Часть двадцать третья. Просто мамочка погладила ко

Часть двадцать третья. Просто мамочка погладила кошку. Продолжение.

Но слышу, жив, зараза,

Тащите в медсанбат.

Расстреливать два раза

Указы не велят.

В. Высоцкий. Тот, который не стрелял. Из песни. Вместо эпиграфа.

Когда муж провожал женщину в роддом по «Скорой», он сунул ей все наличные деньги. Велел платить, совать по сто рублей, только лишь бы сделали что -нибудь.

Полежавши в нынешних больницах, он знал все жестокие распорядки и отношение к больным.

Сам спасся только лишь потому, что попавши в больницу, с первым своим серьезным заболеванием, не то инсультом, не то инфарктом, больница так и не смогла понять. Клиническая больница так и не выяснила...

Мужчина рассказывал, как рассказ, и улыбался в этом месте таинственно. Потом всегда говорил:

- Я в молодости красивый был, как песня.

- И улыбался так, что хотелось ему верить. Попавши в больницу на кресле - каталке, совсем неходячим, муж сумел очаровать сестру - хозяйку, не то взглядом, не то движением ресниц, так что очарованная им женщина стала выделять из скудного больничного рациона дополнительную паровую котлетку для симпатичного пациента в обед и на ужин.

И этим регулярным доппайком, не то утаённым от кулинарных прописей и закладок продуктов в больничный рацион, не то уворованным, мужчину спасла.

Муж хмурился, когда рассказывал, как однажды получила больница звонок, что в здании заложена бомба.

Тогда стали вывозить, «спасая», всех больных, ходячих, лежачих и неходячих.

Кто мог спускался с пятого этажа самостоятельно. А кто не мог, был вывезен в халатике или в пижамке к больничному подъезду.

Внутри здания шла проверка и оперативная работа по возможной закладке внутри здания вероятных взрывчатых веществ. А люди замерзали рядом с корпусом больницы, на снегу.

- Стоял декабрь, - говорил мужчина. - Людей в чем были они, в том и вывезли. И долгих четыре часа, пока они сидели в каталках или лежали на носилках, некоторые тяжелые больные не в силах даже пошевелиться, несчастные мерзли и замерзали.

И человек пять замерзли. Много ли надо слабенькому организму, что качается на весах у судьбы и сам не знает, будет ли он дальше жить…

Встряска, перекидка с койки на каталку, скорый спуск по лестнице, неизвестность и жестокий мороз.

- Человек пять погибли, - вспоминал мужчина, - дожидаясь, пока всех нас, больных, не вернут в тепло.

И холодно же тогда было. Если бы сестра - хозяйка перед этим сигналом о взрыве, мне лишнее одеяло в кровать не принесла, - мужчина улыбался, - я бы тоже замерз.

А потом с меня стали кровь выкачивать. Каждый день лаборантки приходили и брали в пробирку кровь. Я думал и не понимал, для чего им моя кровь нужна, большим шприцом забирали, не маленьким.



Я думал, может, они вампиры. А кровь у меня хорошая, первой группы. Кому - нибудь и подошла…

Потом стали давать горстями таблетки. Мне от таблеток стало плохо. Намного хуже, чем было тогда, когда я в больницу только поступил.

Тогда прибежала врач - кардиолог. Спросила:

- Вы что, совсем его угробить хотите и отменила все лечебные назначения и все таблетки.

Тогда мне начали ставить систему.

Один раз лежу под системой. Система течет. Я прокапываюсь.

Приходит медсетра и говорит:

- А это Вам подарочек от заведующего. - И шприц с раствором воткнула прямо в мою капельницу.

Я на кровати рядом с окошком лежал. Смотрел на пустырь.Там только вороны летали.

А после «укольчика» от заведующего, у меня все вороны закружились перед глазами одним большим хороводом. Они летали кругами, летали, пока я сознание не потерял.

А ночью очнулся и чувствую, что язык саднит и дерет. Он уже во рту не помещается.

Воды нигде в палате нет. Я встал и пошел в туалет.



Меня санитарка увидела и говорит:

- Вам же ходить нельзя. - Я только рукой махнул. До туалета дошел. Там воды из крана напился.

А обратно идти не могу. Потом отдышался, так и поковылял до кровати, полуползком, полупридерживаясь за стеночку.

Вот после этой системы с «подарочком» от заведующего, - улыбался муж. - Я и заработал лекарственную аллергию.

Она такая вещь, неуловимая, аллергия как «спящая красавица».

И есть у каждого человека на определенный медикаме;нт. И, если ее разбудить, то …

Мужчина пожимал плечами.

…В здании перинатального отделения, где выхаживали слабых и недоношенных детей, пахло ацетоном. Резкий запах лез в рот, щекотал нос, заставлял слезиться глаза.

