Эх морозова... пятая глава

Прошло почти три недели с того самого вечера когда Вася узнал в Вольдемаровом наброске незнакомца. Он прекрасно знал то самое место где был сделан портрет и почти каждый день вечером он гулял вокруг Зелёнки в тихом окружении берез и лип в тайной надежде увидеть того кого однажды уже встретил десять лет назад. Зачем ему это было нужно он и сам не знал, но непреодолимая тяга ещё раз увидеть того кто так сильно напугал его в детстве каждый вечер неодолимо тянула его на пруд, где Вася по долгу бродил до самых сумерек. Он даже Володе не мог рассказать про самую главную тайну своей жизни. Да и как её расскажешь? Вася понимал что пока сам не разберется, не поймет что случилось десять лет назад то он и не сможет открыть тайну своему лучшему другу. По этому когда он возвращал рисунки Вольдемару, то попросил его набросок с незнакомцем оставить ему как бы в подарок что ли или хотя бы на время, как особенно понравившийся. Вольдемар охотно согласился и глядя на рисунок добавил что мол этот парень сам попросил сделать его портрет как говорится с натуры.” Так он что позировал тебе?” c плохо скрываемым волнением спросил Вася.” Ну да, он шел мимо, остановился, попросил разрешения посмотреть рисунки сказал что они прекрасны и предложил нарисовать его” глядя на портрет поведал молодой художник, явно довольный собой. Он добавил что неизвестный попросил нарисовать его как есть в полный рост с сумкой на плече. Сказал что так будет лучше всего” заключил Вольдемар и протянул рисунок Васе. В шинели и солдатским мешком на плече - именно таким этот человек навсегда врезался в память шестилетнего Васьки. С тех пор не проходило дня что бы он не вспоминал об этом прокручивая в памяти раз за разом каждую деталь этого события насмерть перепугавшего его неокрепшую детскую душу. Василий неторопливо шел вокруг Зеленки по часовой стрелке, собственно как и все кто гулял каждый вечер там же. Видимо в этом была какая то закономерность, какое то негласное правило которому неукоснительно следовали все отдыхающие. После пережитого в лесопарке многое стало казаться Васе по меньшей мере странным, так например он не мог понять как это бабушка с дедом шедшие позади бежавшего по дорожке Васи оказались далеко впереди его в одно, можно сказать мгновение и почему весь прекрасный осенний  лес окружавший его вдруг ощетинился черными обгорелыми стволами и самое главное, на рисунке сделанном Вольдемаром чуть больше трех недель назад незнакомец ничуть не изменился, он был внешне точно такой же как и десять лет назад каким его запомнил Вася. Истеричный женский крик неожиданно прервал его размышления, на другой стороне пруда в воде барахталась большая рыжая собака и рядом с ней почти у самого берега по пояс в воде стоял ребенок лет пяти. На берегу голосила очень молодая мамаша заменяя иногда свои крики нецензурной бранью. Молодой парень, по видимому отец ребёнка уже спрыгнул с невысокого приступка в холодную воду и подхватив малыша на руки передал его матери, которая не переставая голосить и ругаться быстрым шагом направилась в сторону жилых домов. Мужчина вытащил за ошейник из воды псину которая вцепилась зубами в какую то коряжку и ни за какие коврижки не хотела с ней растаться, затем только выбрался сам и подхватив в одну руку детскую прогулочную коляску, намотав поводок на другую руку побрёл вслед за женщиной с ребенком. А дело было в том что пока внимательная и заботливая мамаша не могла наболтаться по телефону, не обращая ни какого внимания на сына тот нашел себе развлечение тут же, быстро и увлекательно. Надев петлю от поводка на одну руку он взялся бросать всякие мелкие палки в воду понуждая Черри, так звали псину, прыгнуть в воду, но то ли палки были какие то мелкие, то ли вода была слишком прохладной, все заманчивые предложения пацана не казались собаке стоящими того чтобы соглашаться на зту авантюру и он безразлично глядел своим оценивающим взглядом за бросающим в воду всякий мусор пареньком. Но вот мальчишка нашел на свою беду толстую корягу в ближайших кустах, которая показалась малышу Черри весьма забавной. Коряга полетела в пруд первой, Черри знавший толк в корягах нехотя последовал за ней, а за ним уже и схваченный петлей от поводка мальчишка, ну и через какое то время там оказался и глава семейства. Вот как то так публика гуляющая вокруг пруда недалеко от новенького храма Ефросиньи Московской таким вот нечаянным развлечением скрасила свою прогулку в тихий солнечный безветренный октябрьский день. Вася снял с носа круглые свои очки, вытащил носовой платок