Узкая специализация

Гл. из романа.

Хоть и рано приехал в Аненки, в областную больницу Калуги, однако, в вестибюле народа было много. Четыре окна в регистратуре и все закрыты. Но очередь одна, и оканчивалась у входной двери.
Шилин простодушно выдохнул:
– Ого, откуда вас суда принесло?
На него обернулись, и столь же простодушно пожилая женщина ответила:
– Откуда и тебя, из России-матушки.
– Я думал, с Америки.
– Пока не с Америки, но скоро её колонией станем, – сказал мужчина средних лет в тёплой зимней куртке, опираясь на трость.
– Ох, и заживё-ом…
– Ага. Негры, аборигены американские, тоже так думали, – вставил дядя с интеллигентной бородкой, поправляя на переносице очки с толстыми стёклами. – Только куда-то все потерялись.
С улицы вошла женщина.
– Ого! – тоже удивлённо произнесла она и тут же спросила: – Кто крайний?
– Я крайний! – спохватился Павел Павлович. И тут же спросил: – А я за кем?
– За мной, американский индус, – с насмешкой отозвалась женщина, стоявшая сбоку у окна.
Шилин отступил в её сторону, за ним последовала и вошедшая.
Стояли и сидели в терпеливом ожидании минут двадцать. Переговаривались, обсуждали новости последних дней, но в этих разговорах радости не прослушивалось. Павел Павлович всё твёрже убеждал себя в своём решении: иначе не выжить! Один раз перетерпеть, и послать всех на хрен! И теперь он точно готов. Осталось выбрать специалиста.
Очередь приоживилась – открылись три из четырёх окон регистратуры.
Очередь была одна, из неё переходили люди к освободившемуся окну, не создавая сутолоки. Через полчаса подошла очередь Шилина.
– Здрасте, мне к гинекологу, – сказал он, наклонившись к окошечку.
Регистраторша удивлённо вскинула на посетителя глаза. Спросила:
– Что, забеременел?
– Не-е, по другому вопросу.
– А я-то обрадовалась, первый гомик беременный, – усмехнулась регистраторша.
В очереди рассмеялись. Павел Павлович смутился. И перевёл разговор на шутку.
– Чё, и пошутить нельзя? – и в окошечко: – К хирургу мне.
– Направление есть?
– То ись, какое направление? Я сам по себе.
– У вас должно быть направление от вашего участкового врача. Или вашей местной районной больницы, – пояснила пышногрудая девица.
– Какое ещё направление? Когда я приехал сам по себе. Мне срочно нужно к херулику. Я чё, напрасно с работы отпрашивался. Ночь не спал, трёсся в автобусе, тута отстоял почти час.
– Нет, так не положено. Что у вас?
– Так это… опущение от надсады правого яйца. Левое с ним не уживается, того гляди вывалится.
Регистраторша ещё более растворила глаза, готовая порхнуть от смеха или заругаться на посетителя. Спросила:
– Вы где лечились и у кого?
– Да в Кондырёвской, в раённой больнице.
– Так туда и обращайтесь.
Павел Павлович на секунду призамялся: чтобы ещё такого придумать?
– Туда не хочу. Хочу здесь. Мне и кондырёвский хирулик говорил, чтобы я, если чё, ехал прямо в область. Вот, я тут. Так что давай, дорогуша, талон и я пойду к врачу. Пока яичко из штанов не выкатилось.
В очереди рассмеялись.
– Да выдайте вы этому… талон. Не то и вправду, яйца растеряет, – смеясь, сказал мужчина средних лет в тёплой зимней куртке, стоявший с тростью у другого окошечка.
Его поддержали в очереди.
– Выдай, сестричка, а то будем тут до вечера стоять, народ смешить.
– Вот и я об чём говорю. Чё очередь задерживать? Отпускай, – подторапливал Шилин. – И потом, мне на консультацию, а не лечится.
Регистраторши из соседних окошечек откровенно смеялись.
За Павла Павловича вступилась женщина, занимавшая за ним очередь.
– Чё смеяться? Дело не шуточное, пакостное. Грыжа паховая – яйцы как у слона. Выписывай ему скорее талон, пусть там подвяжут. Али совсем отстригут на хрен.
Новый смех прокатился по вестибюлю. Смеялись и в регистратуре.
Шилину становилось неловко. И от этого он начал злится.
