Глава 32 Что же ты нигде не живешь?

Что ж ты нигде не живешь?
Мы-то пока поживаем,
Мало чего успеваем,
Но презираем за ложь,
Не бережем за тепло
Старые добрые песни,
Ну, постарайся, воскресни,
Время чудес не прошло.

Визбор


Почему-то только в феврале, начале марта, облака на закате становятся цвета алюминиевой стружки. Глядя в окно электрички на эти металлические облака, и на февральское солнце — кружок жидкого олова — я всегда легко мог вспомнить ее лицо. Только цвет ее волос я никак не мог вспомнить. Какие они были на самом деле: светло-русые, тёмно-русые, грифельные? При встречах я всегда смотрел немного в сторону. Но хорошо помнил, что, если смотреть ей прямо в лицо — волосы казались ослепительными, как эти металлические облака. Как фотовспышка.
Я не раз рассматривал ее пристально, но так ничего и не рассмотрел. Она вся была в словах. Правда, мы почти не разговаривали, вот что странно. Точнее сказать, мы, конечно, говорили с ней и не раз, но я так и не смог уловить, что она за человек. Я и не стремился это узнать. Никогда по-настоящему не стремился это узнать.
Последний раз мы виделись в начале зимы. Правда, это была не совсем она. Я так и не понял до конца, что это было. Розыгрыш? Снег? Дождь? Может быть, болезнь? Может быть, безумие? Наваждение, дурной сон?

***
Форма насасывалась. Я пробежал шесть разминочных кругов по заснеженному тартану, пощупал пульс — он остался таким, как до бега. 
Потом Волкова согнала новичков, среди которых затесались я и Князь с Барабановым, на футбольное поле, освещенное ярче, чем в самый солнечный день. Мы бежали по небольшому кругу, примерно такого же диаметра, по которому гуляли заключенные на картине Ван-Гога, когда из светящегося тумана вынырнули три высоких девичьих силуэта. Они были изящны даже в мешковатых ветровках. Мне показалось, что я уже видел эту троицу на прошлой тренировке, в толпе. Одна из них все время выпрыгивала на целую голову, чтобы осмотреться, словно кого-то искала, и мне даже что-то померещилось в ней, некое видение в облаках — светлая улыбка Христа, какие-то кучевые пряди, выбившиеся из-под спортивной шапки. В общем всякая психоделика, и как я не привык к этим миражам, на меня снизошло вдруг такое сверхъестественное спокойствие, что я развернулся и, расталкивая локтями толпу, пошёл в другую сторону. В тот раз мы с Князем и Барабановым побежали по набережной Яузы до Иллюзиона, и больше я не видел новичков.
Волкова показывала, как надо вращать руками, когда над стадионом вдруг зазвучал голос Абрам, только громко, как в микрофон, и непривычно словоохотливо.
— Люди, ау! Вы чьи? No comments! Люди! Вы кто? Господа! Вы — звери, господа!
— О боже! — сказала Волкова.
Мне тоже за какую-то секунду, чего только не привиделось!

***
— У тебя получилось! Загадал желание?
— И не одно!
Я обнял ее и поцеловал.
— Ого, это был такой перфоманс?
— До твоего далеко!
— Ну, прости! Ты же простил меня?
— Не пойму только, зачем ты притворилась мертвой?
— Ты поймешь, это такой авангард, постмодерн, размывание всех границ, деконструкция  постправды, возвращение власти над собственным нарративом. А ты, я смотрю, так и не умер без меня?
— У меня мерцающий статус.
И мы оба вдруг начинаем мерцать в этой слепящей тьме. То светимся, то гаснем. И фонари-созвездия над нами то горят, то меркнут, и сирены то звучат, то затыкаются, и Атлантида то затоплена, то плывет.

