Глава 8

«Как слепой человек, который идет по тропе, одна сторона которой усеяна острыми шипами, а другая с обрывом. Окружающие его зрячие могут напомнить ему: «Будь осторожен, слева от тебя шипы!» Но этого недостаточно, потому что, избегая шипов, они могут упасть в пропасть с другой стороны.»

«Евангелие»

«Благословением  энергии и силы всей Вселенной пусть все зло, совершенное нами, обратится в благо!» «Махачунди дхарани»

И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех…

Мандельштам предсказал поражение Ичкерии, зелёный цвет ислама, не сможет отделиться, на смену полевым командирам придут другие чеченцы из других тейпов, которые всегда будут веселыми, она это история с большой «И», опоздала потому, что сейчас поддержали бы их, как Украину, надо было спешить, забыла мир Дудаева не признал, если мы совершили что-то неправильное против Будды, даже оправданное какими-то моментами, любой буддист нас тут же убьёт, они знают кунг-фу, в Америке считают, в других странах люди не живут, а «существуют в ожидании Америки», совершенно забывая, что это государство-эпигон, поздний ребёнок-аутист, пёстрый кукушонок, выкидывающий остальные страны из гнезда матери Земли, когда попадают, экзистенциальное существование начинается, если уезжают навсегда, заканчивается тоже экзистенциально, уходят в небытие, собственно для американцев других стран в общем и нет, существование Армяна, видимо, началось, в своём прежнем шефе он заметил новую странность, Петя перестал переживать одержимость Америкой, которая так была видна у него в Маями и Нью-Йорке, стал каким-то  спокойным и отрешенным, даже отстранённым, почему, и все время проводил этим Гиви, о котором  раньше никто ни в Москве, ни в Серпухове слыхом не слыхал! «Будь на его месте Шаббатий, — подтрунил над самим собой, — обязательно нашёл бы этому мистическое объяснение…» Иногда возникали мысли о дяде, вдруг начнёт дуэль с самим собой, замышляя самоубийство, не выдержав дальнейшего развития своего диагноза? Вряд ли! Такое было ему не свойственно. Чтобы отвлечься от необходимости ещё раз начать все сначала, с нуля, что он проделывал много раз, Армян себя воодушевлял, а как трудно было Тому Крузу на его миссии-1? Брюсу Виллису с крепкими орешками?? Сталлоне в фильмах «Рэмбо» и «Кобра», Супермену и Человеку-пауку, доктору Ватсону с прокурорскими??? Обязан! В минуты слабости, а такие были, находил утешение в стихах, по ним когда-то учился читать по-русски, более всего уважая Мандельштама за его открытие Армении, кто ещё мог так написать о его родине такое!

«Мне удалось наблюдать служение облаков Арарату.Тут было нисходящее и восходящее движение сливок, когда они вваливаются в стакан румяного чая и расходятся в нем кучевыми клубнями. А впрочем, небо земли араратской доставляет мало радости Саваофу: оно выдумано синицей в духе древнейшего атеизма.Ямщицкая гора, сверкающая снегом, кротовое поле, как будто с издевательской целью засеянное каменными зубьями, нумерованные бараки строительства и набитая пассажирами консервная жестянка — вот вам окрестности Эривани. И вдруг — скрипка, расхищенная на сады и дома, разбитая на систему этажерок, — с распорками, перехватами, жердочками, мостиками. Село Аштарак повисло на журчаньи воды, как на проволочном каркасе. Каменные корзинки его садов — отличнейший бенефисный подарок для колоратурного сопрано. Ночлег пришелся в обширном четырехспальном доме раскулаченных. Правление колхоза вытрусило из него обстановку и учредило в нем деревенскую гостиницу. На террасе, способной приютить все семя Авраама, скорбел удойный умывальник. Фруктовый сад — тот же танцкласс для деревьев. Школьная робость яблонь, алая грамотность вишен… Вы посмотрите на их кадрили, их ритурнели и рондо.» Настоящий поэт, говорят, Пентагон построен по классической модели армянской церкви восьмиугольным, наверное, хотели задобрить Бога, конечно, Сан-Диего, куда они вчетвером поехали отдыхать, не понравился, взяли, перевезли кусток испанского берега, страны, которую он не любил, расстреляли Гарсия Лорку, погибших франкистов под Сталинградом жалко не было, поделом, над всей Испанией безоблачное небо, дед Армяна по фамилии Егорян воевал как раз там, пули летели мимо, молился, каждый раз, когда приходилось идти в атаку, солдаты  чувствовал на себе пристальный взгляд внезапной смерти, заставляющий испытывать не свойственную им неловкость, кого выберет? Щедро покрытый «серебрянкой», серебром высокой пробы с гравировкой «штуцер», на который он сейчас смотрел, и к которому, прижавшись щекой к вороненому стволу, стояла, целясь в него мускулистая самка Стения, с улыбкой поражаясь полному отсутствию страха на лице кавказца, несмотря на то, что бояться он умел хорошо, его не пугал, девушка играет в старую игру «то, что мы планируем, не пустое», мы народ серьёзный.