– Чё смеяться? Смех им. – И к регистраторше: – Давай талон, и цирк заканчиваем. Не ехать же мне обратно домой ни с чем. Мне консультация нужна.
Видимо, старшая регистраторша, сидевшая за первым окном, скомандовала:
– Ладно, Тоня. Выпиши ему талон, а то и вправду тут рассыплется.
Тоня спросила:
– Больничная карточка есть?
Павел Павлович с оживлением ответил:
– Нет. Я тут впервые. Заводи новую. Я у вас надолго, однако, пропишусь.
Девушка усмехнулась. Стала собирать необходимые листочки и склеивать их в тетрадку.
– ФИО? – спросила она.
– Каво-о, фигу?
Девушка дёрнула недовольно головой.
– Фамилия, имя, отчество. Год рождения и место жительства.
– А… Так бы и сказала. Пейсят семь лет и шесть месяцев.
– Да год рождения, и всё.
Теперь уже Шилин недовольно покрутил головой. И ответил скороговоркой.
Регистраторша подала в окошечко больничную карту из трёх листиков, и сверху талон, бумажку с фамилией врача-хирурга, его номер кабинета.
– Второй этаж. Тринадцатый кабинет. Живая очередь.
– Понял, не впервой. Больше канителилась, – ворчал Павел Павлович, направляясь по указанному направлении.
К его удивлению, очередь была небольшая, он сам – третий. Женщина и мужик с тросточкой. Шилин кивнул ему, как старому знакомому.
– Ну как, отвоевал талон? – просил мужчина.
– Отвоевал. Откуда я знал, что им нужно направление?
Из кабинета вышел пациент. Вошла женщина, они остались вдвоём.
Мужчина спросил:
– Что, грыжа паховая давно донимает?
Шилин усмехнулся.
– Да никакой грыжи нет. То ись была лет пять назад. Так на пупе.
– А что у регистратуры нёс?
– Так оттого и нёс, что ничё другого сообразить не мог. А к хирулику край как надо попасть.
Засмеялся мужчина.
– А к хирургу тогда чего?
– Надо. Проконсультироваться по одному важному делу надо. На пенсию хочу раньше слинять. По вредности она мне уже три года как полагается. А наши бюрократы скрали её у меня. Ну так вот, я и задумал одну штуковину проделать. Посмотрим, чё выйдет.
– Так хирург-то тебе, чем может помочь?
– Э-э… Может. Тут одна хитрость есть. Провентилировать надо.
– Не поделишься? Мне тоже через два года на пенсию, может твоя хитрость и мне пригодится? А то вот, ногу два года назад ломал, а инвалидность не дают. И вообще, Зурабов что-то крутит с пенсионным фондом, социалкой. У инвалидов инвалидность снимают, помощь, лекарства урезают. Чехарда какая-то. Так что, если поделишься, спасибо скажу, пивком угощу.
Шилин смутился, и заговорщески проговорил:
– Давай попожжа. А то вдруг не получится, тебя только обнадёжу.
– Ну, хоть стоящее дело? Без членовредительства? Сейчас вон, на органы людей расчленяют. Говорят, за границу пересылают, за баксы продают.
– Мой орган там никому и на фиг не нужон, давно уж истёрся, – проговорился Шилин и едва не прикусил язык.
Мужчина поднял на него любопытный взгляд.
В это время из кабинета вышла женщина. Сказала:
– Следующий.
Собеседник поднялся и похромал в кабинет, опираясь на трость.
Павел Павлович сидел на металлической скамье с множеством отверстий и чувствовал смятение. Оттого, что едва не проговорился, мужик, наверное, понял, о чём речь. И задней мыслью в сознании проходило его невольное чудачество в фойе регистратуры. Люди сейчас, проходя мимо, бросали на него насмешливые взгляды. И сама идея его появления здесь в областной больнице стала теряться в ворохе утренних событий. Он, возможно бы, плюнул на свой замысел, уехал бы обратно, но жизнь становилась всё интереснее, весёлая до слёз. Тут на всё пойдёшь. И Шилин терпеливо высиживал время в коридоре, вздыхал, качался корпусом с боку на бок, как будто паховая грыжа не давала ему покоя.
Мужик вышел из кабинета, прикрыл за собой дверь.
Шилин глянул на него выжидающе.
– Ну, чё там у тебя?
