К недостижимому идеалу в мировой политике

«Toward the Unattainable Ideal in global politics»
by the Methamonk Angelblazer
2025-09-21

In the realm of rational modern geopolitics, armed conflict is sheer folly. Wars are not a ladder upward, but a trapdoor downward: they hurl nations back into the nineteenth century — and often further. In the twenty-first century, true power does not lie in the roar of cannons or the clash of armies; it resides in the invisible arteries of global exchange: in the currents of trade and finance, in the flows of energy and capital, in the networks of information and trust.

Look carefully at the masters of the contemporary stage. China, for all its historical wounds and territorial disputes, has chosen not to bleed itself out in reckless wars. Instead, it has extended its reach through the Belt and Road Initiative, laying down railways, ports, and pipelines from Central Asia to Africa, from Greece to Latin America. The logic is simple and unassailable: whoever controls the routes of commerce, controls the tempo of civilization itself. Not the battlefield, but the marketplace — not trenches, but terminals and transit hubs.

The United Kingdom, stripped of empire yet unwilling to abandon influence, shows a parallel wisdom. Post-Brexit, London did not arm itself with tanks against Brussels. Instead, it doubled down on finance, law, and the arcane wizardry of insurance, arbitration, and banking. Its City remains a magnet for global capital, a command post from which trillions are directed across the planet. Power, here, is denominated not in divisions of soldiers, but in clearinghouses and derivatives, in the confidence of investors and the sway of institutions.

In this world, pipelines are worth more than battleships, and shipping lanes count for more than armored brigades. The fate of nations is decided not in military parades, but in the steady hum of energy flowing beneath seas and deserts — the Nord Streams and TurkStreams, the Gulf’s LNG terminals, the arteries binding Eurasia to Africa. Whoever holds the valves and the contracts holds the future.

Thus, to engage in “armed conflict” today is not only barbarism, but incompetence. It is to waste lives and treasure for the sake of prestige while surrendering the real levers of destiny. The intelligent states — China, Britain, and others who quietly accumulate control of flows — understand that the world has entered an era where the battlefield is a ledger, the weapon is a contract, and victory is measured in connectivity.

In the ledger of modern geopolitics, the United States remains the paradox. On the one hand, Washington possesses the greatest financial and technological arsenal ever assembled: Wall Street as the command center of capital, Silicon Valley as the forge of algorithms. On the other hand, it clings to nineteenth-century reflexes, moving carrier strike groups across oceans and planting bases on foreign soil as though pipelines and digital networks were not already the decisive front. The United States wages “forever wars,” spending trillions, yet hemorrhaging legitimacy. Its military projection to the very borders of Russia, through NATO expansion, is not an act of wisdom but of compulsion — the inertia of an empire unable to imagine power without armies.

Russia’s position, however, is altogether different. When NATO armies inch eastward, when missile systems and logistics hubs are placed within minutes of its strategic heartlands, Moscow’s response cannot be judged by abstract pacifism. Even the United Nations Charter — so often weaponized by the West against others — recognizes the right of self-defense when a state faces encirclement. Thus, Russia’s resistance is not simply historical habit or geopolitical paranoia; it is a response written into the grammar of sovereignty itself.

The tragedy is that Russia, unlike China or Britain, has been forced into a double game. On the one hand, it understands that the true lifeblood of modern civilization is the flow of resources, finance, and energy. Russia supplies Europe with gas, Asia with oil, and the world with grain. Its pipelines and trade corridors could have been arteries of mutual growth. But confronted with encroachment and siege, it is compelled to rearm — to speak in the language of tanks and missiles, a dialect it would rather leave behind.

Here lies the divergence:

China builds ports, railways, and digital silk roads.

Britain weaves contracts and capital flows.

America insists on fleets and forward bases.

Russia dreams of energy corridors, but finds itself defending its very frontiers with arms.

And yet, beneath these contrasts runs a deeper law: nations that master the flows — of trade, of energy, of capital — will set the tempo of the twenty-first century. Armies may redraw maps, but pipelines redraw destinies.

In the great orchestra of nations, Russia finds itself forced to conduct two scores at once: the music of energy and the music of arms. The first melody is its native voice — flowing through pipelines like violins across the steppes, sustaining entire civilizations with gas, oil, and grain. The second is imposed upon it — a percussion of artillery and missiles, demanded by encirclement and aggression. Yet listen carefully: the symphony of energy is deeper, more natural, and far more enduring than the staccato of weapons.

