Кошмар синхрониста

Соловьёв сегодня с самого утра на ВДНХ, и он снова опаздывает, хотя ему казалось, что он доберётся сюда вовремя. Ему позавчера исполнилось двадцать семь лет, но хмель, кажется Соловьёву в это утро, всё ещё не отпускает его. Сергей осанистый, крепкого телосложения и бойкий на язык, но натура его беспокойная. Он часто бывает склочным с людьми, отчего и не может похвастаться обилием друзей. В эту субботу опаздывая, взволнованный, он ускоряет шаг по направлению к павильону №57. «Ага, он здесь, совсем рядышком, – польстил себе Сергей и уверенно ткнул пальцем в карту, — минут двадцать пешком. А если бегом? Если так, то после пробежки никакая туалетная вода не перебьёт запах пота». И он быстрым шагом направился к месту проведения международного форума «Метро — наше будущее».

Лето. Выходной день. И вот ещё что: Соловьёв осознаёт, что не должен был здесь очутиться. Пусть золото с куполов павильонов, ослепляя, осыпает его с головы до ног, и лазурь льётся на него с небес, как морская вода. Пусть свистит ветерок в его ушах, и дух молодого переводчика устремляется ввысь, подобно белеющему макету ракеты «Восток» перед павильоном «Космос». Пусть! «Всё равно, как бы я ни любил это место, меня не должно было здесь оказаться», – упрямо ворчит внутренний голос Соловьёва, коверкая его родной русский язык.

«Чёртова Евдокимова. Из-за неё я нахожусь здесь. Это её тема: строительство метро».

Он и Евдокимова (кого теперь костерил нутровой соловьёвский ворчун) в разное время учились в институте иностранных языков, где изучали японский, став переводчиками-синхронистами. Однажды, сблизившись по работе, молодые люди увлеклись друг другом. Их связь не была скреплена большим чувством, но только лишь пылкой страстью и, как о них сказал кто-то из общих знакомых, — такие отношения были «обоюдно полезными для физического здоровья».

Евдокимова — пылкая женщина, о чём знал каждый, и быстро понял соловьёв. Женщина пылка и в работе: всегда переводит с жаром, дыша и постанывая так, будто отдаётся докладчику. Кабинку она не любит, предпочитая сиять с трибуны близ «объекта». Чтобы весь зал её видел! Удивительная фемина. Однажды, оказавшись-таки в кабинке перед микрофоном, она взялась синхронно набирать текст на клавиатуре модного, в 90-е, ноутбука IBM, забыв переключить раскладку. Поспев за говорливым японцем и нацелившись прочитать с монитора как с листа суть короткой вступительной части доклада, она к своему ужасу обнаружила вереницу латинских символов. Майя заплакала и вышла прочь, отключив микрофон. Позору она предпочла бегство.

Соловьёв добрался до искомого павильона. На входе, между стеклянными дверями, его встретили улыбчивая старушка и строгий юноша с повязкой на плече.
— Ты куда, молодой человек? – осведомилась женщина, задиристо взглянув на Сергея. — Форум ещё не начал свою работу. Поостынь-ка на улице, милый.
— Бабуся, я переводчик и здесь по делу, – огрызнулся Соловьёв.
— Какая я тебе бабуся, сынок? Мне и семидесяти ещё нет. Я женщина в возрасте. Леди я!
— Простите, Лидия, но мне нужен Марк Аврелич, – деловито уточнил Сергей.
— Идите за мной, – забасил рослый охранник. Он, сдвинув брови домиком, подвёл Соловьёва к вёрткому толстяку на примусных ножонках. — Колюще-режущих предметов с собой нет? – хмуро осведомился страж и, пробубнив «а, впрочем, ладно», скрылся из виду. 
— А-а-а! – заблеял кругляш, мутно всмотревшись в Соловьёва, — вы от Майи Стефановны. Очень хорошо. Майка звонила, всё объяснила. Вот, держите, это вам, – он протянул Соловьёву паспорт переводчика: пластиковое удостоверение на зелёной ленточке. — Извините, – пропел Марк Аверьянович, известный в кругах переводчиков как Аврелич или просто «папа», — без фото не солидно, пардон, оставили физиономию Майки, но фамилия и имя ваши, хоть и без последних заклеенных букв: Евдокимов Май, э-э, – проблеял Аврелич, подведя Сергея к кабинке. — Ваша кабинка, Серёжа, номер три. Счастливая цифра, – обрадовал он Соловьёва, не забыв, однако, предложить ему чашечку кофе. На втором этаже царил обильный фуршет. — У нас богатые столы. Всё там, вверх по лестнице, – сказал и лопнул, как мыльный пузырь.

