12. Таинство познания

   Каждый раз, когда у Романа выходила новая книга, он дарил мне экземпляр, говоря, что я первый, кто удостоился этой чести!
   Торжественно вписывал авторское посвящение своим каллиграфическим почерком.
   На полке моего серванта стоят его книги. Они и теперь там занимают почетное место. Но я уже давно ставлю туда и свои, рядом с книгами Романа и любимыми классиками, ощущая себя тоже классиком… Шутка.   
   В часы, когда он бывал у нас, мы подолгу говорили на разные темы. Он рассказывал о своей жизни, я вставлял свои "пять копеек", вспоминая детские годы, детский дом.
   Потом само собой вспоминались душевные песни тех лет. Рома брал гитару, и песни лились прямо из сердца в сердце.
   У друга – бархатный баритон, у меня лирический тенор и мы, что называется, спевшись, вспоминали душевные советские песни, романсы, русские, шедевры военных лет.
   Искушённый в этих делах, он давно выступал с концертными программами в наших санаториях и в городах Кавказских Минеральных Вод.
     Для выступлений он разработал две темы: первая – выступление на основе собственных стихов, которые он «разбавлял» авторскими песнями и песнями советских композиторов.   
   Вторая посвящена полностью Сергею Есенину. Надо сказать, что она пользовалось особым спросом и любовью у зрителей.
   На концертах Роман вёл себя безупречно. Рослый шатен, с правильными чертами лица. Одежда с иголочки: костюм, белая рубашка, галстук или чёрная бабочка, лакированные туфли.
   Каждый жест, каждое слово на сцене обдуманы и обкатаны. Свои стихи он читал почти все наизусть, пел, играя на гитаре, изображая мини сценки.
   Порой это было излишне театрально, но для поэта с провинциальной сцены, учитывая публику, в основном это пожилые дамы, вполне выглядело прилично, чтобы заработать аплодисменты... 
   Благодаря выступлениям, он реализовывал свои книги.   
   За долгие годы концертной деятельности Роман стал известен далеко за пределами своего региона.
 
