Кровь Идиота

Пролог
Всё началось с того, что я забыл, как дышать. Не в переносном смысле, а в самом прямом. Я сидел на кухне, пил чай, смотрел в окно на упитанного голубя, который с глупым видом клевал крошки на карнизе, и вдруг понял, что мое тело не делает вдох. Паника была короткой и яркой, как вспышка магния. А потом что-то щёлкнуло, и воздух снова пошёл в лёгкие сам по себе, без моего участия.
Именно в тот момент я осознал, что моя кровь — идиот.
Она текла по моим венам без малейшего понимания происходящего. Она доставляла кислород к клеткам просто потому, что так было заведено, не задумываясь, зачем это нужно. Она сворачивалась при порезе, повинуясь слепому, древнему инстинкту, а не разуму. Моя кровь была совершенным, безупречно работающим идиотом.
И я подумал: а что, если она заразит своим идиотизмом всё остальное?

Часть первая. Белая стена
Меня зовут Артём, и я работал в отделе каталогизации никому не нужных вещей. Моя задача заключалась в том, чтобы присваивать инвентарные номера пыльным папкам с документами тридцатилетней давности, которые затем отправлялись в подвал здания, чтобы тихо рассыпаться в прах. Это была работа, лишённая не только смысла, но и намёка на его возможность.
Моя жизнь была белой стеной. Стены квартиры, стены офиса, стены моего черепа. Всё было выкрашено в ровный, матовый, непроницаемый белый цвет. Даже звуки поглощались этой белизной.
Всё изменилось в четверг, когда я порезал палец о край консервной банки с ананасами. Капля крови, алая и живая, упала на белый лист бумаги, который лежал на столе для очередной каталогизации. И вместо того чтобы просто расплыться пятном, она повела себя странно.
Она не впиталась. Она замерла на поверхности, будто раздумывая. А потом начала медленно, очень медленно, расползаться, образуя не форму пятна, а нечто, отдалённо напоминающее карту неизвестного города. Улицы, переулки, тупики. В центре этого кровавого города было небольшое, густое пятно — площадь, где, как мне показалось, и проживал главный идиот, управляющий всей этой системой.
Я ткнул в это пятно кончиком карандаша. И почувствовал тупую, глухую боль где-то в районе печени.
С этого всё и началось. Я стал художником, а моя кровь — краской.

Часть вторая. Карта внутреннего идиота
Я начал экспериментировать. Небольшие порезы, уколы иглой. Я капал кровью на бумагу, на пол, на стену своей белой квартиры. И наблюдал.
Кровь была не просто жидкостью. Она была памятью. Но памятью глупой, обрывочной, как сны душевнобольного. На стене моей комнаты постепенно проступал пейзаж. Узнаваемый и чуждый одновременно. Это был парк моего детства, но деревья были кривыми, качели — ржавыми и скрипящими, даже в полдень от них падала длинная, неверная тень. На одной из качелей сидел ребёнок — я сам, лет семи. Но у него было не моё лицо, а некое подобие маски, на которой кровь вывела пустое, идиотское выражение.
Кровь рисовала не реальность, а её внутреннее, утробное содержание. Она вытаскивала наружу все страхи, все недосказанности, все мелкие унижения, которые я давно забыл. Она была плохим рассказчиком, она путалась в показаниях, но её картины были до ужаса правдивыми.
Однажды я нарисовал кровью портрет начальника отдела каталогизации, Виктора Петровича. Я сделал это на оборотной стороне ненужного отчёта. На следующий день Виктор Петрович, обычно подтянутый и строгий, пришёл на работу бледный и растерянный. Он всё время почёсывал руку и говорил, что ему всю ночь снилось, будто он — муравей, заблудившийся в гигантском муравейнике из жёлтой бумаги.
Моя кровь начала влиять на реальность. Идиотизм был заразен.

