Чеченский синдром. Глава IV. Первая кровь

Взрыв оказался оглушающе громким, но странно бессильным. Он не разорвал БМП на куски, а лишь содрогнул её, окутав чёрно-багровым шлейфом дыма и пыли. Машина охраны резко клюнула носом, её гусеницы забили по камням, и она встала как вкопанная, перегородив дорогу.

На секунду воцарилась тишина, показавшаяся вечностью. Словно горы, эти молчаливые свидетели, затаили дыхание. А потом мир взорвался.
–Засада! С брони долой! Рассредоточиться! – заорал голос старшего, и его крик был смыт яростной, разрывной трескотнёю автоматных очередей.

Пули защелкали по броне БТРа, как град по железной крыше. Со склона, с того самого, где сержант не увидел угрозы, боевики вели шквальный огонь. Я замер, вжавшись в броню, не в силах пошевелиться. Вся моя теория, все занятия по тактике мгновенно испарились из головы. Остался только животный ужас и глотох адреналина, от которого тряслись руки.

– Москвич! Живой?! – Сильный удар сапогом в бок вернул меня к реальности. Это был сержант. Его лицо исказила не злоба, а какая-то яростная концентрация. – Слезай к чёртовой матери и ложись за колёса! Быстро!

Он стащил меня с брони, и я кубарем скатился на землю, в едкую пыль. Грузовик, на котором мы ехали, стал нашей единственной защитой. Я прильнул к горячему резиновому колесу, стараясь стать как можно меньше. Рядом падали другие ребята, их лица были бледными, глаза выпученными от страха.

– Стреляй, сука! – крикнул мне сержант, уже занявший позицию рядом. Он короткими, точными очередями вёл огонь по склону, пытаясь подавить хоть одну огневую точку. – Не в небо, а по ним! Видишь вспышки? Целься туда!

Я поднял автомат. Руки дрожали так, что прицел плясал перед глазами. Я нажал на спуск. Очередь ушла куда-то вверх, в небо. Звук выстрела оглушил меня ещё сильнее. Сержант что-то кричал, но я почти не слышал его из-за звона в ушах.

Бой длился несколько минут, но каждая из них тянулась как час. Наши БТРы, развернув башни, отвечали кинжальным огнём из крупнокалиберных пулемётов. Свист пуль, рёв моторов, крики раненых, матерная ругань старшего – всё смешалось в один сплошной кошмарный гул.

Вдруг стрельба со склона стала редеть. Боевики, поняв, что лёгкой добычи не будет, начали отходить. Последние выстрелы, и наступила та самая, звенящая тишина, которую теперь разрывали только стоны и проклятья.

– Раненые есть? Доложить! – крикнул командир.

Поднялась суета. Кто-то полз к головной БМП. Из люка её медленно, с трудом, выбирался водитель. Его лицо было залито кровью из рассечения на лбу, но он был жив. Нашей роте повезло – обошлось контузиями и лёгкими осколочными ранениями.

Я сидел на земле, прислонившись к колесу, и не мог унять дрожь в коленях. Ко мне подошел сержант. Он снова свертывал цигарку. Руки его не дрожали.
–Ну что, москвич? – спросил он, прикуривая. – Где твой героизм? Испарился?

Я не нашёл что ответить. Я просто смотрел на свою автомат, на свои грязные руки. Я был жив. Но что-то внутри было безвозвратно сломано. Райский уголок окончательно превратился в каменный мешок, где пахло порохом, кровью и страхом.

Сержант протянул мне свою самокрутку.
–На, затянись. Первая кровь, она такая. Не твоя, а так, чужая... но уже кровь. Теперь ты не гость здесь. Теперь ты часть этой войны.

Я затянулся. Едкий дым обжог лёгкие, и я закашлялся. Сержант усмехнулся.
–Поехали. Блок-пост уже близко. Там свои герои ждут. Посмотрим, что они нам расскажут.

Колонна, подбитая, но не сломанная, медленно тронулась в путь. Мы ехали молча. Я смотрел на горы, и мне уже не казалось, что они прекрасны. Они были молчаливыми, равнодушными убийцами. И я был теперь частью их молчания.