— Ну и аркебуза! — Даже в жаркий солнечный день Гиви ходил по Лос-Анджелесу в своём  чёрном, наглухо застёгнутом кожаном плаще по колено, из-под ворота которого выбивалось белое кашне, носки тоже белые, у кавказцев если не чёрное, то белое, серого нет, максималисты, проблема будущего Грузии пока не решена, существует, турки наводнили Батуми, почему он пошёл к Петру, Армян понял, не хотелось бродить кусочником, решил перейти на подневольные хлебА, чтобы не хлебнуть горя без хлеба, дело прочное, когда под ним струится кровь, унавозить почву для своего светлого, стабильного будущего плотью американцев, скорость изучения Стенией английского поразила, хватает язык как угорелая, особенно акценты, в которых и вся прелесть, без них это скучный, непонятный «рекет», то есть, шум, ещё одно значение этого слова, третье теннисная ракетка.

— Не могу выносить весь этот рекет, позвоню в полицию, — говорят американцы, кто-то напротив после одиннадцати вечера у себя в квартире громко включил музыку, без сомнения бес сомнения Ару больше не терзал, Людьми управляет благодать, господин Дищук так решил, институт Воров в законе никто не отменял, может обосновать, идеологи преступного мира существуют объективно онтологически, потом, наверное, приедет вся бригада, свои, будет весело, когда она приедет, все  снова станет нормально, жизнь шахматная доска, люди для неё пешки, захочет, пешки сюда, туда, или смахнёт вниз со своего стола, что на четырёх китах, вниз туда к Дьяволу, был человек и нету, косит, головы ненужных ложатся сочными охапками в пространство, опалённое адскими языками пламени. «Вот, пожалуй, и секрет жизни, — армянин начал отдуплять, отдавшись на волю размышлений, — выбраковка, когда мы полностью становимся жизни не нужны, она нас убирает, следовательно, жизнь и смерть одно и то же, пока мы ей нужны, она жизнь, нет, смерть, две стороны одной руки, если бы они были разными, мы бы не умирали, или ночь, или день, или не рождались, старший врач роддома бытие берет в руки косу, надевает маску, убивает младенцев, на самом деле смерти нет, она— жизнь, смерть это новое рождение!» Стения опустила штуцер.

— Па! — С формальных отношений с братвой она давно перешла на доверительные, начала сама лишать жизни «хоть прямо, хоть просёлком», стала их подручной. Надо сказать, химически чистого вымысла в мировой литературе не существует, корень любой истории жизненный опыт автора, вымысел архитектурное здание, искусно или не очень возводимое писателем-творцом на этом фундаменте из фактов, персонажей и обстоятельств этого опыта, по той или иной причине для него значимых, секрет тайной связи между реальностью и вымыслом в любых произведениях театр, один и тот же актёр надевает новые маски и костюмы, иногда они срастаются, начинаешь забывать, что было, а что нет, как в известном рассказе Александра Грина, вы совершили это преступление, конечно, темы для романов писатель чаще всего находит в себе самом (изнутри его находят, жизнь навязывает нам своё, преследуя прошлым), так же, как и вдохновение, горючее для воли, без которой невозможно довести длинное произведение до конца (ещё желательно нормальное питание, проза отнимает здоровье), в любой романной саге за пышным вымыслом скрываются инвентарные описи автобиографических деталей романиста, талант как раз в том и заключается, чтобы стать на какое-то время раздвоиться шизофреником, увидеть себя возвращающимся в тот самый поток прошлого, который нужен, будущее тоже наше прошлое, из него вытекает, украл, сел, а потом из этого сплести магический ковёр-самолёт желательно выдающегося художественного текста, только лишь имитирующего автономность, позволяющую потом произведению жить самостоятельно, тексты, которым от автора отделиться не удалось, творчески неудачны, он там, как и эти строки, что же, из любой группы лиц кто-то обязательно должен пожертвовать собой, на литературу ваш покорный слуга никогда не претендовал, если удалось соткать пару предложений, преобразивших все с ним произошедшее, да и то в основном благодаря форме, в понятные постороннему человеку слова, очень хорошо, что касается тем, бандиты, бригады, несчастная любовь, наемные убийцы, Новый свет, от винта, за  выбор тем писатели ответсвенности не несут, вспомните Стругацких, за результат да, литература или не литература, талантливо или не талантливо. Почему автор все время пишет о криминале, а не, скажем, про котлован?! Самые запоминающиеся факты и конфликты всегда относятся к разладу с обычной жизнью, бросая ей прямой вызов, иногда творческий, котлован необычен только если внизу в фундаменте дачи, которую вы недавно купили, врагами замурован  ваш любимый дедушка, который пропал, они же вам ее и продали через подставных лиц, чтобы посмеяться.