Дышать не хотелось. Хотелось немедленно отсюда сбежать. И на свежем воздухе хоть немного отдышаться от запахов краски.

Новорожденные, беспомощными и милыми комочками, лежали и ждали кормления. Они размахивали ручонками, если могли освободиться. Они трясли перед лицом клеенчатой биркой, где было указано время их рождения, рост и вес, а в остальном были так похожи, что начиналось вериться в истории о том, что детей могут перепутать в роддоме или в больнице.

И тогда материнский, родительский, инстинкт говорил:

- И этого мелкого червячка забирай, который к тебе присосался!

- Материнскому инстинкту было наплевать. Он так всеми поколениями со всеми людьми работал!

И женщине было наплевать тоже. В ряду других мамочек, допущенных к кормлениям маленьких и грудных, детишек, она сидела и ждала, когда её крохотную ребятишку по одинаковым биркам на руках с нею сверят, время рождения вес и дату сличат. И после полной проверки кормиться передадут.

Но очень сильно кружилась голова, потому что запах ацетона лез в горло и в глотку.

- Какой дурак, - думала женщина, - какой ненормальный идиот, стал делать ремонт нитрокрасками с такими резкими и ацетоновыми запахами растворителей в помещении, где сутками находятся новорожденные дети. И делает эти ремонты зимой, перед праздниками, под самый Новый Год?!

Да, раньше она была сильнее. Потому что бы стала бы возмущаться и требовать прекратить ремонт, потому что она сейчас покормит ребенка грудью и уйдет из отделения долечивания грудных младенцев.

А все новорожденные дети будут дышать запахами краски полные сутки. И какое уж тут полезное лечение для детей!

Но чувствовала собственную слабость. И уже не она возмущалась, а ей выговаривала, потряхивая головой в непрекращающемся никогда нервном тике, старейший врач больницы, так похожая на увечную уборщицу, Мария Ивановна, в стареньком халате:

- Ребенок после Вашего кормления голодный остается! Если у Вас не будет хватать молока, то я не допущу Вас больше до кормления ребенка.

- Я не смогу сегодня домой попасть, муж! - Говорила женщина и чуяла себя нераздоенной немолочной коровой.

В деревне после отела таких коров откармливали особыми кормами: силосом и жмыхом, чтобы у коров после отела доилось полным ведром молоко.

- Я очень устала сегодня, говорила женщина. - Мне надо молоком прибыва;ть. А то меня грозилась врачиха, что совсем к ребенку больше не допустит.

- Понял! - Отвечал муж. Было любимой фразой всего РУБОП отвечать этим словом на любой вопрос. И муж тоже разных словечек нахватался.

Только коротенькое словечко «понял» бывало у разных оперативников таким многозначным!

- Понял! - Сказал Майор Ихлин. И прибежал спасать, размахивая служебным удостоверением.

За этот свой подвиг майор получил потом выговор от начальства, потому что сотрудники РУБОП (Республиканское Управление по Борьбе с Организованной Преступностью) не занимаются и не должны заниматься в рабочее время спасением и эвакуацией с крыльца администрации, задержанных Областной Администрацией людей!

- Понял! - Сказал подполковник Сухов. - Я вижу вас. Вас держат на крыльце Областной Администрации. Я вас снимаю на свой телефон.

После набега Митрича, то есть, майора Ихлина, режим содержания пленников немного смягчился. Все - таки вся провинция держится на друзьях, знакомствах и дружеских услугах. Мужу перестали выкручивать руки. Женщине позволили запахнуть растерзанную в рывках и таскании по крыльцу дубленку.

Мужчина повел плечами, проверяя, не вывихнуты ли они. Женщина горько вздохнула:

- Явились, называется, по приглашению Администрации вопросы материальной помощи обсуждать. А угодили в подготовленную акцию по захвату банды преступников!

Причем, преступниками оказываемся мы сами. Потому что в Органы Внутренних Дел поступило анонимное заявление о том, что убили мы и, кажется, уже съели своих собственных детей!

И никому из должностных лиц нельзя объяснить, что после рождения ребенка семья может съехать из коммунальной квартиры с непонятными или пьющими и озорными соседями на съемное, поближе к центру, жилье. А приглашение обсудить возможную помощь семье было, оказывается, только лишь частью акции правоохранительных органов по захвату злостных преступников, то есть, нас.

- Снимаю вас. - Пришло очередное сообщение от Сухова. - Муж хмыкнул, не удержавшись:

- А я его не вижу! Как - то нас странно Сухов снимает, спрятавшись за углом, даже из - за угла не высовываясь, кривоугольной, косозахватной и скрытной кумерой!

Для Митрича муж и его женщина были свои. Он не жалея тряс корочками. И был готов забрать Ирковских сразу же, с собой. Не отпустили.

