Старые часы

Часы «Braun» в виде чёрного кубика поселились на холодильнике более четверти века назад. Вернее, тридцать два года — ровно столько прошло с того дня, когда старику исполнилось пятьдесят. Их привёз из командировки в ФРГ его друг, давно уже уехавший к детям в другой город.

Часы были простыми, но точными: лаконичный чёрный квадрат, кнопка подсветки сверху, издававшая глухой щелчок, и крышечка сзади для двух батареек. Старик не был педантом, он просто изредка поднимал глаза к холодильнику, сверял внутреннее время с внешним и кивал. Да, время идёт. Идёт и ладно.

С годами стекло часов стало мутным. То ли от кухонного жира, поднимавшегося вверх от сковородок, то ли от пыли, то ли от того, что и глаза старика постепенно заволакивала матовая плёнка возраста. Но привычка смотреть вверх осталась. Взгляд, оторвавшийся от тарелки, устремлялся к чёрному кубику, задерживался на секунду и опускался обратно. Это был ритуал, не требующий мысли. Иногда он менял батарейки и подкручивал время, если оно начинало отставать. Это было единственное проявление его воли по отношению ко времени — чуть-чуть подкорректировать его ход.

Однажды, когда батарейки сели в очередной раз, старик потянулся к часам, отщёлкнул крышку и увидел, что внутри всё залито едкой белой жидкостью. Батарейки протекли, вывернулись наружу своим ядовитым нутром и убили механизм. Часы замолчали навсегда.

«Надо бы починить», — мелькнула мысль. Но как? Мастерская? Где она сейчас, эта мастерская? Кому нужны эти старые вещи? Мир за окном давно уже стал чужим и слишком быстрым. Старик молча стёр липкую кашицу, закрыл крышку и убрал часы в тумбочку. Он никогда ничего не выбрасывал сразу. Всему нужно дать время «вылежаться», отстояться, прежде чем отправиться в мусоропровод.

И тогда в нём что-то надломилось.

Пустота наверху холодильника оказалась поразительно громкой. Она звенела тишиной, притягивая взгляд снова и снова. Он ловил себя на том, что, вздрогнув, ищет глазами часы, чтобы понять, который час, какой день. Хотя недавно ему исполнилось восемьдесят два, и время давно стало для него чем-то отвлечённым, абстрактным фоном, а не мерой жизни. Но теперь, с исчезновением чёрного кубика, время словно вышло из берегов, растеклось, перестало быть осязаемым. Он чувствовал себя потеряным.

Он всё чаще смотрел на холодильник. И каждый раз взгляд натыкался на пустоту, оставшуюся от часов. И бессознательно, непроизвольно, пустота и тихая грусть овладевали им. Это была не тоска по времени, не жажда узнать его. Это была тоска по точке отсчёта, по знакомому ориентиру в бесконечном океане дней.

В конце концов, он не выдержал. Открыл тумбочку, достал оттуда молчаливый чёрный кубик. Протёр его тряпкой от пыли, стёр, по мере сил, разводы от батареек. Не глядя на пустое место, он водрузил часы обратно на холодильник, ровно на тоже место.

Он больше не смотрел на них в поисках цифр. Он просто знал, что они там есть. Он был не один. Он был со своими часами. И этого было достаточно, чтобы время снова обрело свой тихий, вечный ход.