Наровчатские зори

                XXI

     Вечером, уложив дочку спать, Соня лежала и смотрела, уставившись в одну точку: перед глазами вагоны состава, последние объятия, прощальные слова, слезы матерей и жен, обещания новобранцев вернуться с победой… Эх, война, война! Если б не она, разлучница, сейчас стоял бы ее Коля, как всегда по вечерам, у печки-голландки, грел бы спину перед сном, пока она готовит постель… Вдруг ей почудилось, что он стоит на своем прежнем месте: белая нижняя рубашка, темные брюки, руки за спиной… Не отводя глаз, глядела Соня на это «привидение», но заставила себя встать, подойти к печке и руками потрогать гладкую ее поверхность.
     Снова лежала долго с открытыми глазами, желая того, чтобы опять привиделся он. Далеко за полночь забылась тяжелым сном и услышала ясно его голос… «Соня! Соня!» – звал он ее. Кошмар этой ночи она запомнит на всю свою жизнь.
     Через несколько дней она устроилась на работу вторым сменным сторожем на нефтебазу: сутки дежурит, сутки дома, когда на смену приходит дед, недавно принятый на работу.
     Избушка-сторожка стояла у могучего старого дуба. Дед заготавливал сухие ветки, растапливал в избушке печку, а когда оставались горячие угли, пек картошку. Он заботливо оставлял для Сони с дочкой хворост и картошку. Избушка была настолько мала, что только деревянный самодельный стол уместился в ней посредине, на котором спали ночью, да сложенная из кирпича небольшая печурка.
     Вообще-то, охрана нефтебазы была чисто символической: никто и не думал покушаться на большие светлые баки с горючим, но время-то военное…
     Днем и ночью Соня думала о своем Николае, с нетерпением ждала весточку от него. В конце января 1942 г. она получила сразу два письма. Но что это? Одно из них ей, а другое… Юлии, которая была на работе, но жила еще с ними. Соня прочитала и то, и другое и взвыла от ярости и негодования.
     «Как?! Он и ей пишет такие же ласковые слова, как и своей законной жене?!».
     Когда, еще в декабре, он узнал, что его заберут на фронт, то повел Соню регистрировать брак. «Теперь он навсегда мой!» – думала тогда она, переполненная радостью от этого, и, в то же время, горестью расставания с ним. А теперь? Что же ей делать? «Конечно, выгнать, чтобы духу ее тут не было!» – приняла она решение. Соня вытащила в сени все ее вещи, а когда Юлия пришла, поставила перед фактом. Ругаться-обзываться не стала, да она и не умела, никогда ни с кем не ругалась, считала это постыдным для себя – сиротская доля наложила свой отпечаток. После ухода соперницы она вышла на улицу вдохнуть свежего воздуха: сердце ныло и сжималось в тоске. Утонув с головой в своем горе, она, как маятник, шагала и шагала вокруг дома, одиноко стоящего на окраине. Все внезапно происшедшее казалось ей кошмарным сном, необходимо встряхнуть наваждение, оглянуться…
     «Где я? – посмотрев вокруг, ничего не поняла она: кругом снеговые поля и темнеющий вблизи лес. – Как же я оказалась здесь?». Вот так она машинально пошла и пошла, подгоняемая безысходным горем – изменой любимого мужа.
     Вмиг ослабевшая, озябшая, заставила себя поторопиться к дому, где осталась одна ее доченька, ждет маму и, конечно, плачет… Добежала, открыла дверь: тишина. Она зажгла лампу-керосинку и подошла к печке. Дочка сидела, прислонившись к задней стенке.
     – Что это? – спросила Соня малышку, которая натягивала на себя ватное одеяло, верхняя бордовая ткань которого была кусками вырезана и торчала обнаженная вата.
     – Зачем ты это сделала? – отнимая у дочери ножницы, строго спросила Соня, собираясь отшлепать негодницу за испорченное одеяло.
     – А у меня не было красных тряпочек для куколки, – просто ответила Верочка.
     У Сони рука не поднялась для наказания. День, полный неприятностей, поглотил ее душевные силы, но она нашла какие-то остатки для того, чтобы не сорвать зло на глупенькой малышке, которой недавно пошел пятый годик со дня рождения…
     Соня по-прежнему ходила сторожить нефтебазу вместе с Верочкой. Дедушка оставлял им дрова, картошку. В темной избушке с маленьким оконцем она топила печку, в горячих углях пекла картошку. Спать ложились на большой стол-топчан. Одно беспокойство: мыши, которые бегали и шуршали всю ночь, забирались на стол, пробегали по бордовому одеялу, которое брала с собой Соня, отремонтировав его цветной тканью.
     Писем от Николая она уже не ждала, написав ему те же самые слова: «Ты мне больше не муж, а я тебе не жена», считая, что это окончательно и бесповоротно, пока еще не осознав истину: «Все течет, все изменяется»…

(продолжение следует)