Юбилейное. 1825 2025. Выпуск 10

      
       Юбилейное. 1825—2025.

       Выпуск 10

       Ал. Разумихин

       Декабристы. Слова и дела.
       Факты и события. Выпуск 10

                История — неотъемлемая часть настоящего и будущего.


       КОВАРНЫЙ ВОПРОС: «ИЗМЕНИЛ ЛИ ТОТ ДЕНЬ 1825 ГОДА ИСТОРИЮ РОССИИ?»

  Первые артиллерийские залпы, в основном со стороны Адмиралтейства, раздались в четыре часа темнеющего вечера. Они отбросили восставших и глазеющих прежде всего на Английскую набережную, там одна группа устремилась в сторону острова Новая Голландия, другая часть людей, пытаясь спастись, кинулась к замёрзшей Неве, чтобы по льду перебраться на Васильевский остров. Однако лёд треснул, многие погибли в холодной воде. Тех же, кому удалось добраться ближе к острову, с него уже встречал огонь артиллерийских орудий.

Уже к ночи восстание было полностью подавлено. Начались массовые аресты. На площади и близлежащих улицах остались сотни трупов.
Таким образом мы подошли к ответу на ранее поставленный вопрос: какой ценой Николай I принял царство?

Точное число погибших до сих пор неизвестно, называются разные цифры: сенатор Павел Дивов сообщал о 80 жертвах. Чиновник статистического управления министерства юстиции Семён Корсаков составил справку о количестве жертв при подавлении восстания. Из неё следует, что при возмущении 14 декабря 1825 года было убито народа: генералов — 1, штаб-офицеров — 1, обер-офицеров разных полков — 17, нижних чинов лейб-гвардии — 282, во фраках и шинелях — 39, женского пола — 79, малолетних — 150, черни — 903. Итого — 1271 человек.
На основании бумаг чиновника позже созданного III отделения М. М. Попова Николай Карлович Шильдер писал:

«По прекращении артиллерийского огня император Николай Павлович повелел обер-полицмейстеру генералу Шульгину, чтобы трупы были убраны к утру. К сожалению, исполнители распорядились самым бесчеловечным образом. В ночь на Неве от Исаакиевского моста до академии художеств и далее к стороне от Васильевского острова сделано было множество прорубей, в которые опустили не только трупы, но, как утверждали, и многих раненых, лишённых возможности спастись от ожидавшей их участи. Те же из раненых, которые успели убежать, скрывали свои увечья, боясь открыться докторам, и умирали без медицинской помощи».

Сразу же были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость 371 солдат Московского полка, 277 — Гренадерского полка и 62 матроса Морского экипажа. Арестованных декабристов привозили в Зимний дворец. Сам император Николай, можно сказать, будет выступать в качестве следователя.

Чем для Николая Павловича закончился тот многотрудный день? В качестве ответа могу предложить заглянуть в Эрмитаж, чтобы взглянуть на картину В. Н. Максутова «Император Николай I перед строем Лейб-Гвардии Сапёрного батальона во дворе Зимнего дворца 14 декабря 1825 года». (1861). Два слова об авторе полотна: князь, художник-баталист, хорошо знакомый с военным бытом, знающий не понаслышке военное дело, так как был отставным штабс-капитаном Измайловского лейб-гвардии полка.
 
Картина написана им через шесть лет после смерти Николая I. Сюжет картины имеет прямое отношение к событию, происходящему уже к ночи, после подавления бунта. Изображён император, который благодарит солдат, к ним вынесли семилетнего наследника, будущего Александра II. Николай I вызвал орденоносцев и дал поцеловать им сына, потом сказал:

«Я желаю, чтобы вы так же любили моего сына, как я сам вас люблю».