Тот ответил, показав бумажку:
– Дал направление на фтэк. Но, предупредил, чтоб сильно не надеялся. Сейчас, в связи с выравниванием нашей медицины под западную, число больных, калек, уродов сокращают.
– А кого оставляют?
– Кого? Дураков во власти, – со злостью бросил мужчина и направился к регистратуре, позабыв о разговоре с Шилиным до посещения хирурга.
Павел Павлович потоптался у кабинета и нерешительно открыл дверь.
– Можна?
– Проходите.

В кабинет врача входил не уверенно, робко. В кабинете было прохладно, но Шилин почувствовал, как начала потеть спины. Невольно передёрнуло. Раздевалка не работала, наверное, нечем платить гардеробщице. И он, как был в старой потёрной куртке с остатками меха внутри и в резиновых сапогах, так и переступил порог. И этот нюанс, с ранее пережитым, его ещё более конфузил.
Хирург – пожилой, убелённый сединой человек, в белой шапочке, в белом халате, напоминал какого-то древнего эскулапа. На картинке как-то видел такого.
– Проходите. Присаживайтесь, – врач показывает на стул возле стола. – Что у вас?
– Доктор, я к вам… – посетитель медленно продвигается к столу, – э-э, мн...
– Слушаю, слушаю.
Павел Павлович нерешительно подал больничную карту и талон. И присел на стул, подобрав ноги под себя. В тишине сапоги скрипнули резиновыми голенищами. Шилин сжал губы, чтобы не матюгнутся на них.
– Слушаю, – сказал хирург, пробегая взглядом по записям на склеенных листочках больничной карточки.
– Значит, я к вам, доктор, вот зачем... Я к вам, доктор... Вот, ёшкин кот, не могу так сразу!
Посетитель затеребил в руках платочек, начал потеть. Снял шапку. Белёсая лысина его обнажилась и блестела.
– Хм. Ну, тогда давайте я вас спрашивать буду. Тут у вас запись – паховая грыжа.
Шилин усмехнулся. Смущённо, подкашлянул в жилистый кулачок.
– Так. Вы откуда? – продолжал врач. – Я смотрю, вы нездешний. На наших городских непохожий. Несмелый больно.
– Ага, я с Дурнева. Я раньше работал на тракторе в колхозе, и дояром, и скотником, и комбайнёром, и шофёром, и плотником, и грузчиком... Пока колхоз не распался.
– Грыжа?
– Была. Вырезали. Счас, слава Богу, тьфу-тьфу, не выпирает.
– Может, опущение желудка?
– Не-ка. Не чую. А может, и есть? – пожал плечами.
– Пришли бы пораньше, я бы вас на рентген направил. Но сейчас, к сожалению, рентгенолог уволился.
– Да я хотел раньше, да не смекитил, вот только уловил.
– Что уловил?
– Да про это, э-э, прийти к вам. У нас-то врачи могут только больничные выписывать. Да и навряд ли они сумеют, наши-то...
– Что?
– Што, што?
– Что навряд ли сумеют?
– А, это... э-э... Доктор, а вы не обидитесь?
– Я врач. Мне не положено на посетителей обижаться.
– Даже если вас бить будут?
– А вы что, драться пришли? – усмехнулся врач.
– Не-ет, – отмахнулся рукой с платочком. – У меня другое. Э-э... Вот ёшкин кот, не знаю, как и сказать.
– Говорите, как есть. Вам сколько лет?
– Пейсят семь с полтиной. Эх-хе, в эти-то годы бабы на пенсии уходют. У них льгота, понимаешь. Хоть есть у ей дети, хоть нет, а пейсят пять стукнуло – иди и отдыхай. Законом ей, значит, положено. А мужик в шейсят, ёшкин кот. А я, может, в свои шейсят так изработаюсь, што и жить на пенсии не придётся. Вот вы, доктор, когда идёте на пенсию?
– В шестьдесят.
– Вот! Тоже в шейсят. А работа какая? Какие нервы нужны с нами, c придурками?
– Хм…
– Один, может, больной, а два придурошных. За больничными пришли, от работы штоб отлынить.
– Семья-то большая?