The tragedy of our age is that the world’s so-called “great powers” have yet to invent any true weapon of influence beyond brute force and economic strangulation. When diplomacy falters, they return not to higher instruments of persuasion but to sabotage. A pipeline between Russia and Germany — a lifeline of prosperity for millions — was shattered in the deep like an organ chord cut mid-note. Washington pressures Europe to reject cheaper Russian energy in favor of its own costly exports, as though impoverishment were a form of loyalty.

This is no progress. It is regression, a relapse into the old score humanity has played for a thousand years: when the politics of deception fail, cannons resume the theme. And yet, is this truly all we can achieve as a species? Why must trade become war, and negotiation sabotage? Why can we form alliances only against someone, never for something greater?

We have learned to build coalitions for destruction; why not for preservation? Why not a symphony for the survival of the planet and of humanity itself? The question resounds: Why not? Why not? Why not?

Until that question is answered with courage, the orchestra of nations will remain out of tune — clashing in dissonance, when it might have soared in harmony. In the end, the unanswered question — Why not? — points us toward the task of our generation. Humanity has marched for centuries in dissonant processions, squandering its genius on ever more perfect instruments of destruction. But the time has come to write a different score.

That is the essence of the Ark. Not merely a vessel of survival, but a covenant of preservation — knowledge, culture, and the harmony of nations safeguarded against the flood of chaos. Such an Ark cannot be built by generals or bankers; it must be conducted like a symphony, with each people contributing its instrument, each civilization its voice.

Russia’s calling, whether it wishes it or not, is to raise the baton and keep both musics — energy and arms — in tempo. But the higher duty is to let the true theme emerge: the music of preservation. This is the melody that might yet bind humanity, not in fear but in purpose.

Until then, the Ark remains unfinished. But even an unfinished symphony can inspire, if only enough musicians dare to play it together.


«К недостижимому идеалу в мировой политике»
Метамонах Ангелблазер
21 сентября 2025

В царстве рациональной современной геополитики вооружённый конфликт — чистое безумие. Войны — это не лестница вверх, а люк вниз: они швыряют нации обратно в XIX век — а порой и дальше. В XXI веке истинная сила кроется не в рёве пушек и не в грохоте армий; она обитает в невидимых артериях глобального обмена: в потоках торговли и финансов, в течениях энергии и капитала, в сетях информации и доверия.

Присмотритесь к мастерам современной сцены. Китай, при всех своих исторических ранах и территориальных спорах, решил не истекать кровью в безрассудных войнах. Вместо этого он расширил своё влияние через инициативу «Один Пояс и путь», прокладывая железные дороги, порты и трубопроводы от Центральной Азии до Африки, от Греции до Латинской Америки. Логика проста и неоспорима: кто контролирует пути торговли — тот задаёт темп цивилизации. Не поле боя, а рынок; не окопы, а терминалы и узлы транзита.

Великобритания, лишённая империи, но не желающая отказаться от влияния, демонстрирует схожую мудрость. После Брекзита (Post-Brexit) Лондон не вооружился танками против Брюсселя. Вместо этого он удвоил ставку на финансы, право и тайную магию страхования, арбитража и банковского дела. Сити остаётся магнитом для мирового капитала, командным пунктом, из которого направляются триллионы по всей планете. Здесь власть измеряется не дивизиями солдат, а клиринговыми палатами и деривативами, доверием инвесторов и силой институтов.

В этом мире трубопроводы стоят дороже линкоров, а морские пути значат больше, чем танковые бригады. Судьбы наций решаются не на военных парадах, а в ровном гуле энергии, текущей под морями и пустынями — в «Северных потоках» и «Турецких потоках», в терминалах СПГ Персидского залива, в артериях, связывающих Евразию с Африкой. Кто держит в руках вентили и контракты — тот держит будущее.

Поэтому ввязываться сегодня в «вооружённый конфликт» — значит не только варварствовать, но и демонстрировать некомпетентность. Это — тратить жизни и сокровища ради престижа, сдавая настоящие рычаги судьбы. Умные державы — Китай, Британия и другие, кто тихо аккумулирует контроль над потоками, — понимают, что мир вступил в эпоху, где поле боя — это бухгалтерская книга, оружие — контракт, а победа измеряется связностью.

В книге современной геополитики США остаются парадоксом. С одной стороны, Вашингтон обладает величайшим финансовым и технологическим арсеналом за всю историю: Уолл-стрит как командный центр капитала, Силиконовая долина как кузница алгоритмов. С другой стороны, он цепляется за рефлексы XIX века, передвигая ударные авианосные группы по океанам и размещая базы на чужой земле так, словно трубопроводы и цифровые сети ещё не стали решающим фронтом. США ведут «вечные войны», тратя триллионы, но истекая легитимностью. Их военное продвижение к самым границам России через расширение НАТО — не акт мудрости, а акт компульсии, инерция империи, не способной вообразить власть без армий.