Как помните, Николай хорошо знал, кому и что сказать, чтобы тот или те, кому он обращал свой спич, запомнили его. Тогда же император велел записать в свой формуляр, что 14 декабря 1825 года участвовал в защите дворца. Коротко и ясно. Даже в послужном списке Императора Николая I события этого дня представлены обстоятельней, хотя и без всякой лирики:

«1825 года декабря 14-го, во время возникшего в С.-Петербурге бунта, командовал главною гауптвахтою Зимнего дворца и с находившеюся тогда на оной 6-ю егерскою ротою лейб-гвардии Финляндского полка занимал ворота, ведущие на большой двор.
Потом по прибытии 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка лично вёл оный и занял им Адмиралтейскую площадь; с приходом же лейб-гвардии Конного полка занял и Петровскую площадь под огнём бунтовщиков, а наконец, принял начальство и над прочими собравшимися войсками лейб-гвардии, в сей день в столице находившимися и пребывавшими верными долгу присяги.

Когда же при неоднократных увещаниях толпа бунтовщиков не покорялась, то рассеял оную картечными выстрелами 4-х орудий лёгкой батареи 1-й гвардейской артиллерийской бригады, коими командовал тогда поручик Бакунин (Илья Модестович), а по совершённом рассеянии злоумышленников занял окрестности Зимнего дворца и продолжал начальствовать войсками до минования опасности и роспуска оных по квартирам».

После изложения событий, имевших место 14 декабря, хочу задать главный вопрос. Он вовсе не о том, был ли у декабристов шанс победить в жёстком противостоянии в борьбе за власть. Даже обладая не в полной мере информацией о происходящем тогда, надо признать: это было обречённое на провал выступление. Мой вопрос о другом: «Изменил ли тот день 1825 года историю России?» Коварный вопрос. Он допускает два внешне очень схожих ответа.

Хотя выступление было подавлено, оно оказало огромное влияние на дальнейшую политическую и культурную жизнь России.
Именно потому, что выступление было подавлено, оно оказало огромное влияние на дальнейшую политическую и культурную жизнь России.

Прочувствуйте разницу. Если учесть, что идея о преобразовании государственного устройства на манер цивилизованной и просвещённой Европы не унималась в умах людей, и даже разгромленный декабризм способствовал росту революционных настроений в стране, то влияние его на жизнь России несомненно.

Если принять во внимание, что реформенные задумки Александра I после 14 декабря, принято считать, скажу как можно мягче, не нашли продолжения, приостановились, а спустя несколько лет и вовсе вконец остановились (Тем самым поражение декабристов дало повод именно их счесть причиной такой политики Николая I, которая получила название «реакционной».), то влияние восстания на жизнь России тоже несомненно. Но это уже совсем другой коленкор.

Но и проигранная революция была великой бедой. Можно услышать, что таким образом именно в то время началась настоящая Гражданская война, которая длилась не одно столетие и отзвуки которой не смолкли по сей день. И это не была «война» между западниками и славянофилами.

Из произошедшего Николай I сделал свои выводы и подобно Екатерине Великой счёл, что следует бороться с причиной — людьми, ратующими за безмерную свободу, безраздельную законность и всеобщую справедливость. Для него эти понятия стали напрямую соотносимы с революцией, которую он иначе как «заразу, извне к НАМ занесённую», не воспринимал. Надо заметить, он ещё с ранних лет не любил «лукавых мудрствований».

Интересующиеся: «Что могло бы произойти в случае победы декабристов?» порой дают о себе знать. Но даже от нынешних либералов не доводилось слышать сожалений, мол, у них дух захватывает от того, какой могла бы быть страна после удачного путча (употребим более современное определение) декабристов. Не нашлось тогда, да и потом, какого-нибудь Сергея Станкевича, говорящего или пишущего, что тем не менее 14 декабря путчистам удалось торпедировать самодержавие. Что в результате путча образовалась политическая сила, способная повести страну по новому пути, перейдя на некий спасительный для России формат государственного устройства на новых основах — современный и жизнеспособный. Никогда не доводилось мне встречать кого-либо, полагающего, что победившая революция тогда в 1825 году была бы великим благом для Отечества. Тому ряд причин. Сошлюсь на несколько реальных суждений наших современников, не историков.