и старательно протерев стекла, водрузил очки обратно на прежнее место, потом огляделся вокруг и с нескрываемым чувством досады возникшем от мысли что он только теряет зря время и никакой случайной встречи не произойдет, ходи он сюда хоть до самой пенсии. Вася поднял ворот новенькой польской куртки опустил руки в карманы и только было собрался домой, как его внимание привлекла маленькая черная собачка. Он был готов поклясться что это та самая что попала на рисунок Вольдемара с парнем в шинели. Собачка подошла к недавнему месту семейного купания, с любопытством понюхала его и не найдя ничего для себя интересного побежала дальше по своим делам. Однако не доверяя своему зрению он снял и еще раз протер сверкавшие на солнце стекла очков и снова вернул их на прежнее место, собаки уже нигде не было видно. Он обогнул черную церковную ограду окружавшую всю храмовую территорию вместе с колокольней и вышел к железным воротам Коробковского яблоневого сада, когда переливчатым звонким серебром разошлись первые колокольные трели собирающие верующих к обедне. Домой идти совсем не хотелось и что бы хоть как то скоротать время Вася решил .парку аж с двумя детскими площадками В церковь по новым плиточным дорожкам стекались прихожане, началась дневная служба. Вася присел на одну из совсем новеньких чугунных скамеек стоявших вдоль всех декоративных дорожек, не вынимая рук из карманов он с удовольствием откинулся на спинку выбранной им скамьи и вытянул вперёд ноги. На небе не было ни единого облака, лучи осеннего солнца пробивались сквозь не густую уже желтую крону плотно растущих деревьев. Дышалось легко и свободно, а встреча с “зюзинским маньяком”, как прозвал его Васька казалась теперь и вовсе нереальной. Он потянулся напрягая все мышцы тела и поелозил на лавке устраиваясь по удобней огляделся по сторонам словно надеялся кого то увидеть. По дорожке к храму шли двое, женщина лет сорока с миловидной внешностью и девица эта видимо Васькина ровесница, с лицом крайне напряженным и озабоченным какой то видимо душевной проблемой. Головы обеих были покрыты платочками.“C таким лицом заупокойные молитвы читать, а не на встречу с Богом ходить,” машинально отметил про себя Василий окрестив девицу “панихидой”. Ему в голову пришла неожиданная и очень интересная мысль что в храм надо идти с душой свободной от мирской суеты, наполненной тихой радостью от встречи с тем кто несомненно дорог тебе, а именно с Богом. А она идет как на прием к зубному или еще лучше к психиатру, добил девицу глядя ей в след жестокий Васька. Вскоре на колокольне прозвучал последний удар колокольчика и над храмом на пару секунд повисло тихое послезвоние укрыв словно невидимым покрывалом все пределы храма от таких же невидимых, но очень опасных врагов человеческого рода. Васе было уже семнадцать лет, он учился в последнем выпускном классе средней школы и страстно хотел стать психиатром. Собственно изучать психиатрию как науку он решил давно еще в восьмом классе когда отважился прочитать достаточно любопытную работу доктора Ламброзо на предмет бесстрастного исследования безумия и гениальности в темных дебрях человеческих душ. Книга великого Чезаре всегда стояла на виду в книжном шкафу отца рядом с другим не менее талантливым исследователем сторон человеческой психики доктором Карлом Юнгом. Который оказался верным последователем и учеником последнего. Психологические этюды доктора Ламброзо довольно быстро надоели Василию, который привык, если было возможно сразу постигать суть прочитанного и полностью овладевать сюжетом практически любой книги, что собственно и было его коньком когда пересказывая содержание заданного в школе произведения очередного классика, он демонстрировал по истине чудеса владения материалом. Но с хитрым Чезаре было несколько сложнее, уже на десятой странице Вася понял что ничего не понимает, вернее предложения и даже целые абзацы он понимал, но вот смысл прочитанного не то чтобы ускользал, а становился каким то размытым, неопределенным. Из чего наглый Васька сделал бесподобный вывод что Ламброзо не совсем понимает о чем повествует и более всех сам хочет разобраться и осмыслить написанное им самим. В общем он забросил книгу где то на двадцатой странице. Но в конце десятого класса, перед летними каникулами Вася снова открыл отцовский книжный шкаф. Книгу то он забросил и больше не читал, но вот заноза в сердце как говорится осталась. Его пытливая еврейская натура не дала осечки и на этот раз. Раз он - в смысле психиатр, пишет так что невозможно ничего понять, то тогда он - в смысле