— О чем вы говорите? Это же какая власть стерпит?! Об этом и пишите, — разбудили Герцена декабристы, причина их восстания и выдумывания историй одна, тяга к архипассионарному бунтарству, выражающаяся в неприятии окружающего мира с целью попытки заменить его для себя и других выдуманным новым, своим собственным, зачем тратить время на шедевры искусства публике, довольной жизнью, они лучше посмотрят блокбастер или мыльный сериал, насколько радикален сам процесс, настолько способен подкрепить ваш потенциал, соперничество с реальностью суть всего творчества, наверное, даже на уровне документалистики, все, что мы имеем вокруг, мифы, вы были сами в Кремле, когда Сталин что-то кому-то обещал? Слышали от кого-то…. А был ли вообще Сталин? Ну и что, что все это признали, популярность ничего не доказывает, пустота это то, что мы отражаем в данный момент, диван, на котором вы сидите, читаете есть, и только он, Сталин вопрос риторический и обществу не нужный, если и был, что толку? Зарплату потаит нам с вами не Иосиф Виссарионович, историко-архивная  форма изложения также образна, действительная жизнь никогда не была в силах полностью удовлетворить  духовные запросы быстро развивающегося человечества, заполнить остающиеся от профанного структурирования своего времени духовные расщелины, обычными словами скуку, все вокруг повседневно-монотонно-серое, расплата за которое в конце жизни обычно разочарование, жил будто и не жил, умрешь, никто и не вспомнит. Заметим, иногда литераторы вырывается за границы отмеренного им пространства и смешиваются с жизнью, которая начинает у них учиться, сила искусства магия в основном чёрная, она огромна, сколько лидеров ОПГ обожали американские боевики, где одни актеры другим дрелями просверливали колени или заживо сжигали, радовались находкам режиссёра, которые запоминали и по силам старательно претворяли в жизнь насколько могли, когда от них зависело, говорят, в тюрьмах любят романы Владимира Сорокина про ледорубы и топоры, его рассказ «Снайпер», выйдем, сделаем (и все запрещённое), проживают мысленно, так сказать, все сюжеты, зная наизусть, подогревая свои и так имеющиеся тревогу и неудовлетворенность, черные желания, стерев грань между вымыслом и реальностью, заново наполнить ими жизнь, сделав свою свободу пускай короткой, но незаурядной, финал чего новая трагедия, массовые убийства особо опасными с особой жестокостью мирных обывателей, которым такая модальность недоступна, новые долгие срокА, хорошая литература не невинна, она будит, отсюда ее часто запрещают, бунты и насилие против существующих институтов веры или власти нежелательны, в лучшем случае укрощают с помощью смирительной рубашки строгой цензуры вновь принятых законов, запрещая мат, делая ручной, понять можно, иначе весь мир станет просто-непросто рабом хорошей, отличной литературы, что и надо всем литераторам.