«Что, мир можно улучшить через убийства царя и иже с ним? Убийство — это убийство».
«Если декабристы убили бы царя, Россия в крови захлебнулась».
«Боюсь, что, уничтожив царскую семью, декабристы, в первую очередь, передрались бы меж собой за то, кому теперь быть главным и, соответственно, чьи идеи претворять в жизнь. И обернулось бы это для страны такой кровью, на фоне которой французская революция — детский утренник».
«Если бы, не дай Бог, Пестель (он, конечно, был самым опасным из декабристов) добился успеха — Россия умылась бы кровью и распалась на части. Его программа привела бы к этому, и только к этому».

Самый большой миф: декабристы — организованная группа дворян-единомышленников с целью превращения России в конституционное государство и отмены крепостного права, не стоит и ломаного гроша. Заговорщики в разработке конституционных проектов преследовали весьма прозаические цели — подчинить монарха аристократии и нарождающейся буржуазии. Ими двигал политический расчёт, они жаждали гражданских и экономических реформ, не забывая при этом личные интересы, но не были способны договориться меж собой.

Так ведь и убийцы Павла I, и трезвые, и пьяные, когда были в заговоре, помышляли, что они «будут царствовать с Александром».
с императором. Такая вот судьба интригана.
Можно счесть, что Александр I довольно мягко обошёлся с убийцами своего отца.

Если следовать тому, что сам Александр к тому злодейству ни сном ни духом. Чего про Николая I сказать трудно, памятуя хотя бы о пятерых повешенных. Конечно, заговорщики действовали в Михайловском замке не против Александра Павловича, и тем не менее выступили против законной власти. Чего уже про декабристов никак не скажешь.

Я предпочту напомнить очень точные слова Тютчева, который, общеизвестно, как и декабристы не был большим поклонником императора Николая I и тоже разделял многие представления интеллигенции своего времени. Но как раз о декабристах он написал:

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, —
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память от потомства,
Как труп в земле, схоронена.

Эти слова (дата создания: 1826, опубл.: 1881), напрямую обращённые декабристам, как я понимаю ситуацию, верно отражают истинное отношение, которое должно было быть к этим людям.
А граф Владимир Александрович Сологуб позже писал:

«По мнению людей истинно просвещённых и истинно преданных своей родине как в то время, так и позже, это восстание затормозило на десятки лет развитие России, несмотря на полный благородства и самоотверженности характер заговорщиков».

Бесспорно, были в той изрядно политизированной интриге декабристов и благородство, и самоотверженность, была как бы бравая ложь во имя рыцарской победы, замешанной на крови, и не всегда это было бескорыстно, зато многое было на удивление более чем странным.

Но абсолютно точно одно — Россия была остановлена в своём развитии. И вины Николая I в этом не нахожу — он делал то единственное, что мог делать в тех обстоятельствах: спасал себя и Россию, как он считал, свою семью, свою веру и устои.

Говорят, что судьбы нет, а есть обстоятельства. Но от судьбы мы ждём какой-никакой, но милости. А обстоятельства какую могут явить милость? Следует ли сопротивляться обстоятельствам? Характер Николая I, который обрёл власть (тем самым обратился к большой политике, где «нет убеждений, есть обстоятельства»), подсказал ему, что вариантов нет: обстоятельствам необходимо противопоставить все свои возможности, умения и навыки, подключить доставшиеся от природы качества. Последнее тоже немаловажно. Потому что, я убеждён, история человека начинается задолго до его рождения. Поэтому, когда историки отмечают унаследованные им от отца, императора Павла I, вспыльчивость, самонадеянность, грубость, упорство, есть резон с этим согласиться.

И здесь я уже сравнил бы его со старшим братом Александром. Казалось бы, как их сравнивать, если один старался, в меру своего умения и понимания реальности, не допустить отставания России от Запада. А второй ставил перед собой цель бороться с революцией, тоже в меру своего умения и понимания реальности. Иначе не бывает.

