Не по-человечески

Их он заметил где-то на третий день.

Найденная в прошлом месяце сторожка оказалась идеальным жильем: далеко от людских глаз и троп, но удобно расположенная, что называется, в самом сердце леса. От нее можно было выйти и на тракт (от тракта он старался держаться подальше), и к болоту (его он тоже обходил десятой дорогой), и в чащу (туда наведывался, был грех, очень уж нравилась ему та тишина, мягкий хвойный запах, тонкий узор света, падающий на зелень травы в солнечные дни. Иногда с тяжелым уханьем над головой взлетала сова – и такой день можно было считать абсолютно удачным). Но сильно высовываться из своего жилья он не спешил. И дело было не в том, что его могли занять – кто еще забредет в эту глухомань! Дело было в том, что в их темные времена держаться от всех подальше было идеальной стратегией. Другие были … опасны. Не все, конечно, но рисковать найденным с таким трудом убежищем (да и жизнью) он не собирался. Тем более, теперь, когда все если не наладилось, то вошло в колею. 

Их было двое. Поначалу он принял их за отца и сына. Мальчик – тонкий, худой, едва ли не светящийся – и потрепанный жизнью мужик. То, что отец выглядел как старик, его не удивляло. Не с такой жизнью. Он и сам порой задумывался, как он выглядит. Увидит себя со стороны – наверняка не узнает же! Испугается, шарахнется, возможно, даже начнет молить о помощи. Но в последний раз зеркало попадалось ему еще позапрошлой весной. Правда, посмотреть в него он так и не решился. Зачем знать, во что его превратила жизнь?  Все равно что-либо изменить он не в силах.

Точнее, не так. В первый раз – самый первый-первый раз – он принял их за тех. Ну, тех самых. Те тоже часто ходили по лесам. До того, как посчастливилось найти и занять эту сторожку, он несколько раз натыкался на тех и чудом уносил ноги. Да, ему не один раз говорили, что в лесах – на своей территории – они особенно опасны. Но тут он бы поспорил. В деревнях и городах, в полях и на озерах они тоже чувствовали себя уверенно, вели – нагло.       

А потом, уже при второй встречи, присмотрелся, убедился, что нет, не те. Но подходить или обнаруживать себя все равно не стал. Ему и одному было хорошо и удобно. А главное – безопасно. Он ни за кого не отвечал. Никто не мог подставить или предать его. Идеально. Временами скучно, но… Лучше быть живым и скучающим, чем веселым и мертвым. 

А на пятый день после знакомства он услышал едва слышное: «Помогите!». Судя по голосу, кричал мальчик. Точнее, не кричал. Почти шептал. Звал на самой грани слышимости.  Тонко. Отчаянно. Знал, что нельзя шуметь. И все равно…

И он не удержался. Пошел на зов.

Тот, второй, старший, провалился в болото. А у мелкого не хватало ни сил, ни сноровки его вытащить.

– Отойди, – коротко приказал он пацану. Тот послушался беспрекословно.

Взял палку, протянул старику, вытащил. Как и мальчик, тот не весил почти ничего – высохший, изнеможденный долгими переходами и постоянной опасностью.

Мальчик тут же заметался, не зная, что ему делать. Обнимал старика, кидался благодарить, снова бросался к старику, словно тот опять мог исчезнуть.

Он просто не смог оставить их там, у болота. Что-то человеческое должно же было в нем остаться?

– Пошли, – коротко бросил он и двинулся вперед, не оборачиваясь. Уверенный, что они идут четко за ним.

По дороге до сторожки молчали. Они обменивались взглядами и знаками, понятными только им двоим. Он смотрел по сторонам, стараясь не пропустить возможную опасность. И только когда дверь сторожки за ними закрылась, потребовал:
 
 – Рассказывайте!

– Да что рассказывать… – каким-то тонким голосом неуверенно сказал старик.

– Что есть, то и рассказывайте! – он попытался придать своему голосу грозности, силы.

