Разные люди, разные взгляды, глава 5

Глава 5. Разные люди, разные взгляды.

Мало по малу добрались и до конфликта, произошедшего у моей бабушки с двоюродной сестрой дедушки.

Когда люди очень разные, они могут друг другу не нравиться, ведь взгляды и подходы к жизни у них сильно отличаются. Даже на поверхности отличия заметны, что называется невооруженным взглядом.

Одна передовик в колхозе; другая – не работала, куда деваться - семеро детей, даже по меркам деревни многовато.

Одна активист общественник; другая придерживалась принципа – всё в дом.

Одна несла в дом медали с выставки; другая – воз товаров, купленных в городе на ежемесячное пособие, выплачиваемое на седьмого ребенка.

Одну звали Дуняшка; про другую муж говорил: «Моя Нюшка – дворянка».

Одна зарыла с сыном мешок своей ржи за двором дома перед приходом немцев; другая кричала: «По едокам», когда грабили колхозные амбары.

Одна стояла в толпе жителей деревни; другая встречала немцев хлебом-солью и причитала – только б каратели пришли.

Немцы в деревне задержались недолго, всего две недели; русская зима не захотела дать приют непрошенным гостям. А после их ухода полетело сообщение в органы о поведении Анны-дворянки, и ее посадили. А детей куда, отец на фронте. Семеро, мал мала меньше. Через некоторое время деревенские бабы пошли просить, чтобы Нюшку отпустили. И отпустили, ведь каратели не пришли, и большой беды ее глупость-злоба не наделала.

В детстве я дружила с её внучкой, тоже Ольгой и один раз пришла в их дом – там меня встретил внимательно-оценивающий взгляд бабы Ани, во всяком случае это моё детское восприятие. И ещё раз довелось её увидеть много лет спустя, когда она навещала своего старшего сына. Свой дом был давно продан, а обитала она в другой деревне у одной из дочерей. Было ей под девяносто, но была пряма, субтильна, высока. Запомнились большие кисти рук – руки сельской труженицы – или внешность обманчива?

А что вспоминается о своей бабушке? То, что меня не любила, и один раз ударила пряжкой ремня; мне было лет шесть, не знаю, что я сделала не так, а отметина на руке осталась на всю жизнь. О бабушке Дуне написалась зарисовка «Когда молоко скисает» и только...

Получается, я почти не знала их обеих, хотя с одной жила каждое лето бок о бок пятнадцать детских лет; и видно нам с ней было это безразлично: у каждого свой мир, и каждый занимался своими делами. Но если выбирать на чьей я стороне (наказание за шалость меркнет перед более значимым), я выберу свою бабушку, её подходы к жизни мне гораздо ближе, я тоже, как и она, за труд и процветание своей Родины без ига иностранных захватчиков, кто бы они ни были.

И почему-то вспоминается случай из моей пионерской жизни.

«Судили» пятиклассника на общем собрании класса. Я была в восьмом и являлась членом районного пионерского штаба, а до этого два года трудилась председателем Совета дружины школы. Моя преемница, а не я, должна была участвовать в судилище. Но завуч старших классов настояла на моей кандидатуре. Разбирались вот в чем: парень-пионер с группой хулиганистых подростков, которые пионерский галстук не захотели примерить, учинили налет на электричку – вели обстрел камнями по окнам. Милиция узнала и сообщила в школу – разбирайтесь. Посему нашкодившему надо было промыть мозги. Но педагоги решили, что необходимо его исключить из пионеров и выбрали для этой цели меня. И я, радеющая за правду и безопасный проезд советских граждан на электричках, повела корабль собрания заданным курсом.

На собрании также присутствовал приглашенный родителями провинившегося корреспондент газеты «Пионерская правда». Но он поговорил с Советом дружины только после собрания, когда вопрос был решен. А что же классный коллектив? Ребята переголосовывали трижды: одно пламенное выступление – поддержим его; другое – тоже пламенное, но о противоположном, что ж, можно и его поддержать; третье голосование было окончательным – галстук с парня сняли; и я почувствовала, что его оторвали от чего-то большого и хорошего, что лишили якоря, и он крохотный оторванный клочочек-комочек предоставлен сам себе в огромном мире, что ему перекрыта дорога в комсомол, а может и в институт. Такое пятно смыть было трудно.

После разговора с корреспондентом меня долго грызла совесть за то, что ничего не случилось, небеса уберегли и никто не пострадал (разве что окна в электричке), а мальчишку наказали очень жестко и казалось, что можно было ограничиться строгим выговором, но это когда пыл собрания угас. А что сейчас? Не знаю. С одной стороны – поступок неприглядный, с другой – ущерб невелик. И можно судить по-разному: и по реально причиненному ущербу, и за то, что своим поведением уронил честь мундира. Если про честь мундира – тогда все правильно, а если уйти в сторону причиненного ущерба, тогда необходимо его возмещение и профилактическая работа с нарушителем, а это дело долгое, трудное, и часто неблагодарное, ведь нужно будет заставлять другого делать то, чего он делать не хочет; а тащить другого на своем горбу в светлую жизнь занятие еще то…

И все-таки надо давать шанс – он для тех, кто может осознать, что оступился, а науку запомнил на всю жизнь, ведь первый раз прощается (работает не во всех ситуациях), и только второй запрещается. Мною уроки были извлечены. Стараюсь в неоднозначных ситуациях первой делать шаги к примирению и нормализации конфликта, иногда выходит боком, но совесть не мучает, а это для меня большое дело.

Но это для меня. Каждый должен ориентир на себя держать. Для этого необходима внутренняя позиция по любому вопросу, с которой можно и в переговоры вступать, и правоту свою отстаивать. И лучше это делать словесно, в спокойном конструктивном споре, а не на поле боя шашкой махать, ведь там головы с плеч летят, а когда слетела, по второму разу ситуацию не запустить, это не компьютерная игра, где всё понарошку…