Но ждать, что Александр I стал бы бороться с революцией, нам ей-ей не с руки. Поэтому сравнение всё же специфичное. Оба в определённой мере хотели проведения некоторых преобразований и осторожно их проводили, однако, руководствуясь ещё большей осторожностью, с преобразованиями не торопились. Притормаживали.

Такая «активная» деятельность позволила историку В. О. Ключевскому по этому поводу написать о Николае I, что тот поставил себе задачей «не вводить ничего нового в основаниях, а только восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости с помощью практического законодательства». Беда, что при этом он не нашёл ответов на те жгучие вопросы, которые были поставлены в прежние царствования. Но не будем торопить события.

Наполеон, говорят, отзывался об Александре Павловиче как о величайшем актёре современности. Следовательно, признаем, что пушкинское определение «арлекин» не из пальца высосано.

Опять же, учитель и воспитатель любимца Александра — бабушка Екатерина Алексеевна, умела быть «когда нужно» ангелом небесным, а могла и смертный приговор подписать. Человек во власти обязан быть наделён актёрскими способностями, дабы являть окружающим, что он яркая, неординарная натура. Иначе потомки не услышат, какая правила людьми сложная, неоднозначная, но одновременно харизматичная, запоминающаяся личность, которая оставила неизгладимый след в истории.

Так что артистизм, который отмечали знавшие Николая, передавался у него из рода в род. Если приглядеться к поведению и характеру принимаемым им решениям по ходу допросов арестованных бунтовщиков и имеющих отношение к тайным обществам (Николай принимал личное участие в допросах), можно увидеть явственное проявление качеств настоящего лицедея, который хитро и гибко подбирал маски для каждой ситуации.
Де Кюстин, как бы к нему не относиться, так оценивал Николая в ходе допросов, которые тот вёл лично:

«…вынуждал признания, <...> подбирая маски, каждый раз новые для нового лица. Для одних он был грозным монархом, которого оскорбил его же верноподданный, для других — таким же гражданином отечества, как арестованный, стоявший перед ним; для третьих — старым солдатом, страдающим за честь мундира; для четвёртых — монархом, готовым произнести конституционные заветы; для пятых — русским, плачущим над бедствиями отчизны и страшно жаждущим исправления всех зол».

Он вёл свои партии столь правдоподобно, что многие подследственные верили в его чистосердечие и делали самые немыслимые по своей откровенности признания. Вот и один из многолетних приближенных к Николаю Павловичу, барон Модест Андреевич Корф, писал:

«Никто не обладал более императора Николая, высоким даром действовать не только на воображение, на рассудок, но и на чувство. В этом отношении искусство его было, можно сказать, волшебное».

Сегодня можно услышать, что это его «искусство» объясняет то, что декабристы на допросах сделали множество взаимных оговоров — они, мол, поверили тонкой игре царя. Соглашаться с такими суждениями или нет, не берусь делать за вас выбор. Но известно, что «чистосердечные признания» были избраны сначала Пестелем и Рылеевым, а затем и Трубецким и Александром Поджио стратегией способа защиты.

Таким стал их характерный путь: чтобы облегчить своё положение и несколько уменьшить страшную, грозящую казнью вину, растворить своё преступление в других, подчеркнуть его «обыкновенность» и множественность. Они не предавали, а спасали себя, полагая, что так помогут и другим. Надеялись тем самым поставить власть перед выбором: всех казнить или всех миловать…

Продолжая сравнение братьев, можно признать, что и лукавства у Николая было ничуть не меньше, чем у его брата Александра. И согласиться с бесспорным: да, Николай I в своём правлении оказался более репрессивен нежели его старший брат. Ну так, справедливости ради, не будем забывать: у того не случилось восстания декабристов, обращённого против него лично. Великий князь Александр, вспомним, руками гвардии, как всегда было до него, не просто отстранил своего отца от власти, он его устранил.

