Колыбельная для котенка. Часть 4. Пушистый комочек

Тишину следующего утра нарушил незнакомый звук — взволнованный, торопливый голос Хозяйки за дверью и какой-то новый, едва уловимый запах. Томас, разбуженный суетой, насторожил уши. Он слез с подоконника и пошел к входной двери, походкой настоящего хозяина, решившего выяснить источник беспокойства.

Дверь приоткрылась, и в квартиру вместе с Хозяйкой впорхнул поток холодного воздуха и… маленький, пушистый комочек в ее руках. Хозяйка бережно держала завернутое в мягкий шарф существо, от которого пахло холодом, улицей и чем-то молочно-сладким, совсем детским.

— Ну все, малыш, теперь ты дома, — успокаивающе говорила Хозяйка, обращаясь к свертку. — Успокойся, тут тепло и безопасно. И у тебя теперь есть старший брат.

Томас замер у ее ног, вытянув шею. Его нос задрожал, впитывая новый запах. Это был не запах врага — собаки или другого кота. Это был запах… беспомощности. Тот самый запах, который он, возможно, сам когда-то издавал.

Хозяйка опустилась на колени и развернула шарф. На полу оказался крошечный, дрожащий котенок. Он был рыжим, словно осенний лист, и его огромные, испуганные глаза-блюдца обводили комнату, не в силах сфокусироваться. Увидев величественного Томаса, котенок съежился и жалко пискнул.

Томас сделал осторожный шаг вперед. Он не шипел и не выгибал спину. Любопытство пересилило ревность. Он медленно приблизил свой нос к незнакомцу и обнюхал его с ног до головы. Да, тот самый запах — запах брошенности и страха. Память Томаса отозвалась тихой болью где-то глубоко внутри.

— Смотри, Томасик, это Бублик, — ласково представила нового жильца Хозяйка. — Его маму-кошку, к сожалению, сбила машина. Он один в этом мире. Мы не можем оставить его, правда?

Томас ответил не мяуканьем, а тихим, глубоким мурлыканьем. Он ткнулся носом в бок испуганного котенка, а потом принялся вылизывать его взъерошенную спинку своим шершавым языком. Это был древний жест, язык его рода. Язык, на котором говорила его собственная мама-кошка. «Ты не один», — словно говорили эти вылизывания. — «Теперь ты под защитой».

Прошло несколько дней. Бублик, согретый заботой и накормленный, постепенно осваивался. Он, как тень, следовал за Томасом по пятам. Томас, к удивлению Хозяйки, проявлял недюжинное терпение. Он учил малыша уму-разуму: показывал, где стоит миска с водой, как точить когти о специальную досочку, а не об обои, и с важным видом демонстрировал, как правильно встречать Хозяйку у двери.

Играть с Бубликом было одно удовольствие! Малыш носился за фантиком на веревочке, а Томас с видом мудрого наставника сидел в стороне, лишь изредка делая ленивый выпад лапой, чтобы подкинуть игрушку повыше. Иногда они засыпали вместе, свернувшись в одном кресле, как два пушистых клубочка — один большой и умудренный, другой маленький и беззаботный.

Как-то вечером Хозяйка, глядя на них, сказала с легкой грустью:
—Знаешь, Томас, я боялась, что ты будешь ревновать. А ты… ты стал ему почти отцом.

Томас, дремлющий рядом с Бубликом, лишь буркнул сквозь сон. Он не думал словами. Он просто чувствовал, что его дом, его «вторая жизнь», стала еще более полной. В ней появился новый смысл — забота о том, кто слабее. Теперь, засыпая под скрип кресла-качалки и тихую колыбельную, Томас видел не только маму-кошку. Он видел себя самого — сильного, уверенного, того, кто дарит тепло, а не только принимает его. И это было самым большим чудом из всех.