Часть третья. Эпидемия здравого смысла
Заражение распространялось медленно, но неотвратимо. Оно не было злым. Оно было просто глупым.
Мой коллега, вечно строящий грандиозные планы о том, как он бросит работу и уедет на Бали, вдруг с упоением начал коллекционировать крышки от бутылок. Друг детства, помешанный на успехе и статусе, продал машину и купил себе десять одинаковых костюмов, утверждая, что так «экономнее на стирке».
Это была эпидемия абсурда. Люди не сходили с ума в классическом понимании. Они просто теряли нить сложных причинно-следственных связей, которые мы называем «здравым смыслом». Их действия начинали подчиняться простейшей, почти детской логике. Хочешь есть — съешь печенье. Начальник накричал — спрячься под стол. На улице дождь — надень на голову цветочный горшок.
Город медленно погружался в сон разума, который рождал не чудовищ, а трогательных, нелепых идиотов.
Власти объявили о новом виде гриппа, «синдроме потери целеполагания». По городу ездили машины с громкоговорителями, призывающими «сохранять бдительность и логическое мышление». Но это было бесполезно. Логика была тем вирусом, против которого идиотизм крови был лучшим иммунитетом.
А я стал пророком этой эпидемии. Не потому что я этого хотел, а потому что моя кровь была источником. Я ходил по улицам, и люди, уже заражённые, смотрели на меня с немым вопросом. Они чувствовали во мне родственное начало. Я был их королём-идиотом.

Часть четвёртая. Сердцевина
Чтобы остановить это, нужно было добраться до источника. До главного идиота, который сидел в центре нарисованной карты. До сердца моего собственного абсурда.
Я понимал, что для этого нужна не капля, а много крови. Очень много. Это был акт самоубийства или высшего прозрения.
Я пришёл в тот самый парк из своих кровавых картин. Была осень. Кривые деревья сбрасывали листву, которая падала, нарушая все законы физики, не вниз, а вбок. Я сел на ту самую качель, где сидел кровавый двойник с маской вместо лица.
И я перерезал себе вены.
Не из отчаяния. А как художник, который исчерпал все краски и решает написать финальную картину самой своей жизнью.
Кровь текла на жухлую траву. Но она не впитывалась. Она собиралась в ручей, который медленно пополз к центру поляны. И там, куда она стекалась, земля начала расступаться. Образовалась яма. Неглубокая. А на дне её лежала маленькая, сморщенная, ещё не рождённая версия меня самого. Она была размером с кулак и смотрела в небо пустыми глазницами.
Это и был он. Тот самый идиот. Первопричина. Не рождённая возможность, забытый страх, отвергнутая глупость.
Он посмотрел на меня. И я понял, что мы не можем уничтожить своего внутреннего идиота. Мы можем только принять его. Признать его право на существование. Потому что именно он, а не разум, заставляет кровь течь, а сердце — биться.
Я протянул руку и коснулся его. Он был холодным и тёплым одновременно.

Эпилог
Эпидемия прекратилась так же внезапно, как и началась. Люди очнулись, словно ото сна. Они с недоумением разглядывали свои коллекции крышек, снимали с головы цветочные горшки и пытались вспомнить, зачем они это делали. В их жизни вернулся здравый смысл. Но что-то изменилось. В их глазах появилась тень. Тень лёгкости. Тень понимания, что мир не обязан быть строгим и логичным.
Я выжил. Раны зажили странным образом, оставив после себя не шрамы, а тонкие, почти невидимые узоры, похожие на карты.
Я больше не работаю в отделе каталогизации. Я стал садовником. Я ухаживаю за деревьями в том самом парке. Иногда, по ночам, я прихожу на поляну и разговариваю с тем, что лежит в яме. Мы говорим о простых вещах. О погоде. О том, как пахнет влажная земля. О глупости голубей и мудрости червей.
Моя кровь по-прежнему течёт по венам. Она всё так же не понимает, зачем это делает. Но теперь я знаю, что в этом её главная мудрость. Идиотизм крови — это не болезнь. Это благословение. Это напоминание о том, что сама жизнь — это прекрасный, бессмысленный и абсолютно идиотский акт творения.
И я благодарен за каждый его момент.