Глава 2. Деревня

Деревня Ирдара стояла на берегу широкой реки, чьи воды весной разбухали и уносили льдины, а летом сверкали зеркалом, полным солнца. С одной стороны её защищал лес, густой и тёмный, где шептались сосны и гудели ветра, а с другой — открытые поля, уходившие к холмам. Зимой сюда приходили вьюги, летом — туман и мошкара, но люди жили здесь из поколения в поколение, цепко держась за землю, будто за щит.
Дома были низкие, крытые дёрном, с узкими дверями и окнами, через которые едва пробивался свет. Из труб целыми днями тянулся дым — то густой, смоляной, когда горели сырые дрова, то сладковато-пряный, когда в очагах жгли берёзовые поленья. Внутри избы пахло хлебом, рыбой, сушёным мясом, овечьей шерстью и дымом — смесь, в которой каждый ребёнок узнавал свой дом с первых дней.
С утра в деревне слышался звон: где-то стучал кузнец, выправляя железо; где-то женщины били бельё о камни у реки; где-то мальчишки кричали, играя в войну. Собаки бегали между дворами, лаяли и крутились в снегу или грязи, в зависимости от времени года. Куры скребли землю у загонов, а в хлевах ревели коровы и ржали кони, требуя корма.
Мужчины уходили в лес — кто за дичью, кто за дровами, а рыбаки тянули лодки к воде, где стояли вялыми рядами жерди для сетей. Лодки были смолёные, пахли сосной, и каждый мальчишка мечтал однажды взять в руки весло и выйти в реку вместе с отцом.
Женщины занимались домом: пряли, ткали, готовили еду, сушили травы. Их руки не знали покоя, но лица несли спокойствие, в котором было что-то древнее, как у земли. Старики сидели у костров, рассказывали сказания о Богах и героях. Именно от них дети узнавали, что мир велик и разделён на миры, что над всеми стоит Иггдрасиль, мировое древо, и что каждый человек — лишь лист на его ветвях.
Ирдар рос среди этого. Сначала он ползал по земляному полу, хватая руками солому, потом учился ходить, цепляясь за лавки. Его смех сливался с детскими криками на улице, когда он бежал босиком по траве, спотыкался и падал, но всегда вставал вновь. Он играл с другими мальчишками, и даже тогда, в детских потасовках, было видно: он упорен. Когда другие сдавались, он шёл до конца.
По вечерам деревня собиралась у костра. Мужчины возвращались с охоты, женщины выставляли еду, дети садились ближе к огню. Там звучали сказания, что были стары, как сама земля. Сказки о Фенрире — волке, который однажды проглотит солнце; о Торе, что сражался с Йотуном; о Локи, чьи хитрости не знали конца. Эти истории становились частью каждого ребёнка. Ирдар слушал, широко раскрыв глаза, и в сердце его рождался огонь: он тоже хотел быть героем, имя которого будут помнить.
Но деревня была не только домом. Она была школой. Здесь мальчики впервые брали в руки деревянные мечи, учились держать щит, учились слушать старших. Здесь же они впервые понимали, что жизнь — это труд. Что без хлеба, без дров, без рыбы не выжить. С малых лет они знали цену работе и крови.
Так рос Ирдар — среди дыма и хлеба, среди криков и сказаний, среди людей, для которых жизнь была борьбой, но борьбой спокойной, привычной. В этом шуме, в этих запахах, в этом холоде и тепле рождался характер, который однажды поведёт его дальше, чем могла вообразить сама деревня.