Было закономерным, что последовали нападки на Александра Павловича, связанные с занятием Наполеоном Москвы. Его сестра, принцесса Екатерина Павловна Ольденбургская, писала брату о слухах, распространявшихся в свете:

«Взятие Москвы довело сильное раздражение до апогея; недовольство достигло высшей точки, и Вас не щадят… Вас открыто обвиняют в несчастиях Вашей империи, в общих и частных провалах, наконец, в потере чести страны и Вашей чести лично».

Но для нас существеннее, как воспринял он падение древней столицы. Известно, что после получения известия о сдаче Москвы в его волосах появилась седина.
Хотя сегодня можно прочитать, что и здесь, как в жизни бывает достаточно часто, не обошлось без доли смеха сквозь слезы. Московский полицмейстер, оставляя город, должен был отправить государю соответствующее донесение. Н. И. Тургенев рассказывал:

«Следуя официально форме, употребляемой в подобных случаях и не позволявшей довольствоваться «честью» при обращении к императору… он писал: “Имею счастье известить Ваше Величество, что французы заняли Москву” и т. д., и т. п.»

И когда можно слышать от историков о духовном переломе в завершающий период правления Благословенного, можно полагать, что московский пожар, судя по воспоминаниям близко знавших Александра людей, стал для него отправной точкой слома. Он перестал чувствовать силу своей власти, на смену ей пришло ощущение себя вождём богоизбранного народа, действия которого диктовались свыше.

Восстание декабристов стало для Николая тяжелейшем испытанием и не меньшим психологическим раздражителем, нежели для Александра вхождение Наполеона в старую столицу. С той только разницей, что он нашёл в себе силы собрать всю свою волю, всю выдержку, чтобы перехватить инициативу и переломить ситуацию, обойдясь без дрожи в коленях.

В тот декабрьский день Николай начал постигать смысл известной максимы: «Политика — это всего лишь способ возбуждать народ таким образом, чтобы суметь его ПОИМЕТЬ».

Уже утром следующего дня он убедился в том, что «предательство — это вопрос даты. Вовремя предать — это значит предвидеть». Начались допросы заговорщиков.
Напрасно полагать, что чуть ли не первым шагом молодого императора стало учреждение особого III отделения — органа политического сыска и надзора, и создание Корпуса жандармов, то есть тех структур, которым будет поручено пресечение любого инакомыслия, касающегося покушения на самодержавные основы.
А вторым шагом — будто для предотвращения проникновения в Россию революционных идей из Европы, Николай введёт новый цензурный Устав, сразу прозванный «чугунным» (230 запретительных параграфов). В соответствии с ним запретят любые издания, содержащие саму мысль о необходимости проведения преобразований, которые могли бы подорвать авторитет правительства и справедливость монархической формы правления. Работа по его исполнению будет возложена на созданный цензурный комитет под началом Д. П. Бутурлина, который получит недвусмысленную инструкцию не просто от царя, а разработанную им самим:

«Как самому мне некогда читать все произведения нашей литературы, то вы станете делать это за меня и доносить мне о ваших замечаниях, а потом моё уже дело будет расправляться с виновными».

Более чем странно, что после декабрьского восстания Николай Павлович образцом общественного устройства продолжал считать армию, о чём высказывался так:

«Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого».

Под «всезнайством» он подразумевал, конечно же, самостоятельность мысли и действий. Николай Павлович откровенно симпатизировал таким подчинённым, которые послушно и беспрекословно выполняли все его «предначертания и приказания».
Конечно, Николаю очень хотелось наказать декабристов. Спустить всё на тормозах у него даже мысли не возникало. Необходимость вынесения суровых приговоров, в том числе и смертных, обсуждалась им даже в семье. Александра Фёдоровна пыталась смягчить позицию супруга и попросила его обойтись без казней. На её робкие уговоры он закричал:

«Как ты можешь говорить мне об этом, — ты, ты! Ведь они хотели убить твоих детей!..».

