Колыбельная для котенка. Часть 3. Тихие чудеса

Сон Томаса на этот раз был особенным. Он мурлыкал так громко, что, казалось, вибрация разносится по всей комнате. Ему снилось, что он не просто рассказывает Маме-кошке о своей жизни, а ведёт её по своим владениям. Вот его тёплый подоконник-солярий, вот полная мисочка, а вот и сама Хозяйка, чьи руки пахнут хлебом и добротой. Во сне Мама-кошка мягко тыкалась ему в лоб и тихо мурлыкала: «Я знала, я всегда знала, что ты найдёшь свой тёплый угол. Теперь я могу спать спокойно».

Его разбудил не запах еды, а тихий, настойчивый стук по стеклу. За окном, на подоконнике, сидел промокший воробей и безнадёжно клевал своё отражение. Томас приоткрыл один глаз, потом второй. Охота? Нет. Сытый и довольный кот не видел в птице добычи. Он видел… гостя. Неловкого, глупого, но интересного.

Томас медленно потянулся, встал и, выгнув спину в высокой дуге, подошёл к окну. Он сел напротив воробья, разделённые лишь тонким стеклом. Птица отпрыгнула в испуге, но, видя, что угрозы нет, вернулась и продолжила диалог с загадочным соперником. Томас тихо ткнулся носом в холодное стекло. Он не понимал, почему этот маленький дурачок не чувствует его запаха, не бежит прочь. В его мире всё было просто: ты либо охотник, либо добыча. А здесь была какая-то третья, непонятная реальность.

В этот момент в комнату вошла Хозяйка. Увидев картину — кот у окна и воробей снаружи — она улыбнулась.
—Что, Томасик, философствуешь? — ласково спросила она, подходя и проводя рукой по его шелковистой спине. — Не поймёшь ты друг друга. У вас разные жизни. Ты — домой, тепло, уют. А он — на воле, ветер, опасность.

Томас буркнул что-то в ответ, повернулся к ней, требуя ласки. Хозяйка взяла его на руки, а он взобрался и устроился у неё на плече, как живой воротник, продолжая наблюдать за воробьём своим зелёным, полуприкрытым от блаженства взглядом.

В этот день Томас не пошёл на свою обычную прогулку-демонстрацию. Он чувствовал какое-то странное, щемящее чувство. Он обошёл всю квартиру, заглянув в каждый угол. Он проверил, что его любимое одеяло на диване лежит на привычном месте, что тапок Хозяйки пахнет по-прежнему, что в миске есть свежая вода. Это был не страх, а скорее осознание хрупкости этого идеального мира. Он вспомнил холод картонного «островка» и тёплый шерстяной платок, который спас его. Этот дом был его платком, большим и бесконечно тёплым.

Вечером, когда Хозяйка села в кресло-качалку и взяла спицы, Томас запрыгнул к ней на колени. Он устроился так, чтобы видеть её лицо, освещённое мягким светом настольной лампы. Он смотрел, как двигаются её руки, как шевелятся губы, когда она напевает свою колыбельную.

— ...Спи, моя радость, усни... — тихо пела она.

Томас понял, что главное чудо — не в сытой рыбе и не в победе над воронами. Главное чудо — в этом мерном скрипе кресла, в тёплых руках, в знакомом голосе, который разгоняет любые страшные сны. Его вторая жизнь была не просто жизнью. Она была песней. Длинной, спокойной и очень ласковой.

Он медленно закрыл глаза, прижавшись к тёплой коленке Хозяйки. Ему больше не нужно было рассказывать Маме-кошке о своём счастье. Он просто жил внутри него. И это было полным, абсолютным ответом на все вопросы прошлого.