На автостоянке в Химках к Студенту подошёл мужик, увесистый и крепкий битюг лет тридцати пяти из тех, про кого говорят широкая кость, вроде Головы, Головы с ним не было. Он был бы похож на военного или милиционера, если б не коротко остриженная голова с глубокими залысинами и выступающим зубилом назад затылком, напоминающим обратную сторону макивары или груши, набитой железными опилками. «Наверное пальца на два толще, чем у меня», — подумал Студент, визави был одет в штаны спортивного фасона тёмно-серого цвета от какого-то импортного костюма и чёрную рубашку штурмовиков с коротким рукавом с какой-то нашивкой на плече — «Metallica»? — две верхних пуговицы на груди расстёгнуты, открывая золотую цепь с образком, который Студент принял за солдатский жетон американской армии или рейнджеров, только позолоченный, на поясе, сдвинутая вбок, как кобура, чёрная матерчатая барсетка, которая, возможно, ей и служила, внутри выступало что-то тяжелое, заметив его взгляд, человек произнёс:

— Ну, давай знакомиться, братан, мы «спортсмены», ты о нас слышал? — Он повернулся широкой спиной к Студенту, показывая рукой на свою короткокрылую «восьмёрку» цвета перламутр, нагло припаркованную на тротуаре перед самым выходом. — Хорошо, что один приехал, мое погоняло Туранчокс, можно Юра-в-деле! — Многие, кто из 90х, помнят этот фильм, поедаем биомассу. «Хорошо, что не Агапит, — подумал Студент, — в Люберцах есть один, отроки во Вселенной.» «Спортсмены», так звали эту небольшую, но уже успевшую заявить себя химкинскую ОПГ, действовали по принципу наркома Ежова, видите чёрный дым, арестантками топят печи, ВорАм не только не подчинялись, не хотели о них слышать, остальным тем более и так далее.

— За границей бывал? — спросил Юра-в-деле.

— Чего, — не понял Студент.

— За кордон ездил?

— Свинчивал пару раз, первый в Югославию, что конкретно?

— Понять не могу, — Туранчокс облокотился одной рукой на капот словно отдыхая. — Почему Марлон Брандо в «Последнем танго в Париже» просит свою телку засунуть ему палец в задний проход? С  «Крестным отцом» не вяжется? Опустили?

— Приезжайте к нам на Арбат, — Студент понял, — он актёр, у нас таких много, как им напишут, так они и играют. Не впадло!

— Да нет, — Туранчокс покачал овальной головой, — он был крестный отец. Что-то произошло! Надо ехать, с ним разбираться. Ладно б сидел под нарами, по Парижу ходит, шпонька, шкварит все, гребень заднеприводной!

— Машину переставьте, пожалуйста, — к ним деловито подошёл молодой парень двадцати с лишним лет на вид крутой, треугольная фигура, уши прижаты к короткой, модной прическе явно не на зарплату.

— С какой целью? —  Туранчокс посмотрел на подошедшего как на «дуркочела», от природы дефективного дебила и дурака.

— Наша территория! — Охранник смерил Студента оценивающим взглядом: «Наверное, там в вагончике у них ещё несколько человек.»

— Вашего здесь ничего нет, не было и не будет, — «»спортсмен» сменил его профессиональным взглядом, жёстким, как бетон, и громко во всю глотку рыгнул, потом цыкнул, показав обойму золотых зубов, младенческая отрыжка,  от его дыхания несло мятной жвачкой «сперминт». — Вы здесь на основе устной договорённости, отношения не формальные, в любой момент могу  прекратиться! — Нахер с Химок… — Костяшки на пальцах у него были отбиты до черноты, делая кулаки прямоугольными, а руку квадратной.

— Поддерживаю, — сказал Студент. — «А сейчас начнётся потасовка!» — Для Студента собеседник был немного слишком «взрослым», ещё пару лет, кто-то назовёт его «дядей» или «папашей», огоньку не найдётся, которого не спутать ни с кем, и не дружественным, как Барон, в лучшем случае нейтральным, на  правой кисти у него красовался грубо татуированный лев в прыжке, — «лев, который прыгнул»… —  как на этикетке африканских сафари, только в пасти у него были траурный венок с едва видной надписью «ДМБ 1982 ЗКВ», Закавказский военный округ, в СА служил, такой мог за несогласие со своими словами достать что-нибудь из барсетки и начать его использовать.

— Надо договариваться, — сказал Студент, — или…

— Что «или»? — спросил охранник.

— Или — всё, — серьезно сказал спортсмен, охранник повернулся и ушёл, пусть стоит, где хочет, сами себе бумаги нарисовали, что можно, а что нельзя, и то верно.

— Тани почему здесь нет? — спросил Туранчокс.

— А ваша коммерсантка? — Студент улыбнулся, «спортсмены» знали, он смотрящий пока по микрорайону, возможно, продвинется до «полного», разговор перебил какой-то бомж, подошедший к ним вслед за охранником, что за день.

— Пацаны, дайте закурить?

