Софья Дельвиг и Алексей Вульф

Первые записи дневника Алексея Вульфа относятся к концу 1826 года, когда он завершает своё образование в Дерпте и поступает на службу в налоговый департамент Санкт Петербурга. Из этого дневника  мы теперь узнаём о светских нравах, о светлых чувствах, интригах и предательствах, словом, об общении мужчин и женщин в дворянской среде пушкинской эпохи. Именно такой заголовок: «Любовный быт пушкинской эпохи» дал издатель дневника Щёголев. В предисловии он написал:

 «Вульф, девятнадцатилетний студент, только что вступивший в жизнь, не мог не покориться обаянию личности Пушкина. Поэт для студента стал образцом во многих отношениях и прежде всего оказался его учителем и наставником в науке страсти нежной, в привычках и нравах любовного обхождения. Изучение любовной науки не было только теоретическим, тут же происходили и практические упражнения при участии всей женской молодёжи Тригорского. Ученик не отставал от учителя и даже выступал с решительным успехом в роли конкурента поэта».

В своём дневнике Вульф позиционирует себя, как холодного обожателя женщин:

«Я был в 20 лет хватом, слыл забиякою … пил также в своё время из удальства, потом волочился за женщинами, как франт». С  нескрываемыми подробностями он повествует о романах с Анной Керн, Лизой Полторацкой, Екатериной Гладковой, Александрой Осиповой и… Софьей Дельвиг.

Навестив чету Дельвигов в 1826 году, Алексей Вульф, вскоре, записывает в дневнике:
 «Любовные дела мои шли успешно. Софья становилась с каждым днем нежнее, пламенней, и ревность мужа, казалось, усиливала ее чувства. Совершенно от меня зависело увенчать его чело, но его самого я слишком много любил, чтобы так поступить с ним. Я ограничился наслаждением проводить с ней вечера в разговоре пламенным языком сладострастных осязаний».

Загородная прогулка на тройке с бубенцами упрочила их отношения. «С этого гуляния Софья совершенно предалась своей временной страсти и, почти забывая приличия, давала волю своим чувствам, которыми никогда, к несчастию, не училась она управлять. Мы не упускали ни одной удобной минуты для наслаждений, – с женщиной труден только первый шаг, а потом она сама почти предупреждает роскошное воображение, всегда жаждущее нового сладострастия. Я не имел ее совершенно, потому что не хотел, но несколько вечеров провел я с нею, где истощил мое воображение, придумывая новые сладострастия».

 Они говорят о Пушкине, и Вульф пишет: «… Странное было для меня положение быть наедине с женщиною, в которую я должен быть влюблен, плачущею об прежних своих грехах».

Вскоре после того в Малинники приехал Пушкин и весело рассказывал девицам о романе Вульфа с баронессой Дельвиг, после чего писал Вульфу: «Тверской Ловелас С. Петербургскому Вальмону здравия и успехов желает.;—;Честь имею донести, что в здешней Губернии, наполненной вашим воспоминанием, все обстоит благополучно. Меня приняли с достодолжным почитанием и благосклонностью. Утверждают, что вы гораздо хуже меня (в моральном отношении), и потому не смею надеяться на успехи, равные вашим. Требуемые от меня пояснения насчет вашего петербургского поведения дал я с откровенностью и простодушием;—;отчего и потекли некоторые слезы и вырвались некоторые недоброжелательные восклицания, как например: „какой мерзавец! какая скверная душа!“;—;но я притворился, что их не слышу».


БАРАТЫНСКИЕ

Особо крепкая дружба объединяла Антона Дельвига и Евгения Баратынского:

Где ты, беспечный друг? где ты, о Дельвиг мой,
Товарищ радостей минувших,
Товарищ ясных дней, недавно надо мной
Мечтой весёлою мелькнувших?
…

Ещё позволь желание одно
Мне произнесть: молюся я судьбине,
Чтоб для тебя я стал, хотя отныне,
Чем для меня ты стал уже давно.

А. П. Керн, вспоминала: «Он (А.С. Пушкин) всегда с нежностью говорил о произведениях Дельвига и Боратынского. Дельвиг тоже нежно любил Баратынского и его произведения» («Пушкин и его современники»).
А молодой дипломат Ф. П. Фонтон в 1828 году выразит своё восхищение друзьями – поэтами так:

«Пушкин, Баратынский, Дельвиг – каков терцет!
Баратынский – плавная река, бегущая в стройном русле.
Пушкин – быстрый, сильный, иногда свирепствующий поток, шумно падающий из высоких скал в крутое ущелье.
Дельвиг – ручеек, журчащий тихо через цветущие луга и под сенью тихих ив.
Баратынского все читали, Пушкина все наизусть знают, и обоих можно знать по их сочинениям. Но Дельвига надобно лично знать, чтобы понять его поэзию» («Воспоминания», т. I, Лейпциг, 1862).

В 1826 году Евгений Баратынский, подав в отставку, собирается жить в Москве, и Антон Дельвиг, переживая за дальнейшую судьбу друга, пишет из Петербурга: «Зачем подал в отставку, зачем замыслил утонуть в московской грязи? ...Вырвись поскорее из этого вертепа! Тебя зовут Слава, Дельвиг и в том числе моя Сонинька, которая нуждается в твоем присутствии, ибо без него Дельвиг как будто без души, как Амур, Грации и все тому подобное без Венеры, то есть без красоты».

«Священная дружба» поэтов затрагивает и их семьи. Брату Евгения Абрамовича Баратынского Ираклию Дельвиг посвящает идиллию «Цефиз»,  а брат Сергей, так обликом похожий на Евгения, был принят в семье мужа и жены Дельвигов, как самый родной и близкий человек. Молодой, красивый, умный студент-медик, приехав в 1826 году из Москвы, остановился у супружеской пары, скрыв свой приезд от петербургских родных.
 
«Твой брат Сергей у нас. Он очень напоминает моего Евгения. Мы им, однако ж, не очень довольны. Все еще церемонится», - извещает Антон Дельвиг Евгения Боратынского в одном из писем. Но почему же, постоянно проводя время в доме Дельвигов, которым он, судя по всему, очень приглянулся, Сергей всё же «церемонится»? Причина всё та же: Софья Михайловна. Хотя, он старается пока явно не подавать виду и теряется в толпе её поклонников.

*
ДАЛЕЕ: "Баратынские" http://proza.ru/2025/10/04/396




ВЫ ЧИТАЕТЕ "СВЕТ И ТЕНИ МОСКОВСКОГО ФЛИГЕЛЯ" http://proza.ru/avtor/79379102895&book=24#24