Почему я не люблю Ахматову

До библиотеки Ахматовой добираться далеко, но я еду туда не только из-за подходящих мне книг в открытом доступе. Я испытываю маленькое пустяковое удовольствие, когда набираю "Ахма" - и поисковик предлагает выбор сразу же с ней, Ахматовой, и маршрут к библиотеке находится в два щелчка. А сколько лишних вариантов он предложил бы, если бы набирала "гор" или "горе", предполагая Горенко?

Примерно в 15 лет мне назвали четыре фамилии поэтов, которые непременно должны быть мною прочитаны: Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Ахматова. Мандельштам очаровал мгновенно раз и навсегда. Сперва несколько самиздатовских листочков (очень-очень бледная копия), затем небольшой сборничек, будто сам собой загрузившийся в память. Цветаеву купила тоже при первой же возможности. Ахматову взяла в библиотеке. Помню, как сидела на полу у себя дома, прижавшись спиной к батарее в мрачный ноябрьский день, и довольно мучительно одолевала строки. Я же знала, что она хорошая поэтесса, в одном списке с Мандельштамом. Список не настолько велик чтобы туда попали плохие поэты. Я сказала себе "надо" и упорно читала серый сборничек. Чем больше читала, чем холоднее мне становилось, несмотря на горячую батарею. А ведь в доме не было холодно. И это не был озноб начала болезни. От самой Ахматовой на меня веет холодом. 

Однажды мне стали цитировать Ахматову как мастера микроскопических намёков.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

В этих четырёх строчках мне предложили увидеть силу её чувства: задыхается, умрёт.
Я же сказала, что тот, над которым она пошутила, добр, заботлив и великодушен, а она издевалась над добрым человеком. И в этом "умру" есть только манипуляция; не вернётся под её каблук - она будет мстить. Это была гипотеза, которая требовала доказательств, и они обнаружились довольно скоро: встреча с Гумилёвым, она как бы предчувствует его скорую кончину, и его расстреливают, Есенин повешен на следующий день после встречи с Ахматовой. Были ещё какие-то примеры в этом же роде. Причём поначалу это выглядело как мистика, а потом кто-то объяснил долгую жизнь Ахматовой, в отличие от повешенной (как бы повесившейся) Цветаевой, тем, что Ахматова стучала и имела заслуги перед ценителями стукачей.   
Я же не знаю, правда это или нет. Просто появилось предположение, которое либо подтвердится, либо опровергнется, либо забудется.

 Читаю:
Но в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.

Если она мастер намёков и умолчаний, то не стоит ли здесь вспомнить, что "простота хуже воровства"? Бесслёзная, надменная и просто выживающая любой ценой.
Есть здесь намёк на собственные морально простые решения, или нет его? Если охотно видим намёки на всё хорошее, то почему бы не видеть намёки на всё плохое?



Я любила шали. Просто сама по себе любила и люблю. И вдруг мне сказали, что я ношу шали в подражание Ахматовой. Причём здесь она?! Может быть и длинные чёрные платья люблю в подражание ей?
Обнаружив во мне поэтессу, супруг потребовал, чтобы я вела себя как Ахматова: стала надменной и недоступной всяким плебеям. Его жена не должна быть простушкой. Он считал себя гением и приносил книги типа "В тени гениев", чтобы научить меня вести себя с соответствующей царственной гордыней. Мало почитать его, надо ещё и транслировать всем вокруг, что мы им не ровня. А пример правильной надменности - Ахматова. Я должна была скопировать её характер. Когда супруг отдалился и затем испарился, я ещё много лет ощущала потерю и немножко раскаивалась в том, что может быть зря не соответствовала предписанному им образу. Снова открыла Ахматову и нашла "Сероглазого короля".

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Боль моя была безысходна, а мой король был сероглаз и для меня он умер.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»

Я не буду будить свою голубоглазую дочку, чтобы посмотреть в её отцовские глаза, а вот с шелестом тополей сольюсь и немножко опять и снова пострадаю из-за отсутствия моего короля. На этом этапе жизни я с Ахматовой не на шутку сроднилась.

В этом сером, будничном платье,
На стоптанных каблуках...

У меня было чудесное серое трикотажное платье, а каблуки время от времени стаптывались.
Я действительно ощущала Ахматову как родную душу - из-за стоптанных каблуков и сероглазого короля. Правда, сероглазый король у неё существовал на фоне мужа, на это пришлось закрыть глаза. Зато как знакома ошибка с перчаткой!

Её надменность мне раньше не нравилась, а тут вдруг стала понятна. Я вспоминала то, как замерзала, читая её, и объясняла это холодом её уже обманутой души. Когда меня обманули, я стала её понимать.