«Мне, чёрт тебя дери, не до фуршета», – огрызнулся про себя синхронист. Форум ещё не начался, но народа — стоймя весло не упадёт. И Cоловьёв стал протискиваться между людьми. Здесь было много иностранцев, но Соловьёв зорко прицеливался в азиатов, силясь расслышать японскую речь. И он быстро обнаружил японцев, сгрудившихся у демонстрационного стенда. Соловьёв начал пробираться к группе узкоглазых человечков; они были улыбчивыми и в приподнятом настроении. «Я не должен выдать себя как переводчик. Моя задача, как у разведчика: подслушать, о чём говорят люди. Узнать имена докладчиков, вникнуть в суть тем их сообщений и составить представление об их словарном запасе; мне нужна терминология», – решил Соловьёв и тотчас услышал японские слова и фразы: «выгрунтовка», «щитовая проходка», «экскавация гравия», «поверхностное заложение».

«Майя, чёрт бы тебя подрал! – сетовал синхронист на свою подругу. — Не стоило мне ехать к тебе вчера вечером». Соловьёв ворчит на Евдокимову и слышит: «дюккер», «калотта», «кессон-тоннель»… «Что ещё за калотта?», – с ужасом подумал Соловьёв и прочитал в проспекте, схваченном им со столика: «Калоттирование от фирмы Fugami — научно-технический прорыв, совершённый японскими инженерами в области укрепления верхней сводчатой части тоннеля при проходке». Соловьёв скользнул взглядом по другим брошюрам: вот, кессон-тоннель, мать его, — это тоннель, опущенный под землю кессонным способом. «А что это такое, кессонный способ? – ужаснулся переводчик, — я же специалист в области медицины. Мой второй вуз — медицинский. Я молодой врач, одновременно с языковым институтом окончивший и вечернее отделение педиатрического факультета медицинского университета. Доклады по физиологии или биологии перевожу бегло, но тут… Ах, Евдокимова! Ловко ты впутала меня во всё это. Позвонила Авреличу, — этой хлопотливой тётушке, — выпросила себе пару выходных, сославшись на критические дни, договорилась обо всём. Всё утрясла. И, в итоге, я здесь вместо тебя, Майюша», – разгорячился Сергей.

Сердился на свою любовницу он не долго, так как, вспомнив минувшую ночь, мгновенно оттаял в глубине трепетной души. Сердце его наполнилось теплотой. «Как хороша эта стерва, – подумал Соловьёв с восторгом, — сколько энергии, и как всё умеет!» Слово «Кама» теперь вскружило ему голову — оно из области чувственной и эмоциональной жизни людей. Они с Евдокимовой полночи читали «Камасутру» в переводе Бертона. Разглядывали картинки затейливых поз. Экспериментировали и практиковали до самой бледной пелены рассвета.

Работа заставила Соловьёва мысленно вернуться к строительству метро. Он принялся рассуждать об этом и заговорил сам с собой, пробубнив: «Было бы просто, как это удавалось Майе, подойти, многообещающе улыбнуться и попросить реферат выступления у каждого из гостей мероприятия. У женщин — соблазнительных и доступных на вид — это получается легко». Евдокимова, всю жизнь, помня свою оплошность с набором латинских букв, только так и работала: раздавала улыбками авансы и получала в руки тексты докладов. «Но я, – загордился собой Сергей, — не шикарная брюнетка и всегда отдуваюсь сам!»

— А-а-а! – вдруг Соловьёв услышал затылком блеяние «папы», внезапно сзади повисшего, как сенбернар, на его плечах, — вы, соловушка, птаха божья, уже нащупываете тему? Молодец. Вот, я вас сейчас всем представлю, – он, бегло говорящий по-английски, принялся знакомить Сергея с тремя японцами. Одного из них звали Токиса Тособака, второго величали Когото Неберуто и был третий из представленных Соловьёву мужчин: низкорослый желтолицый человечек по именем Руками Неногами. Все они были инженерами средних лет. Весёлые и самоуверенные миллионеры. Соловьёв заговорил с ними по-японски, чтобы «папа» повторно пропал из виду; Аврелич не любит выглядеть профаном и не понимать суть беседы. Кто-то из японцев за разговором с любопытством поглядывает на фото нагрудного паспорта Сергея, удивляясь несхожести изображения широкоскулого лика молодой женщины с чертами мужественного лица синхрониста. И модной чёлки у Соловьёва не было. Состоявшийся разговор — был пустым трёпом, из которого Соловьёв вынес только одно: первым выступает Неногами — человек с пробором в лоснящихся чёрных волосах, поминутно почтительно кланяющийся, кивающий и подобострастно хихикающий. «Это тебе, – подумал Сергей, — не испанский богатей, чей один самодовольный вид сшибает с ног, как боксёрский хук». Суть своего доклада азиат, не желающий себя признавать таковым, — как все японцы, — Соловьёву не раскрыл. «Япона мать!», – выругался Соловьёв.

