Чеченский синдром. Глава V. Чужие сказки

Блок-пост оказался не коробочкой, а настоящим крепостным сооружением, выросшим посреди горной пустоши как гриб-поганка. Колючая проволока в несколько рядов, мешки с песком, вкопанные в землю БТРы без колёс, и низкая блиндажная постройка из сырых, потемневших от дождей брёвен. Воздух пах пылью, дизельной гарью и чем-то кислым, то ли пропотевшим портянками, то ли консервной тушёнкой.

Нас встретили молча. Не было ни радостных возгласов, ни братских объятий. Солдаты с поста стояли небольшими кучками и смотрели на нас, новоприбывших, усталыми, почти пустыми глазами. Они были похожи на людей, которые слишком долго не спали. Их камуфляж выцвел до блекло-серого цвета горной пыли, а лица обветрились и покрылись загрубевшей кожей.

– Ну, вот и смена подъехала, – хрипло произнёс один из них, высокий и худой, как жердь, старлец с нашивкой «ВДВ» на рукаве. – Красивые, чистенькие. Прямо как на параде.

Его звали Старший лейтенант Семёнов, но все звали его «Дедом», хотя ему вряд ли было больше тридцати. Он обвёл нас оценивающим взглядом, и его взгляд задержался на моём ещё не обветренном лице.

– Боевое крещение приняли, я смотрю? – кивнул он в сторону подбитой БМП, которую наши водилы кое-как доволокли до проволочных заграждений.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! Небольшая засада, – доложил наш командир, стараясь говорить бодро.

– «Небольшая», – усмехнулся Дед. – Здесь всё «небольшое». Один выстрел, одна мина. Пока не сложится в одну большую цифирь в похоронке. Располагайтесь. Отдышитесь. А потом работа начнётся.

Нас распределили по посту. Мне и ещё нескольким ребятам выпало занять позицию на основном КПП – контрольно-пропускном пункте. Это была небольшая будка из мешков с песком, откуда открывался вид на дорогу, уходящую в горы, и на мирное село внизу, в долине. Днём оно казалось безмятежным, почти необитаемым.

Вечером, когда жара спала и горы окрасились в лиловые тона, я стоял на посту с тем самым сержантом, который ехал со мной в колонне. Его, как выяснилось, звали Гена, а бойцы звали его «Кузнец» за невероятную физическую силу. Мы молча смотрели на тлеющие огоньки в долине.

– Смотришь на них и думаешь, они там спят, ужинают, детей своих укладывают, – нарушил тишину Кузнец. – А ночью из этого же самого села мужики с «калашами» выползают, как тараканы. Идут к своим в горы. А утром опять мирные пахари.

Я молчал. Эта мысль была слишком чудовищной.

– Вчерашний пастух – сегодняшний снайпер, – продолжал Кузнец, как бы читая мои мысли. – Здесь никто не говорит правды. Здесь у всех свои сказки. А мы здесь чужие. Весь этот Кавказ – театр одного актёра, а мы – статисты, которых убивают по вечерам для остроты сюжета.

Вдруг с передовой позиции донёсся резкий хлопок выстрела, а следом – короткая автоматная очередь. Мы схватились за автоматы, сердце заколотилось. Но всё так же быстро и стихло.

– Ничего, – спокойно сказал Кузнец, опуская ствол. – Это наши с «кукушкой» поздоровались. Снайпер там засел, гад, третий день не даёт покоя. Каждую ночь пробует снять часового.

Через несколько минут по рации подтвердили: выстрел был нашим, снайпер ушёл. Инцидент исчерпан. Просто рядовой эпизод службы.

Я снова смотрел на огоньки в долине. Они больше не казались мне мирными. Они казались глазами спящего зверя, который в любой момент может проснуться. И мы были здесь, на этом клочке земли, чтобы не дать ему это сделать. Не ради героизма. Не ради славы. А просто потому, что нам приказали. И в этой простой, страшной правде не было ничего от тех сказок, что я себе рассказывал, подписывая контракт.

Сказки здесь были другие. И заканчивались они всегда одинаково.