– Не-е. Три и все девки, ёшкин кот. Одна — вот, наконец, в замуж вышла. Другая в Туле на кондитершу учится. А третья тоже в деревне жить не останется, умотает куда-нибудь. Нет помощников, одни объедалы. А сил уж нет. Чую, неторопким стал. Но ни ето главное. Главное колхоз скоро наш прикроют. Работы не будет, и эти два с половиной года до пенсии доработать негде будет. А куда пойдёшь в эти годы, кто примет на работу? А как без пенсии жить, на что?
– Да-а. – Доктор, глядя на посетителя, сочувствующе покачал головой. – Так что, собственно, вас ко мне привело, если у вас не паховая грыжа? Что вы хотите?
– Э-э... Доктор, я того... этого... – от смущения посетитель затеребил платок, погладил лысину, словно на ней вздыбилась поросль. – Вы смеяться не будите?
– Постараюсь.
– Кхе... Вы это, читали в газетке, не то в Америке, не то ещё где, я не запомнил, что будто бы это самое, кхе, там мужика в бабу переделали?..
Доктор удивлённо вскинул на пациента глаза.
– Да, была такая информация. В Индии операции проводят. Одному молодому человеку изменили пол и, как помнится, из парня в девушку...
– Во-во! Делают же, ёшкин кот!
– Делают. И что?
– А у нас, в России делают?
– Нет. Не было, видимо, в том необходимости.
– Ага! А если я вам её предоставлю?
– Что предоставите?..
– Ну, эту... необходимость.
– То есть, кхе, вы хотите сказать, что согласны изменить пол?
– Вот-вот... да-да... вроде етого, ёшкин кот.
Молчание. Доктор смотрит на посетителя, небольшого сморщившегося от ранней старости человека и, похоже, проникается участием к нему. Тот смущённо моргает белёсыми ресницами.
– И зачем вам это?
– Так мне тогда, как бабе, тоже льгота полагалась бы. Я б прямо счас на пенсию пошёл, вот... А на старости лет, зачем мне нужен этот мужеской пол? В нём теперь нужды нет. Он уж весь высох, истёрся етот механизм, ёшкин кот.
Доктор на минуту отвернулся к окну, прикрывшись ладонью, стал сдержанно подкашливать.
– Мда-а... А как перед детьми, женой, соседями не будете испытывать неловкость, стесняться не будете?
– А кого стесняться? Соседев? Они откуда будут знать? Я ж штаны не буду на юбку менять. Что я в ней на тракторе делать буду? Подолом гусеницы обметать? Буду маскироваться…
– Мда. Предусмотрительная конспирация.
– А в семье, все бабы. Чо их стесняться? Был бы сын... Да, видать, на девок я был мастак. Может, я и Богом был задуман, как женщина, да вот маманя ошиблась, ёшкин кот.
– Мда, однако... Но, увы, не делаем мы таких операций.
– Не делаете?.. А в етой, в Индии, значит, делают... Ты посмотри-ка, там делают, а у нас нет, – обескуражено проговорил посетитель и вздохнул. – Так как туда, в эту Индию попадёшь? Если бы кто там жил из сродственников. Али б дочь за какого индийца в замуж вышла... Не можете, значит?
– К сожалению...
– Жалко.
– А эти, акушеры-гинекологи тоже не могут?
Доктор развёл ладонями, лежащими на столе:
– Нет. У них специализация узкая, без хирурга не смогут.
– Специализация? Хм… Помню, когда я в ПТУ на механизатора широкого профиля учился, так нас сразу нескольким специальностям обучали. Потом на какую технику не сядешь – рулишь. А у них, у гинекологов, специализация зауженная. Чему их только учат? Жаль. Ну, што ж, тогда извиняйте. Тогда прощевайте.
Посетитель поднялся и направился к выходу. Перед дверью обернулся, надевая шапку.
– А если я через полгода-год приеду, научитесь к тому времени?
Доктор отрицательно покачал головой. Посетитель поморщился.
– Жа-аль. Вот бабы! Повезло им, а, ёшкин кот!
И он осторожно прикрыл за собой дверь.
– Фу-у... Ну и ну, ёшкин кот, – засмеялся доктор. И задумался, похоже, тоже о жизни сущей. – Узкая специализация. А тут повышение пенсионного возраста… И ещё не известно кому повезёт?
Павел Павлович шёл по коридорам поликлиники, мимо регистратуры, не замечая насмешливых глаз.
И дальнейшая жизнь теперь представлялась бесперспективной.
Перестройка в СССР закончилась, и в Россие, как на Угре в половодье, – всё мутно…