— Ты кто? — устало спросил Студент, время не ждёт, обратно назад час пилить в лучшем случае, проезжать поосты.

— Я бродяга, — гордо сказал бездомный. — Бичую и босяк! 

— Бродяга у вас в Химках один, — сказал Студент, — Вор Серебряный. 

— Ещё раз скажешь «бродяга», пробью тебе голову, — поддержал «спортсмен». —  Ты порядочный? Не петух?? — Как Студент увидел, собеседника интересовал вопрос сексменьшинств, выявляет. Бомж наклонился, снял с правой ноги калошу, обнажив корявую загорелую ступню, и постучал ей себе по голове, изо рта отвратительно пахнуло, ну и пасть, ну и ноги.

— Нет! Пидор ходил в моих штанах, когда хозяин в парашу выкинул! Я… Сидел.

— На, — Студент торопливо достал из кармана и бросил ему на уровне груди пачку «Столичных», сам вообще не куря, имел в кармане на такие случай, бомж странно ловко поймал ее на рефлексе одной рукой, неожиданно посмотрев на них осознанным твёрдым и трезвым взглядом, на миг маска приоткрылась. 

— Балуете, — то ли искренне, то ли с издёвкой поклонился он, — от души! О чем разговор? Кого представляете?? — Из голубых его глаза стали серыми, смотрел так, будто в кого-то целился злой, чёткий прищур бывшего «кого-то». Наверное, присел, а бригада распалась или легла, вышел, увидеть некого, вариант заведомо неважный.

— О чем придётся, — улыбнулся Студент, — самих себя. — «Все говорят одно и то же: Распутин — немцы — война и революция.»

— Сейчас я тебе голову прострелю, — сказал «спортсмен», — жил честно, а умер кротко! Понимаешь, — продолжил он, когда нищий с достоинством и без признаков агрессии удалился, по собственному опыту зная, смерть не за горами, а за плечами, — Таня ей должна 150 000$.

— Таня ж ей дала 80 000$, — Студент удивился, — как она может быть ей должна, так ведь не бывает? Ваша — ей должна столько плюс «проценты не на проценты».

— Первый раз слышу эту цифру, — удивился «спортсмен», засмеявшись, как близкий всех юристов в мире, искренне и честно, эллипсоидная макушка задрожала, — восемьдесят! Сказала, потратила сто пятьдесят на кожу, материал отнюдь не дешевый, так сказала. Потому что она такая, какая она есть!

— Может, своих, не знаю, Татьяна финансировала поездки челноков в Турцию и Китай, тоже такая.

— Куртки на складе возле кладбища бездонно-беспошлинно, хочешь, сейчас поедем! — У меня лопата в багажнике.

— Если ультиматум нам поставили, чего ехать? 

— Выход есть всегда! — Сводить их вместе слушать длинный бабский разговор опричникам не хотелось.

— Всегда есть! Там тогда одна единица к вам подъехала, Голова с Кастрюлей к вашему звену, потом снялись, дали вам понять, есть ещё «б», «в», «г», «д», абэвэгэдэйка, мы измайловские, и ещё разных много-много звеньев, поверь, мы стоим в Люберцах. Либо мы сейчас начинаем с компромиссных решений с нашей и вашей стороны, либо перейдём к «этот сказал, а тот сделал», пока общаемся в другом ключе? — Отделяться от Людей, стараясь посылать им сообщения с этой стороны на ту своими теми или иными поступками, у парней с Щелковского шоссе в привычки не входило, в таком случае криминальный путь становится ненужным эксгибиционизмом, проблема, настоящие пацаны при виде авторитетов впадают в состояние, требующее сильной дисциплины, схожее с медитативным  с полным присутствием отсутствия самоосознанности своего «эго», самих себя, растворяясь в «людском» и «городском», черпая из этого бесконечный источник вдохновения, правильно посылаемого идеологами, в первом случае если оно и есть, непременно агрессивное и какое-то грубое, неуклюжее, как у этого Юры, что значит «мы сами», всерьёз не бывает, в принципе так «работать» тоже можно, дилетант ты или Человек с опытом, легко промахнуться, месседжи могут не дойти или их могут не так понять, «кто вы и что вы», несмотря на то, что вымогательство мирная профессия, заплатите, отойдут, чревато, пойдём присядем в машину побазарим, кто ещё с вами, позвони, пусть подтянутся, лучше двигаться по накатанному, пришиваться к той или иной известной воровской семье или Имени, подскажут и помогут.