Васька будет читать книгу так как считает нужным и делать из прочитанного уже свои правильные выводы. Природная наглость и упрямство помноженные на полученный от рождения острый аналитический ум дали потрясающие результаты. Вася начал делать выводы из прочитанного. Вывод первый был таков -Ламброзо, пытается изучать не душевное состояние больных людей, а саму собственно болезнь. Вывод второй - Чезаре вообще не любит людей, ему интересен лишь сам недуг, а люди же для него как лабораторные мыши. Вывод третий - профессора крайне интересует первопричина, то есть начало, по сути зарождение недуга больше чем течение самой болезни. Вася сам не ожидал таких ошеломительных результатов от прочитанной книги и выводы эти со временем уже не казались ему ошеломительными. Наоборот он все больше находил доказательства своей правоты, а значит и всего написанного профессором. “Ламброзо старался работать на опережение, разбирая детально проблему недуга он пытается нащупать первый шаг ставший роковым в судьбе оступившегося,” так размышлял перед сном Вася, уже лежа в кровати моргая веками и из последних сил сопротивляясь неодолимой силе сна. Уже почти погрузившись на самое дно сладкой дрёмы, он слышал как бьется сердце земли. Оно бьется в унисон с железными колесами московского метро - тук-тук, тук-тук, тук-тук, тонель метро проходил как раз по всей линии пятиэтажек. Этот могучий звук поднимался из глубин земли, сообщая подвалам, почве, корням старых берез таинственный пульс подземной жизни. Тихо начиная свой путь с подвалов старых домов, поднимаясь по гулким стенам до самых крыш и не сдерживаемый более ни чем отрывался от земли легко и свободно, этот пульс улетал в мировое пространство растворяясь и затихая в пределах солнечной системы. Под этот стук он и засыпал крепким сном праведника уставшего от забот мирских и свернувшись клубочком мирно посапывал уже до самого утра. Шло время и Василий все больше утверждался в мысли что его место в жизни это помощь несчастным психам, потому как лечить их не было никакой возможности. Ибо мировая психиатрия не знала ни одного, по крайней мере извесного случая полного возвращения больного в нормальное гражданское состояние. В след за Ламброзо были освоены труды Карла Юнга, а так же работы уважаемых в этой среде ученых таких как Кандинский, Блейер, Бехтерев, Маньян и даже набивший всем оскомину знаменитый доктор Фрейд, который не произвел на Ваську ну никакого впечатления, к тому же десятикласник Райхель записался в местную публичную библиотеку где перетряс практически весь небогатый раздел по психиатрии. И все же наибольшее удовольствие он несомненно получал от книг Ламброзо и Юнга. Он даже завел свою особую тетрадочку которую по всюду носил с собой и показал под большим секретом одному лишь Вольдемару. Записывались в нее не только цитаты из любимых авторов, но и собственные Васины мысли, в основу которых были положены личные наблюдения и общие размышления. Прежде всего по мнению Васи психи делились на три категории, а именно, все кто непосредственно занимался искуством это были пациенты первой категориии, люди, как правило с ушибленным самолюбием, живущие в постоянном поиске пути к абсолютному совершенству своего дара, но быт и реалии жизни неодолимым грузом ложатся на их плечи, цеплялись гирями к ногам, превращая иногда совершенно незаметно путь к достижению мечты в бег по кругу, и понимание этого отнимало душевные силы даже у самых выносливых, простые же обыватели, проще говоря жители мегаполисов, которых душевный недуг иногда поражал на бытовом уровне это была вторая категория и как правило - самая распространенная и последняя собственно сами психи - это те кому “повезло” родиться с  патологией на всю голову они были записаны Васей в третью категорию. Была правда еще одна категория о которой Райхель не писал в дневник, четвертая категория - это были в общем все остальные, которые не вошли в первые три категории, то есть все остальные жители Земли, у которых были свои заморочки, приколы и пунктики. В общем и целом нормальных нет - подводил итог Василий. “Ты всех как яйца по категориям разложил, вот только ценники не навесил,”- слушая рассуждения друга насмешливо говорил Вольдемар и в его голосе Вася слышал скрытое несогласие с его выводами.”Что поделаешь, такова правда жизни, ты вот например, псих из первой категории,”- отвечал не поднимая головы от своей тетради будущий целитель человеческих душ. “А сам то ты из какой категории?”