   По-хорошему я немного завидовал другу, хотелось также безупречно властвовать на сцене, но понимал, что для этого ещё не созрел, к тому же, необходима хорошая школа, умение вести себя на сцене. Ничего этого у меня не было, ведь я начал достаточно поздно...
   Он говорил, что некоторые дамы специально приезжают каждый год в санатории, где он выступает, чтобы увидеть и услышать своего кумира.
   Несомненно, ко всем его достоинствам можно добавить такие черты, как открытость, доброта, приветливость в общении. Со стороны он выглядит таким большим, улыбчивым, положительным, производит впечатление человека с академическим отношением к делу, которым он занимается. Так, по крайней мере, казалось мне тогда.
   Я вошел в его жизнь, когда он был уже сложившейся личностью.
   Так было не всегда. Когда Роман начинал свой творческий путь, не все у него складывалось гладко. Став известным в определённых кругах, все равно у многих коллег его уровня было неприкрытое отношение к Роману, скорее, как к ремесленнику от рифмы. Стихи его считались простоватыми, если не примитивными, он злоупотреблял глагольной рифмой, "давил" на чувственность, что трогало сердца лишь у его поклонниц.
   Это я узнал позже. Сначала я, как и он, думал, что ему элементарно завидуют. Но я читал и других, к коим Роман сам учил меня критическому отношению, даже если это классики.
   И сравнение не всегда были в его пользу. Одна известная в крае поэтесса публично заявила: «В стихах Романа поэзия не ночевала…».
   Ему бы забыть этот досадный демарш, но он сам всем рассказывал об этом, не стесняясь, а порой даже с некоей бравадой. Видимо, хотел показать: вот, мол, унижали меня, а я выше этих сплетен и потому добился все же того, что стал признанным в крае, членом Союза писателей, лауреатом и так далее.
   Конечно, так бывает в творческих средах, когда ревнуют, оттесняют, принижают. Но не бывает дыма без огня...
   Роман считает себя приверженцем классического стиля, придерживается в стихах чёткой логики, стройности, создаёт их без вычурности и прочих туманностей. Это импонирует и мне, но все мы разные и я допускаю исключения, экспериментальный подход. Это допускают и каноны классического стихосложения.
   По-видимому, противодействие своим оппонентам только закалило его. Если допускалось многообразие в творческих экспериментах, то почему теперь стал моветоном старый, добрый, классический стиль?
   В открытую теперь не говорили о его примитивизме, но по-прежнему среди коллег по СПР ходили слухи о его надутой репутации...
   Роман имел на этот счёт своё железное мнение, он считал, что вполне законно занимал нишу в поэтической иерархии нашего региона.
   От себя бы я добавил к портрету друга один из положительных моментов не творческого, а человеческого свойства: Роман долгое время ухаживал за тяжело больной матерью, что характеризует его в высшей степени, как порядочного человека и любящего сына.
   Мы знаем, что в нынешнее непростое время дети бросают своих престарелых и больных родителей, а то ещё и хуже: ради наследства выгоняют из дому, определяют в стардома.
   Уход за матерью отнимал у Романа уйму времени, приходилось быть в роли медсестры и домохозяйки, но проза жизни не являлась препятствием для выхода его очередных книг.
   Он любил богемный образ жизни, часто бывал в компаниях, на презентациях. «Не любил» выпить, часто увлекаясь этим, приходил домой, что называется, на бровях.
   Естественно, дома слышал материнские упрёки и, чувствуя себя виноватым, зарекался не злоупотреблять, верил сам в это, и заверял мать, что непременно перестанет пить.
   Но каждый раз не сдерживался, пускаясь во все тяжкие, ведь вокруг столько соблазнов!
   В жизни любого человека случается немало встреч, которые бывают судьбоносными. Появление Романа в моей жизни сравнимо с чудом.
   Без основательной подготовки, своего рода университета на дому, я бы вряд достиг того, что достиг благодаря Роману.
   В долгих и обстоятельных беседах он рассказывал о правилах стихосложения, а «вне программы» повествовал о жизни поэтов, писателей, деятелей истории и культуры. Это расширяло мой кругозор, погружало в атмосферу этой необычной среды.
   Знал он немало курьёзных и серьёзных историй о быте и жизни современников и великих, с удовольствием рассказывал об их взлётах, проблемах, судьбах.
   В качестве нелюбимых поэтов у него были: Цветаева, Мандельштам, Пастернак и прочие «безродные космополиты».
   К ним причислял и Иосифа Бродского –  «поэта скотского» (его определение, что шокировало меня).   
   Также Роман не был оригиналом в расхожем мнении, что «жиды всё захватили» и правят в искусстве, как и в политике. "По секрету", особенно находясь под градусом доверительно и трагически часто разглагольствовал на эту тему.
   Жидом он считал и Евгения Евтушенко. Известно, что Евтушенко взял фамилию матери. По отцу он Гангнус, значит по национальности он немец, но это не убеждало Романа. Ох, не зря, говорил Роман, что автор «Братской ГЭС», "Бабьего яра» и других известных вещей будто "прятался" за фамилию матери…
   Нельзя сказать, что Роман не понимал, что русских в России в чистом виде в любой сфере деятельности, особенно в творчестве, практически нет. Мы говорим – Пушкин, Лермонтов, но все знают их предков, однако считаем их истинно русскими поэтами.
   Бальмонт, Фет, Блок... уже никто не спрашивает о их корнях, все также считают их русскими поэтами.
   А в наши дни, когда все нацменьшинства даже на Западе называют нас скопом русскими, это особенно актуально и культивируется политиками, и это же подхватило с удовольствие население России.
   На мой взгляд, в нем проявлялось что-то дремучее и неумное, сквозило завистливое отношение к более известным и талантливым коллегам по перу.   
   Почему-то в наши дни многие, особенно бОрзые новички от рифмы, считают, что классика устарела, что она слишком прямолинейна и примитивна…
   Однако богатство образов, метафор, сравнений у наших корифеев никто не отменял.
     Поэзия Бродского, Цветаевой, по мнению Романа, заумна, вычурна, сложна для восприятия, и большинство написанного ими пригодно разве что для филологов, критиков, специалистов, но не для простых людей.
   И хотя миллионы, не обременённые этими знаниями, читают и обожают этих авторов, для него они – выскочки, чьи-то ставленники, протеже...
   Роман и мне прививал эти взгляды. Я не понимал его точку зрения, а позже окончательно убедился, что «теория» его сильно хромает. Этот радикализм, видимо, от косности и чрезмерной прямолинейности характера. Таков он, и с этим ничего не поделаешь.
   Позже я убедился в этой негибкости, сказавшейся на мне самом.
   С другой стороны, его консерватизм указывает на  постоянство характера. Он никогда не юлил, был прямой в суждении и поведении, как телеграфный столб, бравируя своими убеждениями среди таких «чайников», каким я был поначалу.
   А для творца, каковым он, несомненно, считал себя, это уже диагноз, вроде паранойи.
   Возможно, я  в чем-то ошибаюсь, да простит меня мой бывший друг... Тем не менее, тогда происходило взаимное таинство познания друг друга.
   С моей стороны это было ещё и познание мира творчества, который он открыл для меня, но входил я в этот мир все же через калитку своих моральных устоев.
   Конечно, я не сразу стал смотреть на Романа сквозь критическую призму, но находясь под влиянием его взглядов, я смотрел и по сторонам, общался с другими, у кого, понятно, были иные взгляды, чем у моего наставника. И, естественно, у меня сложилось собственное  мнение, хотя и гораздо позже.
   И я рад этой метаморфозе, иначе грош цена тому же Роману, если бы он воспитал меня своей копией. Это в принципе не должно мешать дружбе двух взрослых творческих людей. К сожалению, впоследствии это оказалось одним из факторов нашей размолвки…

        ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...