, чем придумывать истории про других, а девочка увлеклась всерьёз. Сначала писала, потом, когда стало меньше свободного времени (окончание школы, институт), просто придумывала по ночам события, диалоги. Она никому не рассказывала об этом, ни маме, ни друзьям, но почему-то ей не хотелось расставаться с придуманными героями. Она даже немного не понимала: если другие ничего не придумывают, разве им не скучно так жить?

               Герои романа взрослели вместе с девочкой. Ссорились, мирились, рожали детей…
               А девочка, выйдя замуж, свою старшую дочку назвала Наташей. Если бы вторым родился мальчик, быть бы ему Женькой, но не сложилось. Пришлось придумывать женское имя…

               Уже не девочка, женщина, она по-прежнему иногда вспоминала:
               «Играй, играй!..
                Деревья тонут в странном лепете...
                Играй, наигрывай!..
                Оставь глаза открытыми.
                На дальней речке
                стартовали гуси-лебеди —
                и вот, смотри, летят,
                летят и машут крыльями...»

               «Гуси-лебеди» вызывали непонятное для взрослого человека желание фантазировать о чужих жизнях. И женщина, пусть хотя бы по ночам, или во время поездок на работу в переполненном автобусе, лениво ползущем с окраины города в центр, мысленно возвращалась к героям романа, окуная их в ворох семейных проблем, радуясь непреходящей взаимной нежности, любви…

               Начались девяностые… Муж работал на трёх работах, она хваталась за возможность чертить и конструировать любые «халтуры», увы, далеко не всегда оплачиваемые… И засыпала раньше, чем голова прикасалась к подушке.
               В институте сумели организовать садоводческое товарищество, и у женщины с мужем оказалось целых десять соток земли. О том, как в эту деревню ходил транспорт, рассказывать не стоит: посадка в автобус напоминала бы картину «Последний день Помпеи», не будь различия в одеяниях персонажей…
               Муж мечтал купить велосипед, чтобы ездить на так называемую дачу, где стоял крохотный сарайчик с вёдрами, граблями и лопатами, но… С каждым месяцем велосипеды стоили всё дороже, и отложенной заначки на покупку личного транспорта опять не хватало.
               Однажды автобус из деревни в город просто не пришёл. Сотрудники института, сгрудившись на остановке, наивно ждали, что транспорт вот-вот появится на горке и, кряхтя, растянется, словно резиновый, заберёт всех…
               Когда стемнело, стало понятно, что автобуса не будет, надо идти пешком. Всего-то сорок километров… Ну, может, удастся где-нибудь поближе к городу поймать попутку… Хотя время было суровое, и водители останавливаться боялись.
               Они прошагали довольно большой кусок пути, прежде чем им всё же повезло: какой-то парнишка, только что купивший старый, дребезжащий микроавтобус, решил на радостях подработать, втиснув в салон всех страждущих.

               Дома они были в полночь.  В комнате горел свет, за столом, накрытом праздничной скатертью, сидели, прижавшись друг к другу, испуганные, заплаканные дочки, а перед ними стояла тарелка с горкой остывшей картошки. Тут женщина вспомнила, что сегодня у неё день рождения, обняла детей, не то рассмеялась, не то заплакала...

               Ночью она вдруг осознала, как давно не думала о своих вымышленных героях и грустно улыбнулась: наконец повзрослела…

               А стихи? Стихи остались:
               «Гитара ахала.
                Брала аккорды трудные,
                она грозила непонятною истомою.
                И все,
                кто рядом с ней сидели,
                были струнами.
                А я был —
                как это ни странно —
                самой тоненькой»…

Иллюстрация: Вид из окна днём, доходный дом купцов Дутиковых.