- не унимался Володя, cтараясь если не укусить, то хотя бы оцарапать друга.” Сударь, не старайтесь кусать руку того кто будет помогать вам излечиться или по крайней мере направит ваш недуг в благодатное русло созидания и облегчит вам вашу жизнь. Запомните мой юный друг - я врач, а врача не лечат.” - c трагической иронией и голосом принца Гамлета отвечал довольный Вася.”Ну тебя к лешему, невозможно ни о чем серьезно с тобой говорить,”- безнадежно махал рукой в Васину сторону Вольдемар, который давно уже понял что спорить с другом это наживать себе головную боль, лучше соглашаться мудро решил он закончив прения с Васей миром. Кто бы мог предположить в тот момент что их разговор и шуточные слова Васьки через много лет окажутся пророческими. А пока что он Василий сидел на лавочке в парке перед храмом вытянув ноги и наслаждаясь тишиной и покоем чудесного осеннего дня отдыхал и ожидал когда же ему захочется домой. Он опять вспомнил лицо девочки сосредоточенное на какой то видимо очень важной для неё мысли от чего она даже прикусила губу. “Панихида”, вновь пронеслось в голове Васи, как есть панихида, c таким лицом стоять в храме, только Богу настроение портить. Он прислушался к пению звучавшему из наружных динамиков храма, динамики хрипели басами, но не могли испортить  величавую торжественность хора к которому присоединились еще и голоса прихожан. В этот самый момент Вася вдруг очень остро почувствовал всю гибельность фразы “он не любил людей” и его сердце похолодело  от мелькнувшей в голове страшной догадки. А точно ли понимал Иисус какое горькое лекарство предлагал ученикам своим когда говорил что мол возлюби ближнего своего как самого себя? А был ли сам Ламброзо здоровым человеком? С каким удовольствием он ковыряясь в пациентах изучал и описывал чужие болячки. Но мог ли он их лечить, да и лечил ли он, описывая детально все стадии болезни он ведь по сути не предлагал никакого пути к выздоровлению больного. А Христос лечил словом? Что это было за слово такое, несущее в себе столь могучую силу которой подчинялись даже силы природы? А Ламброзо, ну что Ламброзо. Ведь в принципе только псих поймет психа. Вася вдруг почувствовал что так тщательно возводимый им образ знаменитого ученого дал основательный крен и готов медленно завалиться на бок. Он скривился как от зубной боли и что то похожее на тяжелый вздох вырвалось из его груди, зачем вообще нужна вся эта психиатрия если все равно ни кого не вылечить. Вон в храме сколько людей собралось, неужели они все немного не в себе? Что им не дает спокойно жить работать ходить в магазин растить детей и просто быть нормальными людьми. Ответ пришел сам собой и Вася даже не искал его - они нормальные именно потому что пришли сюда, к Богу. Вася был крещеный и в Бога верил, но то что сейчас лезло ему в голову уже не лезло ни в какие ворота. Весь образ мироздания так тщательно возводимый Васей в течении последних трех лет начал пошатываться и его сердцем овладела тоска. Солнце по прежнему светило безмятежно и ласково заливая своим светом одиноко сидевшего на новенькой скамье молодого еврейского мальчика погруженного в глубокую печаль, а заодно и весь парк перед новеньким храмом, весь Коробковский яблоневый сад и далее Воробьевы горы Лужники и вообще всю Москву одинаково одаривая своим светом всех москвичей не разделяя их на хороших и плохих на больных и здоровых, светило как и тысячи лет назад полагая людям самим решать их житейские проблемы оставаясь бесстрастным свидетелем человеческих деяний. Все, нет больше времени таскаться на эту проклятую Зеленку, нет и желания больше встретиться с тем о ком старался забыть все годы, соврал Василий самому себе и с шумом выдохнув воздух быстро поднялся со скамьи, но перед тем как совсем покинуть территорию парка он зашел в местную церковную лавку и купил карманную библию с крупным текстом, хотя дома в шкафу стояла большая подарочная с золотым обрезом, он не хотел ее трогать чтобы не было лишних вопросов от папы. Да, по истине Вася был очень умный мальчик. Единственное что было странно, это то что Васе не пришла в голову даже мысль зайти, хотя бы на короткое время в храм матушки Ефросиньи. Видимо психиатр еще не весь был побежден в доверчивом сознании юного искателя истины. А Илья Коробов, ибо это был никто иной как он, кого случайно и так удачно нарисовал Вольдемар уже больше никогда не бывал в этих краях, в этот момент он пребывал далеко от Зеленки, даже от планеты Земля, он вообще был в других мирах таких далеких от солнечной системы, что и самый лучший телескоп не смог бы увидеть даже крохотную точку той галактики где  находился Коробов. Он был на самом краю Вселенной.