Больше она к этой теме не возвращалась.
Но буквально сразу обнаружилось, что судить восставших некому, как и нет законов, по каким их судить можно. Больше того, некому вести следствие, так как государственная машина подобным аппаратом ещё не обзавелась. Так что начинать ему пришлось в несколько иной сфере.

Уже 17 декабря была учреждена Комиссия для изысканий о злоумышленных обществах под председательством военного министра Александра Татищева.
Для следствия и проведения допросов тут же был создан Тайный следственный комитет, схожий с военно-судной комиссией, благо людей с эполетами среди заговорщиков было предостаточно. Тут за дело взялись преимущественно генералы. Им надлежало создать вопросные пункты, подготовить протоколы очных ставок и сводки показаний. 30 мая 1826 года следствие представило императору всеподданнейший доклад, составленный Д. Н. Блудовым.

Чтобы судить декабристов и выносить приговоры, был образован специальный Верховный уголовный суд из трёх государственных сословий. Такого органа тоже ранее не существовало. В его состав были введены сенаторы, члены Государственного совета и Святейшего синода с присоединением к ним «нескольких особ из высших воинских и гражданских чиновников». Следуя современному лексикону, их назвали бы сановной верхушкой России. Бытовало ли такое выражение в то время, не знаю.
Не проведи Николай тогда ускоренным темпом юридическую «реформу», судить всех мятежников надлежало бы по Соборному Уложению 1649 года (других законодательных актов по вопросу умысла и злодейства против государя не имелось). А в нём виновным грозило всего ничего — четвертование. Устраивать подобную экзекуцию, да ещё массовую? Это значило прослыть на веки веков кровавым палачом. Это у нас Иван IV Васильевич поминается как Грозный, тогда как у французов (в переводе) он Ужасный. (Ни после одной своей резни у них никто Ужасным не числится.) Николай I подобной славы на Западе не желал. Так что надо признать справедливость суждения, что в этой неординарной истории Николай Павлович предстал нисколько не злодеем, а вполне справедливым и даже милосердным правителем.

Тем более что он грамотно распорядился полученной властью и согласился с предложением Сперанского не стричь всех под одну гребёнку и меру наказания применять соответственно разряду, каковых было определено количеством одиннадцать (начиная от смертной казни и заканчивая лишением чинов с разжалованием в солдаты).

Кого из декабристов к какому отнести — это тоже стало головной болью голосующих членов суда. Первым результатом работы суда стали подготовленные им записки о силе вины (что-то вроде обвинительного заключения по каждому осуждённому). По делу каждого на огромных листах учитывались голоса каждого из членов суда по каждому из вопросов. Это было что-то вроде симбиоза суда и коллегии присяжных, институт защиты не предусматривался. Всего к процессу было привлечено 579 человек, в том числе, и доносчики.

Само количество людей, имевших непосредственное отношение к тому, быть подозреваемому в том или ином причастии к восстанию освобождённым от наказания или получить высшую меру наказания, как-то мало соответствует распространённому представлению, будто судьбу декабристов, даже тех, кого не было среди вышедших на Петровскую (Сенатскую) площадь, решил непосредственно и исключительно деспот Николай, который подверг стольких страстотерпцев русской свободы тяжёлым наказаниям, которые многие современники считали несправедливыми, чрезмерными.
Однако полагать, что участь декабристов Верховный уголовный суд решал самостоятельно, тоже будет великой наивностью. Имеющиеся документы свидетельствуют: император внимательно следил за судебным процессом, направлял его ход и чётко представлял себе его исход.