— Таня вообще любительница этих стрелок, — Туранчокс задумался. — В другом ключе мы бы тоже с вами разговаривали в другом ключе, в тот раз за Таню вышли пятнадцать рыл, целая массовка. — Ни уходя ни вправо, ни влево.

— Мы пока к вам ещё не приходили!

— Какие восемьдесят, какие сто пятьдесят, — решил Юра, — давайте тридцать, вы нам 30 000$, мы вам склад, — Студент со «спортсменом» пошли в бытовку.

— Татьяну Вячеславовну попросите, пожалуйста, — он набрал номер учебной части, — это я…

— Ты что, с ума сошёл?!! — закричала Таня, когда он все озвучил так сильно, что Юра-в-деле поморщился. — Она!.. мне должна товар или сто пятьдесят, какие… тридцать???!!! Сорок! Контракт составлял эксперт… Я ей глазки-то повыцарапаю, дефективной!!

— Я ему в рот плюну, — сказал Студент, — твоему эксперту жеваной морковкой, она абсолютна не права, но если мы им воздух не дадим, товар не получим! Не добьём этим объёмоведам… Взаимоотношения строились на твоём уровне, Таня, а мы мостики, меня при разговоре не было.

— Через суд, — у Тани почти не осталось сил, она хотела, чтобы это все закончилось.

— Суд у нас скорый, — согласился Студент, — решает по знакомым, — «спортсмен» кивнул, — скажут, что деньги общаковые, даже если на них заявят, примут, их дублёнки, понимаешь, придут «синие», все время охранять тебя я не буду!  —Добившись согласия, Туранчокс сел  за руль, в хорошем кассетном магнитофоне красиво играла «Энигма».

Если ты понимаешь или нет,
Если ты веришь или сомневаешься,
Есть Высший Суд, и глаза Истины
Всегда следят за тобой.

Плавные горско-монашеские напевы платинового креста великих перемен готически быстро поглотили грусть Студента после этого неприятного разговора, любой бизнес не без накладок, Туранчокс не  разводил, на Измайловском рынке за эти куртки-шапки выручат гораздо больше, сожжённый склад все равно бы не стоил чуть больше полумиллиона, той стороне скоро будет конец, порвут, цифры-то не сходятся, решила шито-крыто добавить семьдесят косарей к «правде», ей она и добавит, например, ценой ее квартиры, чуть стесняясь, Юра-в-деле добавил, что деньги понадобятся и на «утешительные» сотрудникам кладбища, никто не любит, когда работу делают бесплатно, подгружать мертвяков под готовых «поциентов», и на необходимые подсобные материалы, щебень, песок, цемент, гранит, мраморную плитку, и прочую дребедень, Химкинское на них .

— Большое кладбище, кстати, — сказал он, — не заглядывал? —Квадратный, задорный, крепко сбитый хлопец, весь из чётких движений мастер спорта… Пройдёт не так много лет, и там будет лежать Леонид Соколовский, Лёня Француз, потом пройдёт много лет, и Студент, вернувшись из-за рубежа, не сможет найти его могилу, перезахоронят без очевидцев глухой ночью, исчезнет и опрятный обелиск с его прижизненным фото на фоне трёхцветного флага Франции, об одном из главных героев Арбата, легендарной личности в определённых, узких кругах навсегда забудут, автор хорошо знал фото, оно когда-то висело с правой стороны у входа в 5е отделение милиции, где оперативником работал старший брат известного рок-музыканта из группы «Кофе» с той же фамилией Варшавский, нечаянно бахнувший  в себя в ресторане после стрелки в Питере, на доске «Разыскиваются», удивлял размер карточки в два раза крупнее того, что был там, мало того, в натуральную величину с повышенной контрастностью и резкостью, словно бы доступными ему выразительными средствами Француз с того света старался докричаться, заявить о своём полном присутствии в мире мертвых, который гораздо лучше, подтвердила и призрачная команда майора, и от этой визуальной пронзительности даже профессиональным гробовщикам почему-то делалось необычайно тревожно и тоскливо в духе трехстопного анапеста, если могли, обходили стороной, прожил Леонид тридцать шесть лет и на цифре «тридцать семь» как истинный поэт кончил жизнь трагически, будучи застреленным на банальном пикнике в Подмосковье, те, кого любят боги, уходят молодыми, затерли швы цементом на своём памятнике, и вуаля.

Конец восьмой главы