***
Но целую секунду она опять была для меня опять жива. Словно воскресла из мертвых!
Разумеется, это был просто еще один выдающийся ее двойник, на этот раз — фонетический.
— Ну и шуточки! — сказала мне Волкова. — Иногда они возвращаются?
— Не мечтай!
С того дня, как я увидел в вестибюле первую красавицу МЭИ Таню Манилову, я ждал чего-то подобного. Полубоги не в моем вкусе, но это чудо природы, точно поставило золотую пробу на наше заведение.
— Вы люди или что? — не унималась Лже-Абрам.
— Мы — с летающей тарелки. НЛО! — отозвался, наконец, кто-то из новичков.
— Какой умный мальчик! Да еще с НЛО!
— Умный мальчик, ты ошибся, мы ведь местные, — сказал я голосом Визбора и по-военному прикрикнул шепотом. — Свои!!!
— Точно свои-и-и? — кокетливо протянула Лже-Абрам.
— Вставайте, девочки, вставайте! — прервала идиллию Волкова.
— И вправду, свои!
— Какой шумный призрак! — сказал я негромко Волковой. — Сквозь наушники пробивает.
— Ага! Слышали, новички? Вот какой должен быть голос в горах!
Все были в капюшонах. Я и сам был с поднятым капюшоном — зима только началась. Прожектора, в глазах — туман от морозного воздуха и пота. Кто-то почти одного со мной роста, куртка, вязаная шапочка, но там было много высоких.
— А что ты слушаешь? — Лже-Абрам была уже где-то сбоку и за мной. Я даже понял, что ростом она с меня, если не выше.
Я выключил плеер и снял наушники.
— Дримленд, Роберта Майлза, — соврал я. — Детка.
— Детка — это название трека? — поинтересовался умный мальчик.
— Да, детка. Этот трек был написан для утренних рейвов на Ибице. Чтобы обдолбанная поросль не слишком кончала собой, — сказал я.
— Wen ich das hore, befinde ich mich in Дримленд!!! — прогромыхал над стадионом голос Абрам.
— Майлз? Это тот, который электронный Моцарт что ли? — включился еще один умный мальчик.
— Aphex Twin не слышал? Вот это действительно электронный Моцарт, и Майлзу до него Далёко.
— Да! Громко сказано! Обоснуй, плиз.
— Чего слухаш? Чи маш якесь преференцье музычне? — сказал Голос.
— Да какие там моцарты! Слушайте Панасоник — это группа такая!
— Люди! А почему вы со мной не говорите?
— А ты еще скажи жамэ и заплачь по-французски, — сказал я.
— А если я по-русски заплачу?
— Нет! Кто слышал Афекс Твин, он же — Ричард Ди Джеймс, он же - Polygon Window?
— Это, у которого свой танк? — присоединился к прениям кто-то третий.
— Майлзу до него Далёко! Обоснуй, плиз, а то нехорошо получается как-то!
— Так я плачу по-русски? Ну, хорошо, я плачу!
— Что значит «Чи маш якесь музычне преференцье»? — сказал я.
— Какую музыку ты любишь?
— Изумительно, пани!
— Говори, говори со мной!!! Пой со мной!
Тем временем Волкова продолжала демонстрировать свой командирский голос.
— Вращательные движения стопы! Травма голеностопа — самая распространенная травма в горах.
— Где ты?! Не уходи!!!
— Мадемуазель, вы не ранены? — участливо поинтересовалась Волкова.
— Я несчастна!!!
— Зер гуд! — отозвался Князь. — От занятий этим видом спорта здоровья у вас убавится!
— Тут какие-то полиглоты собрались! — сказал Барабанов.
— Тренируем походку Квазимодо., - скмондовала Волкова. — Правая рука касается пятки задней левой ноги! Князь и Барабанов! Будете мешаться под ногами, я вас отправлю к разрядникам.
— Татьяна Герольдовна! Мы молчим! — пообещал Князь.
— Поговори со мной еще! — пропел Голос на весь стадион.
— Что там за сиротские штиблеты? — спросила Волкова.
— Где ты?!
— Народ, кроме шуток, давайте потом!
— У нее — бенефис, — сказал я.
— У меня бенефис! Люди! Не пропустите!
— Посерьезней, народ! — сказал Барабанов. — Глупая смерть — самая распространенная смерть в горах.
— Где ты?!
— Всё надо завязывать, а то Татьяна Геральдовна нас сама убьет, — сказал я.
— Ты меня не любишь! А я тебя да!!!
— А это уже заявление! — сказал Князь.
— А ведь всё начиналось с Роберта Майлза! — сказал Барабанов.
— И его я люблю!
— Роман Сергеевич, мы вам не мешаем? — спросила Волкова.