Детство в деревне не знало покоя. С восходом солнца дети выбегали из домов и наполняли улицы криками и смехом. Зимой они катались по сугробам, устраивали битвы снежками, строили крепости из снега и защищали их так, словно речь шла о стенах Асгарда. Летом — бегали босиком по траве, плавали в реке, боролись на песке у берега. Для них игра всегда была боем, а бой — игрой. Они учились падать и вставать, учились терпеть и смеяться сквозь боль.
Ирдар был среди них, всегда впереди, но никогда не кричал громче других. Он не был задира, не стремился к пустой славе. Но если кто-то бросал вызов, он отвечал. Его глаза, серьёзные и внимательные, отличали его от сверстников. Даже в игре он бился до конца. Когда дети дрались палками, изображая мечи, он держал их так, словно это было настоящее оружие. Когда они бросали камни в мишени, он прицеливался дольше и метче. И всегда, когда кто-то сдавался, Ирдар оставался последним.
Однажды, когда мальчикам было по девять зим, старейшины устроили малый обряд — первый шаг к мужской жизни. Мальчиков вывели к опушке леса, дали каждому деревянное копьё и велели вернуться с добычей. Не важно было, что принесут — птицу, рыбу или даже шишку, — важно было пройти испытание.
Ирдар шагал рядом с другими, и сердце его билось, как в бою. Лес встречал их тишиной, а каждый треск ветки отзывался в груди, будто в сердце. Мальчики разбрелись, и вскоре Ирдар остался один. Он шёл осторожно, всматриваясь в тени. Солнце едва пробивалось сквозь густые ветви, и воздух был наполнен запахом смолы и сырой земли.
Он заметил зайца. Тот сидел у куста, насторожив уши. Ирдар медленно поднял копьё. В тот миг всё внутри него сжалось: дыхание стало тихим, мир вокруг исчез, остался только он и зверь. Он бросил копьё — и оно, хоть и было деревянным, попало точно в цель. Заяц было дёрнулся, прыгнул. Но копьё настигло его в прыжке — и тот упал замертво.
Ирдар подошёл, поднял добычу и крепко прижал к себе. Его пальцы дрожали, но не от страха — от силы момента. Это был его первый трофей. Не игрушка, не игра, а настоящая победа.
Когда он вернулся, старейшины встретили его молча. Один из них взял зайца, осмотрел и кивнул.
— Упрямый, — сказал он. — Такой не сдастся.
Другие мальчики принесли лишь ветки и травы, кто-то поймал рыбу, кто-то вернулся с пустыми руками. Но имя Ирдара с того дня зазвучало громче. Теперь он был не просто ребёнком — он был мальчиком, в чьих руках оружие находило цель.
С тех пор в играх к нему относились иначе. Его стали звать первым, когда требовался ярл в детской битве, и даже старшие смотрели на него внимательнее. Но Ирдар не возгордился. Он только ещё крепче держал в руках своё деревянное копьё и всё чаще смотрел в сторону леса, где ждали новые испытания.
Так начинался путь, что должен был вывести его далеко за пределы деревни.

С ранних лет Ирдар знал: быть мужчиной в их роду значило держать оружие так же уверенно, как ложку или весло. Его отец был суровым, но справедливым. Торвальд должен был стать воином и отец, дед Ирдара, обучал его подобающе. Но Торвальд решил встать на другой путь — он стал охотником. Так он всегда мог находиться на страже деревни, быть рядом с Идрис, своей возлюбленной и добывать пищу для своего рода и всей деревни. Надо сказать, охотником он был отличным — лучшим не только в деревне, но и во всём крае. И навыки воина, полученные от отца, в охоте только помогали.
Он учил сына не словами, а делом. Каждое утро, когда мужчины деревни выходили за околицу тренироваться, он брал Ирдара с собой. Там, на ровной площадке, где земля была вытоптана сотнями ног, звенели мечи и щиты, и мальчик впитывал этот звон, как дыхание.
Торвальд начинал с простого.
— Щит держи выше, — говорил он, ставя сыну руку так, чтобы дерево прикрывало плечо и сердце. — Если ударишь сам, но оставишь грудь открытой — враг найдёт путь. Сначала защита, потом удар. Запомни.
Ирдар слушал и выполнял. Его руки дрожали от тяжести щита, но он сжимал зубы и не выпускал. Когда падал — вставал. Когда щит сбивали, он поднимал его снова. Торвальд смотрел сурово, но в душе гордился — у мальчика было упрямство, что дороже силы.
Но был ещё другой учитель. Асгейр — старый воин, седой, с бородой, что спадала до груди. Он не держал оружия уже многие годы — раны не позволяли. Но его слово имело вес не меньше клинка. Он сидел на лавке у костра и наблюдал за молодыми. И когда Ирдар подходил к нему, Асгейр кивал и говорил:
— Сила — это хорошо. Но сила без чести — что лодка без румпеля. Помни это, мальчик. Ты можешь сразить врага, но если сделаешь это не по правде, память о тебе будет гнить вместе с твоим телом. Настоящего воина судят не только по победам, но и по тому, как он их одержал.
Слова его резали Ирдара, как точильный камень резьбу на лезвии. Он чувствовал, что эти уроки важны не меньше, чем удары щита. Иногда, возвращаясь домой, он повторял их про себя, словно заклинание. Торвальд давал ему силу рук, Асгейр — силу духа. И мальчик впитывал их обе.
Были и вечера, когда Ирдис, мать, сажала сына у очага и рассказывала саги. Она говорила тихо, но её голос был полон силы. Она рассказывала о Бальдре, прекрасном и светлом, которого предал Локи. О Тюре, что пожертвовал рукой, чтобы связать Фенрира. О женщинах, что ждали своих мужей и сыновей, когда те уходили в походы. В этих историях Ирдар находил и боль, и надежду. Он понимал: судьба редко бывает милостива, но в ней всегда есть место для мужества.
Так складывались первые уроки. Днём — удары щита и копья. Вечером — слова Асгейра и сказания матери. И всё это вместе рождало в Ирдаре не просто мальчика, но будущего воина, чья жизнь будет держаться и на силе, и на чести.