Двое растерянно переглянулись. И он вдруг понял, что тот, которого он принял за старика, тоже мальчик – просто постарше и побольше. Вот почему его лицо казалось таким странным, нечитаемым…

– Мы из города шли, – начал старший, – там неспокойно очень.  Думали вот в лесах пересидеть.

– В лесах не лучше, – отрезал он.  «Загоняют нас», – с тоской добавил мысленно.

– В лесах даже хуже, – согласились его собеседники.   

– Не хуже, – за лес, давший пристанище и пусть временный, но покой, вдруг стало обидно. – Просто раньше в городах лучше было, а сейчас…  Они к городам не приученные были, не понимали, где нас искать… А теперь разобрались. Теперь ни в городе, ни в лесу от них не скрыться.

– Раньше их совсем мало было, они больше прятались, а  теперь… Теперь  они всюду!

– В силу вошли, осмелели, поняли, чем нас взять можно… И вот…  – согласился он.

– И что делать? – старший спросил важно, по-деловому. 

– Не знаю, – пожал он плечами, – пока тут безопасно, будем прятаться…

– Втроем? – с надеждой спросил младший. 

– Втроем… Куда вас деть, – притворно грустно сказал он. Вообще-то они уже начали ему нравится. Да и втроем все-таки было веселее, чем одному. – Выгонять вас как-то не по-человечески.

– Тут хорошо, тихо, спокойно. Может не найдут нас, не прогонят, – с надеждой сказал младший.

– Может и не найдут, – согласился он.

– Заживем, – несмело улыбнулся младший.

И он почти против воли скопировал его улыбку.
 
*
Увидев знакомую фигуру на завалинке, мужчина помахал рукой, не то здороваясь, не то привлекая внимание, резко поменял траекторию движения и бодро направился к сидящему. Он чуть прихрамывал на правую ногу, но это не скрадывало хищной легкости его походки, выдавая профессионального военного, одного из тех, которые бывшими не бывают.

– Привет, Иваныч! Тебя Степка нашел?

– Нашел, – хмуро ответил тот.

– И что?

– И что я у вас вечно крайний? – психанул Иваныч.

– Ты староста? – сурово спросил подошедший.

– А я хотел? А у меня спросили? – вызверился Иваныч и тут же выдохнул, беря себя руки.

– Че ты психуешь? – ласково, словно с диким зверем общался, спросил  подошедший.

– А то ты не знаешь! – хмуро буркнул Иваныч.

– Знаю, – согласился подошедший.

– Чего спрашиваешь тогда, Игнат? Чего душу рвешь? – в голосе Иваныча снова прорезалась  злость.

Тот, кого назвали Игнатом, промолчал.

– Взрослый мужик же…

– Отстань, не совести меня, – сурово отрезал Игнат.

– Я не знаю, что делать, – внезапно тихо и твердо сказал Иваныч. – Вот правда, не знаю. Хоть режь меня, хоть… Они ж дети еще, все трое.  Ну, вот так получилось, не совсем люди, но… разве это ж их вина? Рука на них не поднимается!

– Я знаю, – тихо сказал Игнат.

– А на меня всех собак вешают. Что делать? – принялся жаловаться Иваныч. – Каждый бежит, каждый докладывает, каждый решать вопрос требует…

– Пусть живут, – после паузы внезапно сказал Игнат. – Они ж к нам не лезут? Не лезут! Тем более, в деревне заставы на въезде-выезде, дозоры стоят, патрули ходят. Скажем местным, чтобы туда, к ним, не лазили, не провоцировали… Та сторожка Бог знает где находится, до нее еще дойди надо… С Лёхой я лично переговорю, предупрежу, что за любое поползновение, за малейшую провокацию спрошу вдвойне.  А там видно будет.

Иваныч посмотрел на собеседника и внезапно тепло, радостно улыбнулся. Проблема, мучившая его несколько дней подряд, как оказалось, имела такое простое, такое правильное решение…

– А то да, как-то не по-человечески получается.