В его кабинке было душно. Соловьёв уселся на шаткое кресло. Микрофон, перемотанный изолентой синего цвета, поник капсюлем над заляпанным столиком. Бумажный стаканчик, оставленный кем-то из опрятных переводчиков, был наполнен окурками в губной помаде. Мусорной корзины не было, и Соловьёву пришлось отправить заплёванную пепельницу под стол. В кабинке все голоса гостей важного мероприятия слышались переводчику приглушёнными. Вскоре организаторы форума, после общих вступительных фраз, предоставили слово докладчикам. «За англичанами и чехами, — перед немцами, — докладывают японцы», – шелохнулось в ватной голове Соловьёва, и он увидел трибуну, по направлению к которой двигался, как пританцовывающий вальдшнеп, Неногами — соловьёвский «объект». Сергей схватил наушники. «Дужку, – проворчал он, — кажется мне, кто-то грыз. Она вся в пятнах странного цвета». И тут же увидел, что к одной из чашек наушников прилипли чьи-то сальные волосы. Левый амбушюр был в жирной перхоти, сдуть которую у Соловьёва никак не получалось. Он осердился на неприятные обстоятельства, хоть на это у него совсем не было времени.

Японец начал свой доклад, не поинтересовавшись — готов ли Соловьёв к работе. Оживлённый синхронистом микрофон подал голос: что-то пропищало в зале и, хлопнув, — наподобие звука выпущенного утробного газа, — смолкло. С ужасом Соловьёв ко всему прочему понял, что наушники неисправны: он слышал только каждое третье слово докладчика, но, взглянув на японца, осознал одно: Неногами в своём докладе улетел чёрте куда. Японец, не стесняясь, лупил словами в зал, как из пулемёта, не останавливаясь ни на секунду. В сторону синхрониста он и не думал смотреть. О синхронности перевода азиат, похоже, совершенно забыл. Теперь Соловьёв слышал только слоги: «ка», «ко», «го»…

«Проклятая Евдокимова, – озлобленно произносит Сергей, — это всё из-за тебя!»

В его голове плывёт туман. В висках стучит пьяная кровь. Он взглядом выхватывает ухмылку Аврелича. Его круглая физиономия выпилилась из древесной духоты кабинки и растянулась в улыбке перед Соловьёвым: «Что-то не так, Серёженька?» – хихикает «папа». А японец с трибуны токует как глухарь, не останавливаясь. Над ним раскрывается веером павлиний хвост. Японец кружится в танце, обхваченный крыльями узкоглазых птиц. В кабинке переводчика чья-то невидимая рука возвращает на заляпанный столик, к самому лицу Соловьёва, окурки в красных пятнах, и бычки начинают интенсивно чадить. Нити табачного дыма, взвившись к лицу толмача, обвивали Соловьёва. Ему стало трудно дышать и вдруг ощутил на правой щеке чешуйки гадкой перхоти, одновременно почувствовав, как по спине пару раз скатились крупные капли пота. В голове Соловьёва загромыхал голос декана Пивчанского: «Японский — агглютинативный язык, девочки-мальчики… Ловушки творительного падежа в устном переводе всегда опасны… Долой штампы готовых эквивалентов!» И Сергей улышал стоны своей возлюбленной: «Серёженька, милый, мы с Пивчанским освоили позу <Объятия стыдливой женщины>, которую ты, дурачок, не любишь». И до его уха донёсся смех Пивчанского: «Не поддавайтесь гипнозу докладчика, мальчишечки, ха-ха… Всегда помните о манёвре обхода, девчоночки…» И снова перед Соловьёвым завертелся юлой Аврелич в чалме из юбки. Он отвратительно картавил: «Поза наездницы! Мне че’товски пон’авилась эта поза, батенька!» Во рту «папы» зубами удерживалась Майина туфля на шпильке.

И тут-то Соловьёв отчётливо осознал, что с него довольно.

— Идите вы все к чёрту! – промычал он в заспанное женское лицо. Его жена, разбуженная стонами благоверного, моргая, смотрела на Соловьёва в свете ночника.
— Успокойся, – взялась утешать Мария пожилого мужа, — угомонись, тебе приснился кошмар. И тут же женщина рухнула на постель головой с отпечатком подушки на лице.
— Это точно, – пробормотал Сергей Иванович, придя в чувство и приподнявшись на локте над своим большим животом. — Страшный сон переводчика-синхрониста.