— Люди, извините нас! — пропела Лжеабрам.
— Совет да любовь! — сказала Волкова.
— Таня! Ты такая добрая!
— Это Минздрав добрый! А я четвертый раз предупреждать не стану. Князь и Барабанов, вас это тоже касается. Все разбились на пары. Растягиваем спину.
— Все разбились на пары!!! — громче прежнего прорубил Голос Абрам.
— Слышали? Вот какой должен быть голос в горах! — сказал Князь.
— Нет, как таких можно брать в горы? — возмутился Барабанов, явно подлизываясь к Волковой.
— Сцепились локтями и делаем наклоны с раненным напарником на спине. Упражнение для спасателей.
Кто схватил меня сзади за локти. Это была шумная незнакомка. Она была, если и не выше меня, то одного со мной роста.
После пятнадцати кругов и силовой тренировки, Волкова сделала объявление.
— Так! Внимание! Новички, которые хотят в ноябре поехать на Казбек, после тренировки, в секторе для прыжков, вас будет ждать снежный барс Володя по кличке Дзен и Три Толстяка.
— Барс Володя? — радостно объявил на весь стадион Голос.
— И Три Толстяка? Как? Барс Володя? — понеслось из этой кучи молодой альпинистской поросли.
А я подумал: «Легендарный Володя Полянцев! Счет снежных барсов перевалил за сотню, а вот высотников, на счету которых есть первопроход с великим Хергеани, надо еще поискать!»
Я его как-то видел, но мельком, на сборах, в горах, где все — похожи, как родные братья. На Энергии мы не пересекались. Он, как и Коля Черный, редко заходил в родной клуб.
— Давай опять поговорим!
— Давай потом поговорим.
— Потом я еду на Казбек. С барсом Володей по кличке Дзен и тремя Толстяками.
— Вот там и поговорим.
— Нет, нет. Не уходи!!!
— Да здесь я, здесь.
Всю тренировку прожектора окружали нас, как автоматчики толпу на стадионе Насьональ де Чили. К тому же мы все были одеты в мешковатые ветрозащитные костюмы и прятались под капюшонами от первого в том году ледяного ветра. Даже подходя к ней на дистанцию пионерского медляка, я не мог различить ее лица.
За футбольными воротами мы увидели какого-то мужичка в школьной куртке с капюшоном и в шапке с помпоном и трех девчонок по виду — школьниц. Я подумал, что кто-то почти всей семьей встречает одного из новичков после тренировки. Умного мальчика №1 или умного мальчика  №2.
Это были Володя Полянцев (он же — Дзен) и Три Толстяка — моложавые и симпатичные разрядницы. Буйнову я знал. Второй Толстяк был армянкой, и выглядел взрослей других. Третий — самая настоящая десятиклассница, блондинка с фигурой гетеры и смеющимися глазами польской еврейки.
— Вы Володя? Вы Володя? Вы с нами едете на Казбек?
Новички облепили Дзена, как слепни труп лошади.
— Четыре круга, наверное, уже не успеем?.. — задумчиво и как-то неуверенно протянул он.
— Четыре круга после тренировки — это шутка? — сказал умный мальчик №1.
— Да, четыре, наверное, уже не успеем… — продолжал размышлять Дзен вслух. 
— Однозначно не успеем! Вы что!
— Смеётесь над нами?
— Тогда сделаем так… — в голосе Дзена звякнул титановый ледобур. — Сейчас бежите двенадцать кругов, а я записываю, кто, как прибежит. Первых восемь и поедут со мной в ноябре на Казбек.
Князь с Барабановым ретировались в раздевалку, а я пробежался вместе с новичками. Один коренастый стайер меня даже обогнал.
Дзен обманул. Он брал на Казбек всех. Надо было только еще отжаться.
— Юноши — тридцать раз, девушки — двадцать, юниоры, калеки, беременные и те, кто все это совмещает, — десять раз, — сказал Дзен.
— А никто и не совмещает! — оглушил опять всех нас голос звукоусиленный Голос Абрам.
— Споемся! — сказал Дзен.
Издали, сквозь застилающий глаза пот, я различал, как чей-то высокий силуэт старательно и честно отжимается свою положенную двадцатку. Потом силуэт встал, вытянулся во весь свой рост, и привстав на цыпочки, как балерина, и высоко подняв локти, маленькими симметричными грациозными толчками поправил головной убор.
«Голая девка — дрожит, дева нагая — трепещет» — вспомнилось почему-то мне.