А Сухов возмутился, когда просидевши в полиции четыре часа, так захотелось обоим в туалет, что дозвонилась женщина до дежурного прокурора из Областной Прокуратуры. Тогда - то и выяснилось, что никакого преступления нет.

А есть анонимное заявление от соседей, по которому ведется оперативниками работа. И можно было бы жаловаться на клевету и оговор. Но очень хотелось в туалет. Поэтому пришлось договариваться.

Нейтральной территорией для переговоров стала прихожая продуктового магазина, куда женщина, сбегавши до съемной квартиры, притащила всех своих детей. И две сотрудницы из отдела по делам несовершеннолетних, рассматривая детишек, установили под протокол, что дети живы, чихают от холода, но относительно здоровы. Нигде, даже местами, супружеской парой не объедены.

А Сухов возмутился, что не могли еще немного супруги в полиции просидеть! Потому что шёл подполковник на выручку.

Шёл с иностранной корреспонденткой. Корреспондентка хотела бы написать живой репортаж из провинциальной России о том, как правоохранительными органами грубо нарушаются права человека и гражданина России.

Не любят друг друга конкурирующие, правоохранительные, организации. И вроде бы, работают они одно общее дело. Защищают государство, чтобы гражданам в нем спокойнее и легче жилось.

Совсем немного не дождались тогда задержанные супруги Ирковские драгоценного спасения от Сухова. Статьи в иностранной газете. И общего большого резонанса общественности, возможно, даже и в международной прессе.

Очень уж сильно в туалет обоим хотелось!

Зато во дни скитаний подполковник Сухов умел помочь.

После осмотра детей на объеденность в холодном фойе продуктового магазина детишки простудились и окончательно заболели.

Бронхитом. Женщина улеглась с ними на месяц или на полтора в больницу.

А Сухов сказал вновь:

- Понял! - И пригласил мужа переночевать на конспиративной квартире.

Всем хороша была конспиративная квартира, согласно закона под номером уже неупомненным, предназначенная для явочных встреч с ценными агентурными источниками. Но очень уж внутри квартиры воняло газом.

Газовый вентиль на подводно;й газовой трубе беспощадно пузыри;лся от легкой мыльной обмазки и выпускал в помещение столько газу!

Все съемные квартиры, что осматривали через агентства недвижимости супруги, страдали от загазованности помещения. Но эта проблема решалась легко. Надо было вызвать аварийную службу с мастером - газовиком, чтобы он поменял прокладку или подтянул разболтанную манжету.

Во всех других случаях, кроме этого, проблема с запахом газа решалась легко. Кроме этого, конспиративно - квартирного случая.

Строгая секретность квартиры, принадлежащей Службе и Ведомству не позволяла контакты с непосвященным в дела Службы мастером - газовиком. Поэтому муж переночевал с трудом. Дожил до утра, только лишь потому, что каждые полчаса открывал окно и проветривал квартиру.

А утром пришел подполковник Сухов и выговорил за холод в квартире.

- Я и не знал, - рассказывал дальше муж, - что Сухов -сверхчеловек или суперчеловек, специально Службой выведенный. И нипочем ему все жизненные сложности.

Сухов и в самом деле был хорош. Чемпион области по самбо, майор с окладом майора за выслугу лет. Хороший мужик и просто красавец мужчина.

Недавно вот получил подполковника.

Он так двухместной ложкой, - продолжал историю муж, наворачивал мюсли с молоком, что по пачке за один раз съедал. Поэтому и приобрел устойчивость ко всему. Даже к непереносимому и опасному для обычного человека запаху газа в воздухе в немыслимых концентрациях.

- Я здесь останусь на ночь, муж, - выслушала историю женщина, понимая, что муж хочет ее успокоить или развеселить. - Останусь ночевать в мамочкиной комнате для отдыха. Буду сгущенку банкой жрать, чтобы молоко прибывало.

- Я тебе две банки сгущенки положил. - Сказал мужчина. Женщина кивнула.

- Тогда я пошел. - Попрощался мужчина. Его ждала одинокая дорога и темные улицы.

Женщина понадеялась, что муж справится, поэтому кивнула. Ее ждала одинокая ночь в комнате для мамочек, жесткий топчан, холодный сквозняк из окна.

И ощущение, что что - то закончилось, а что - то только начинается.

Так было, когда она, в молодости, училась заочно в ВУЗе и торопилась, но не успевала на последний автобус в свое село.

Тогда покупала билет в комнату матери и ребенка при железнодорожном вокзале. Если комната бывала пуста, то за добавочную шоколадку продавали место и ей, даже если и не видели рядом с нею никакого ребенка.

И всю ночь потом разговаривали с нею поезда. Будили прощальными гудками. И звали в далекие путешествия...