Взглянем на итоговые предложения суда, то есть окончательные бумаги, которые легли на стол императора — что увидим? Первое — это были именно предложения, право принять окончательное решение оставалось за Николаем I. Можно даже понять количество фамилий, подведённых судом под высшую меру наказания. А далее гипотетический анализ. 36 человек — это очень много. Внутренний голос каждому члену суда шептал: ну, не решится, не посмеет молодой император начать свои царские дни в рубище палача, не захочет обагрить свои руки кровью стольких людей, пусть даже вероломных мятежников. Он обязательно проявит милосердие, и тем самым мы поможем ему прослыть правителем милостивым — не лишит он их жизни. (Тогда и впрямь «мало кто верил, что царь решится их повесить».) А если дадим мы ему короткий список, его одолеют сомнения, мол, всего-то судьи назвали два-три имени преступников, проявлю-ка я лучше решительность, чтобы все знали, что я император, наделённый твёрдым характером.

Николай I избрал свой вариант, он помиловал 31 человека, а пятерых отправил на виселицу. Причём совсем не случайно избрал такой вид казни. На эту тему писали многие.

Во-первых, своей волей император поставил Верховному уголовному суду условие, что он «отвергает всякую казнь, связанную с пролитием крови». Таким образом, он лишал приговорённых к смертной казни декабристов права на расстрел. Ссылаясь опять же на мнение Николая I, обычно историки мотивируют: расстрел не подходил, поскольку император считал осуждённых недостойными казни, которая позволяла офицерам не уронить достоинства. Другими словами, он был намерен их унизить. Казнь через повешенье для дворян считалась унизительной. Такая оценка царского решения представляется вполне возможной. Унижать людей Николай способен был не меньше, чем снисходить до вспомоществования.

Но я нахожу вероятным ещё один мотив. Восстание декабристов было политическим событием. Перед казнью пятерых «имевших умысел на Цареубийство» с них сняли военные мундиры, которые тотчас сожгли. Вместо них на приговорённых надели длинные белые рубахи с нагрудниками, на которых значилось «преступник» и имя осуждённого. Этот ритуал объяснял, почему суд был проведён уголовным судом, а не военным трибуналом. Казнили обычных гражданских лиц, лишённых дворянства, титулов, званий, наград, которые ни к армии, ни к гвардии отношения уже не имели.
Минувшие после 14 декабря дни отразились на Николае Павловиче — он стал упрямым и жёстким, чего раньше в нём супруга не замечала. «Можно быть добрым, можно быть милосердным, но всему есть границы», — скажет о Николае I Бенкендорф. Эта черта породнила тогда их: они оба знали эти границы.

Обвинить Николая в беспринципности и мстительности, как и в популизме и неискренности при определении наказания, в том числе и смертной казни — сложно. Хотя, конечно, не всё здесь однозначно даже для специалистов. Удивляться не приходится. Такое происходит не впервые. Пример навскидку: в опричнине Ивана Грозного многое до сих пор непонятно историкам.

Чуть раньше я обозначил, что, к сожалению, история знает немало примеров, когда поведение человека на поле брани разнится с его поведением в мирные дни. Однако, поведение человека, заполучившего власть, зачастую тоже не схоже с тем, каким он проявляет себя в повседневной жизни. Тем интереснее более пристально взглянуть на «поведение» человека, который обрёл высшую власть. Тем более, надо признать, тут много странных умолчаний.

Окончательную точку, каким быть наказанию, ставил Николай I. Даже в тех случаях, когда ему становились известны мнения жены, братьев, людей из ближнего окружения, родственников осуждённых, он брал на себя принятие решения, не перекладывая эту ношу ни на кого. Кстати, завидная черта, не многим присущая.
И существенный вопрос тут: почему участь тех, кто был поставлен вне разрядов, тех пяти человек, кого отправили на эспланаду Петропавловской крепости, осталась неизменной — казнь?

Первым в списке смертников стоял Пестель. Хотя известно, на Петровской (Сенатской) площади его не было вообще. Он ещё 13 декабря был арестован в Малороссии по месту службы (выдал его подчинённый, капитан Вятского полка А. И. Майборода). Тема для раздумий: почему выбор Николая пал на него? Если исходить из критерия «имел умысел на Цареубийство», который присутствует не только у него, а у всех пятерых, то можно предположить, что Николай I счёл его, действительно умного и непримиримого, самым опасным своим врагом. Вспомним, идея переформатирования общества возникла у него ещё в 1816 году, когда он был правоверным масоном. Затем «Союз спасения», для которого он составил устав, «Союз благоденствия» и, после его самоликвидации, Южное тайное общество, которое он возглавил.

