Глава 31. Памяти друзей

В «Ноте» мы выпили с Волковой чаю за начало зимы. Грипп еще сидел во мне, но мне хотелось бегать по снегу. Голова была чумная. Хотелось дышать снегом. Горло болело, но все равно хотелось и хотелось дышать полной грудью морозным воздухом. Хотелось вдохнуть в себя все это белое небо, со всеми его металлическими облаками.
Снег в тот день гирляндами налип на черных ветвях. Ветки влажно блестели в свете стадионных прожекторов. Пахло холодом и мокрой корой. Футбольное поле и тартановая дорожка были ниже площадки перед кафедрой физкультуры, хоккейная коробка и силовой городок еще ниже. Как как будто смотришь с перевала Донгуз-Орун на северную сторону.
Я вспомнил, как пришёл сюда первый раз. В ту осень подход до следующего лета представлялся мне бесконечным. Все равно что пешком идти до Непала. Мне казалось, у меня не достанет сил дожить до весны. В то лето шли дожди и плакала погода. О том, что впереди, не виделось исхода, и пряталась одна нелепая мыслишка: грядущая весна - не начатая книжка. Я любил Москву, но в ту осень она казалась стареющей потаскухой, обвешанный гирляндами, и меня бесила невозможность согрешить с ней, хотя, казалось бы, и страсти мучат, и пречистый лик любви повсюду, в каждой Незнакомке, и кино, как перерыв в этом сне, и шлянья, Нескучный сад, инопланетность осенних парков.
В Москве был фестиваль молодежи. Я потом узнал, что Абрам не была ни на одном мероприятии. Почему она была так враждебна к фестивалю? Какая-то пуританская пугливая сдержанность к карнавальному опьянению Москвы. Казалось, будь она диктатором всей страны, карнавалы б и фестивали отменили. "Он чужд твоей тоталитарной душе?" "Да, я лучше уж здесь, в засаде".
Я пил свои таблетки и как-то мне приснилось, что прямо за домом Глеба – самая настоящая гора, даже снег белел на вершине, и там наверху даже был целый город, этакий крошечный Толедо. Я каждый день забегал на эту вершину, в этот средневековый городок, и потом на равнине меня ничто больше не могло вывести из равновесия.
В то же утро я шел на первую лекцию сквозь Столбы и вдруг увидел плакат. Что-то ярко-синие и белое. Мне показалось, на плакате был мой сон про город в облаках на вершине горы. Это был плакат альпинистского клуба.
Тренировки у нас вел Далёков, а потом мы встретили его в Алуште. Абрам училась в МГУ. Они познакомились с Далёковым в лагере «Цей», и он привез ее в тот же год в Алушту. После МГУ Волкова устроила Абрам на кафедру кибернетики в МЭИ, а клуб МГУ она давно променяла на наш. Так сложился этот странный паз, пока Далеков и Абрам были вместе, а потом все словно затрещало по швам. И сама страна затрещала по швам. Я уже был в ЦСК, и армия тоже затрещала по швам. Беда не приходит одна. Трое наших погибли на Хане, меня вытащили и из трещины, и даже ничего не отрезали. Но я был уверен, что со всем этим покончено. К застарелой юношеской депрессии добавились панические атаки и даже галлюцинации. Демченко умер, деньги исчезли как класс, и я демобилизовался.

***
В тот октябрь я снова начал ходит на тренировки. Хоть и говорят, что время нельзя поворотить вспять, но всегда можно вернуться в свой старый клуб.
Начиналась зима, Москва превратилась в черно-белую фотографию. Дни сами собой складывались в пьесу.
Профессор кафедры физкультуры и главный тренер альпклуба МЭИ Лев Иванович Мамонтов и Председатель клуба – Таня Волкова Волкова стоят на верхней ступеньке лестницы пред кафедрой физкультуры, освещаемые контурным светом вестибюля через большие стеклянные окна и ждут, когда секция успокоится. Но шум, гвалт стоит невообразимый, все как будто обезумели от снега. Самые наглые играют в снежки. Мамонтов невозмутимо и чуть презрительно наблюдает за этим безобразием, словно занесенный сюда прямиком из золотого века советского альпинизма. Рядом с ним скалится и, как третьеклассница, хлопая в ладоши, подпрыгивает на месте Волкова.
Один из снежков ударяет Мамонтова в грудь. Словно какой-нибудь князь Багратион, он не обращает на ранение ровно никакого внимания.

МАМОНТОВ. Я смотрю, вы совсем совесть потеряли!

Еще один снежок летит в голову профессора, но на этот раз он технично уворачивается, точно боксёр, подстраховываясь ладонью. Пританцовывающая и прыгающая фигура Волковой контрастирует с грозным видом Мамонтова, и трудно избавиться от мысли, что из них вышла бы отличная эстрадная пара. Если уже не вышла.

МАМОНТОВ. Нет! Я вижу, с вами по-хорошему нельзя. Мне отменить тренировку?..
Шум немного стихает.
МАМОНТОВ. Ладно, так и быть. Сначала новости хорошие: Шура Поколякина сломала ногу!
ВОЛКОВА. (прыгая и хлопая в ладоши) А теперь! Новости плохие! Наступила! Зима!
МАМОНТОВ. И еще — объявление.
ВОЛКОВА. В выходные 5–6 октября, в Полушкино пройдет традиционный слет.
МАМОНТОВ. На котором мы будем вспоминать всех наших друзей.
ВОЛКОВА. Значит, программа слета такая. В субботу — просмотр фотографий, воспоминания, купание, песни у костра.
МАМОНТОВ. В том числе ночное.
ВОЛКОВА. В воскресение — бадминтон, волейбол, футбол, мамбабол, трезвые песни у костра.
МАМОНТОВ. И на берегу!
ВОЛКОВА. И песни у костра!
МАМОНТОВ. И на берегу!
ВОЛКОВА. А чтобы не было переохлаждения, каждый должен принести по краюшке хлеба.
МАМОНТОВ. По кусочку салата, по кружочку колбасы.
ВОЛКОВА. И по стопке водки.
МАМОНТОВ. Татьяна Герольдовна подсказывает — по стопке или по две своего любимого напитка.
ВОЛКОВА. В общем, с миру по нитке. Централизованной закупки еды и выпивки не планируется.
МАМОНТОВ. Надеемся на вашу ответственность. Так, и самое главное! Разрядники! Прошу, чтобы — не как в прошлом году.
ГОЛОС. А что было в прошлом году?
МАМОНТОВ. В прошлом году мы не опозорились только благодаря нашему мастеру Далёкову.
В толпе слышны смешки.
МАМОНТОВ. Не стыдно?
ВОЛКОВА. А улыбаться тут нечему!
МАМОНТОВ. Мне бы хотелось вас уважать.
ВОЛКОВА. И да! Девочки! Не забудьте купальники.
МАМОНТОВ. Осеннюю коллекцию.
ВОЛКОВА. Да хоть зимнюю! А то будет, как в прошлый раз.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. А чем плохо был в прошлый раз?
ВОЛКОВА. Мне хотелось бы вас уважать.

К месту построения неспешно подходит Роман.

МАМОНТОВ. Рома! Если ты хочешь опять тренироваться с нами, не опаздывай!
РОМАН. Последний раз! (протягивает руку с открытой ладонью).
МАМОНТОВ. В следующий раз будешь раздеваться на улице.
ВОЛКОВА. Давай, начинай!
РОМАН. (встряхнув на плече сумку) Последний раз, Лев Иваныч, последний раз!

Роман продолжает держать руку ладонью вверх. Мамонтов, морщась, кладет в его ладонь ключи от раздевалки.