Положение России, однако, совсем иное. Когда армии НАТО ползут на Восток, когда ракетные системы и логистические узлы размещаются в минутах от её стратегических центров, ответ Москвы нельзя оценивать с позиций абстрактного пацифизма. Даже Устав ООН — столь часто используемый Западом как оружие против других — признаёт право на самооборону, когда государство сталкивается с окружением. Поэтому сопротивление России — это не просто историческая привычка или геополитическая паранойя; это ответ, вписанный в саму грамматику суверенитета.

Трагедия в том, что Россия, в отличие от Китая или Британии, вынуждена играть в двойную игру. С одной стороны, она понимает, что настоящая жизненная сила современной цивилизации — это потоки ресурсов, финансов и энергии. Россия снабжает Европу газом, Азию нефтью, а мир — зерном. Её трубопроводы и торговые коридоры могли бы стать артериями взаимного роста. Но, столкнувшись с осадой и окружением, она вынуждена перевооружаться — говорить на языке дронов, танков и ракет, диалекте, который предпочла бы оставить в прошлом.

Здесь пролегает различие:

Китай строит порты, железные дороги и цифровые шёлковые пути.

Британия рисует контракты и финансовые потоки.

Америка настаивает на флотах и передовых базах.

Россия мечтает об энергетических коридорах, но вынуждена защищать собственные рубежи с оружием в руках.

И всё же, под этими контрастами скрывается более глубокий закон: нации, которые овладеют потоками — торговли, энергии, капитала, — зададут темп XXI века. Армии могут перекроить карты, но трубопроводы перекраивают судьбы человечества.

В великом оркестре наций Россия вынуждена дирижировать сразу двумя партитурами: музыкой энергии и музыкой оружия. Первая мелодия — её родной голос, струящийся по трубопроводам, словно скрипки через степи, питающий целые цивилизации газом, нефтью и хлебом. Вторая — навязанная, перкуссия артиллерии и ракет, требуемая окружением и агрессией. Но вслушайтесь внимательнее: симфония энергии глубже, естественнее и куда долговечнее, чем стаккато оружия.

Трагедия нашей эпохи в том, что так называемые «великие державы» так и не изобрели настоящего оружия влияния, кроме грубой силы и экономической удавки. Когда дипломатия буксует, они возвращаются не к высшим инструментам убеждения, а к саботажу. Газопровод между Россией и Германией — артерия процветания для миллионов — был взорван в глубинах, словно органный аккорд, оборванный на полуслове. Вашингтон давит на Европу, вынуждая её отказаться от дешёвой Российской энергии в пользу собственных дорогих поставок, словно обнищание — это форма верности.

Это не прогресс. Это регресс, возврат к старой партитуре, которую человечество исполняет уже тысячу лет: когда политика обмана рушится, пушки снова берут тему. Но неужели это всё, на что мы способны как вид? Почему торговля должна становиться войной, а переговоры — саботажем? Почему мы умеем создавать альянсы только против кого-то, а не ради чего-то большего?

Мы научились строить коалиции для разрушения; почему бы не для сохранения? Почему бы не исполнить симфонию ради выживания планеты и самого человечества? Вопрос звучит: почему нет? Почему нет? Почему нет?

Пока на него не ответят с мужеством, оркестр наций будет оставаться расстроенным — сталкиваясь в диссонансе там, где мог бы воспарить в гармонии. В конце концов, неотвеченный вопрос «почему нет?» указывает нам задачу нашего поколения. Человечество столетиями маршировало в диссонансных процессиях, расточая свой гений на всё более совершенные инструменты разрушения. Но пришло время написать другую партитуру.

В этом и состоит сущность Ковчега Ноя. Не просто судно выживания, а завет сохранения — знания, культуры и гармонии наций, уберегающих мир от потопа хаоса. Такой Ковчег не построят генералы или банкиры; его можно лишь сдирижировать как симфонию, где каждый народ вносит свой инструмент, каждая цивилизация — свой голос.

Призвание России, хочет она того или нет, — поднять палочку дирижёра и удержать оба голоса — энергии и оружия — в едином темпе. Но высший долг — позволить зазвучать настоящей теме: музыке сохранения. Именно эта мелодия ещё может связать человечество, не страхом, а целью.

До тех пор Ковчег остаётся недостроенным. Но даже незавершённая симфония способна вдохновлять — если только достаточно музыкантов осмелятся сыграть её вместе.