В итоге свою политическую платформу Пестель сформулировал в программе «Русская правда». Она, собственно, и послужила главным основанием обвинения его Следственной комиссией после поражения декабрьского восстания.
 
Чем же так взбудоражила Николая I «Русская правда»? Следуя либеральным установкам, её автор делил народы, населяющие Россию, на разряды: первый — коренные русские, второй —представители присоединённых к России племён и народностей, третий — живущие в России иностранцы. Сегодня демократы назвали бы это настоящей расовой сегрегацией. Крепостных, следуя «Русской правде», предлагалось освободить, предоставив им земельные наделы. Механизм великого земельного передела оговорён Пестелем не был. От подобного решения ждать приходилось только гарантированного гражданского конфликта. Получалось, что страну ожидали не лучшие времена для развития. Нет ничего странного, что такой проект переустройства стал для создателя как бы «Путешествием из Санкт-Петербурга в Москву», за которое его автор удостоился слов императрицы, напомню, «бунтовщик хуже Пугачёва», и они попали в разряд крылатых выражений. Тогда Радищеву было присвоено звание первого в русской истории революционера, назначена смертная казнь, но виселицы он избежал. Через несколько недель после ареста Александр Николаевич узнал, что по случаю мира со Швецией ему даровано «прощение» и он ссылается в Восточную Сибирь сроком на десять лет.

Павла Ивановича на допросы вызывали чаще других мятежников. На них он держался твёрдо, от своих воззрений не отказывался, признавал, что хотел изменить государственный строй и что выступал за убийство императора. Когда тот прочёл в «Русской Правде» о проекте структуры на 300 тысяч человек для проверки «благоразумия обывателей» и содержания для армии доносчиков, он отметил, что «мысль революционная, но пока на империю хватит тридцати человек и тысячи осведомителей. Мы, чай, не Персидская деспотия! Свободные люди не поймут». Так что далеко не всех декабристов следует видеть идеалистами-теоретиками и чистыми проповедниками либеральных ценностей.

При этом Пестель постоянно твердил: «Отечеству не изменял!». Вроде бы образованный человек, полный гимназический курс прошёл в Гамбурге и Дрездене, планировал как-никак социальное и политическое переустройство общества, а не понимал, что слепо любить Родину вредно и опасно как самому человеку, так и Родине.

Революционная интрига была бы скучной, не имей она женского компонента. В 1821 году Павел Пестель… страстно влюбился в падчерицу генерала Витте. Изабелле был уже 21 год, она «перехаживала в девках». Но Пестелю это не помогло. Против женитьбы возражали родители Павла. Причина — серьёзней некуда. Они посчитали девушку неподходящей кандидатурой для своего сына. А тут ещё обнаружилось, что не только он положил глаз на Изабеллу. Никите Муравьёву она тоже приглянулась, и тот стал за ней ухаживать. Страдания Пестеля закончились, когда девушка вышла замуж… за князя Сергея Гагарина.

Не исключено, что сердечный конфликт Пестеля и Муравьёва из-за девушки стал очень даже серьёзной, может, даже основной, причиной распада тайного общества «Союз благоденствия» на Северное (Петербург) и Южное, обосновавшееся в Малороссии. Для тех, кто жаждет точности: названия «Северное» и «Южное» общества появились в ходе следствия, для удобства ведения расследования.

И хотя члены обоих обществ критиковали самодержавие и крепостное право, муштру в армии и судебное беззаконие, разногласий меж ними было предостаточно.

(Продолжение следует. Планирую каждые две недели выставлять очередной выпуск своей проды.)