Вдруг узнаю, что Анна Ахматова отрицала Чехова. Да как же так?! Чехов мне нравился своей человечностью, добрым взглядом, силой и благородством намерений. Ранняя смерть Чехова ощущалась как катастрофа. И вдруг Ахматова против него! Никто не обязывал выбирать между ними, но если бы пришлось, я бы однозначно предпочла Чехова. Анна Андреевна, Вы ведь пустышка по сравнению с Чеховым!

Шло время, и я стала оттаивать после утраты сероглазого короля. Да и королём он мне уже не виделся. Я вспоминала отдельно (поштучно) его достоинства и уникальности и спрашивала себя, это действительно существующие достоинства или нечто из его списка свойств, которыми он сам для себя выбрал обладать, и, не сумев взрастить свойства натуры, стал просто объявлять об их существовании. Нравственные достоинства испарялись одно за другим, и лишь природную красоту признавала за ним без сомнения. Фотографии он все унёс, так что въесться было не во что. И вдруг обнаружила не похищенную им фотографию, начала смотреть уже не влюблённым взглядом, а объективным и критичным. Всё-таки хорош, но уже не настолько. 6.000 листков стихотворений, возникших в основном из-за утраты сероглазого короля, отправились на балкон. Пришла пора прекратить ныть и его забыть. Пора вспомнить все высказывания, которые говорили о его глубокой непорядочности. Чего только ни простишь, пока человек рядом!

Итак, мои стихотворение на балконе.  Про Ахматову, на которую от меня требовали быть похожей, я как-то совсем забыла. Мандельштам и Цветаева на полках стоят, Ахматова не появлялась там ни на минуту. Так бы и оставалась она попросту забытой, если бы не всплыла тема предательства. В странной истории совершенно невозможно понять до сих пор, кто кого предал и когда. Я беру вину на себя, но затем понимаю, что это вину мне старательно навязывали. Поди разберись, у кого какие защиты как выскакивают. Мир вновь стал холоден, меня потянуло к холодной Ахматовой.

А в книгах я последнюю страницу
Всегда любила больше всех других,–
Когда уже совсем неинтересны
Герой и героиня, и прошло
Так много лет, что никого не жалко

Нет, всё-таки жалко. И я постоянно ощущала, что я намного-намного теплее Ахматовой.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенным чадом –
Я к тебе никогда не вернусь.

Проклинать?! Никогда!
Вернусь ли? Если буду нужна - да.
А жизнь такая, что все утверждения проверит. И у меня дома лежит толстенная стопа писем с мольбами вернуться.

Как, где и сколько я сама себе лгу? Когда пытаюсь дать себе отчёт в этом, появляется невероятное богатство подробностей, и чем их больше, тем очевиднее, что однозначных оценок нет и не может быть.
Думая об этом, я всё ещё с Ахматовой. Она со всем своим холодом была какое-то время мне понятна и близка. Её вздорность и лживость были мне видны и не чужды. Хотя я вроде бы не вздорная, но уж если понимать кого-то, то понимать до конца, не правда ли?

Потом пришёл другой возраст, и мне захотелось посмотреть на этих четверых поэтов и их преображение с годами. Мандельштама и Цветаевой в моём возрасте уже не было, а Пастернак и Ахматова были. Фотография Пастернака на огороде умилила и закрыла вопрос. Ахматова всерьёз занялась самоутверждением. Похоже, она даже и близко не играла в поэзии ту роль, которую приписала себе и утвердила впоследствии благодаря своему сравнительному долгожительству. Я стала обращаться к некоторым людям, которые не были равнодушны к поэзии, с вопросом об Ахматовой. Восторги без цитат пропускала мимо ушей, потому что Ахматова просто была в списке тех, кем положено восхищаться. Пару раз услышала, что она злая, надменная тётка, которая в грош не ставила людей, и что её поэзия не превосходит среднюю поэзию гимназисточек того времени, просто нам так писать уже не свойственно, вот мы и превозносим сохранившийся образец.

Одна крайне неприятная статусная особа немножко попортила мне кровь, и в её презрительном отношении к людям каким-то образом угадывалась Анна Андреевна. Не могу сказать, что именно в них общее. Не понимаю истоки этого ощущения. Злобная особа, которая бессовестно сдёргивает всех с малейшей достигнутой ими высоты, чтобы самой быть выше всех, упорно и постоянно напоминала мне Ахматову.  Вроде бы я об Ахматовой ничего подобного сказать не могу, во всяком случае у меня нет достаточных доказательств, я не бывала с ней рядом. Но когда неприятная особа называла людей быдлом, я рядом была, и это цепляло какой-то крючочек внутри, который цепляет и образ Ахматовой.

Это же не основание говорить, что я Ахматову не люблю. Но если уточнить, что есть любовь, есть противоположная ей ненависть, а есть некоторое нулевое состояние, которое не любовь, то я где-то около него и с некоторой готовностью идти дальше в сторону нелюбви.

Может быть всё изменится.