Зовутка

Примечание: время действия - 1990-е.


В нашей деревне у Синь-озера всегда должна жить зовутка.

Это все знают, но никто про это не говорит.

А то, что живёт в самом Синь-озере и хранит его, выходит на зов зовутки.

Я откуда-то знала, точно знала: моя прапрапрапрабабка звала его, когда царёвы опричники хотели пожечь деревню. Моя прабабка звала его, когда в гражданскую по округе лютовали белоказаки. Моя бабка звала его, когда через наши леса проходили карательные отряды фашистов, искавшие партизан. И только моя мама его не звала, потому что незачем было. Деревня жила спокойно — и так же спокойно спало Синь-озеро.

Мама умерла.

И наступил мой черёд быть зовуткой.

Сначала мы решили, что эти семеро на трёх чёрных джипах заехали порыбачить. Но они, пригрозив пистолетами, разнесли наш продмаг и стали ловить на улице молодух, чтобы забрать их с собой. Тогда мы поняли, что они едут на Кавказ, там же беспредел и война. Они что-то натворили в тех местах, где жили, а может, и сбегли откуда-то — трое из них были сплошь в синих наколках.

Тогда деда Павел, у которого я, трясясь от страха, отсиживалась, тяжело на меня посмотрел и вымолвил:

— Пришло твоё время, Настасья.

И я поняла, что трясись не трясись, а придётся звать.

— Я же никогда… — прошептала я и осеклась.

Мой черёд.

Моя пора.

Я вышла за калитку деды Павла и пошла по совершенно пустой улице. Вокруг щиколоток завивалась бурая пыль, хотя ветра и не было. Стояла мёртвая тишина. Даже воробьи не галдели и собаки не лаяли. Внутри у меня всё дрожало.

Тёмные, как кровоподтёки, тучи нависли низко-низко над Синь-озером. Чёрные джипы стояли с распахнутыми дверцами. В один из них двое татуированных с хохотом запихивали Наташку Дёмину, та хрипло рыдала и пыталась упираться. Бугаи лениво её жамкали. Во второй джип покорно, будто робот, усаживалась Люда Сотникова, мужик в щегольском костюме, наверное, главный у них, с подчёркнутой галантностью поддерживал её под локоть. Но юбка на ней была разорвана до самого пояса, светя голым, багровым, тонкие руки — сплошной синяк.

Багажники джипов тоже были открыты — там виднелись ящики с яркими упаковками и коробки с бутылками из продмага.

Из динамиков визгливо заливалась певица:

— Ставки сделаны, ставки сделаны, ставки сделаны, господа!

Я застыла, тяжело дыша, хоть и не бежала вовсе. Чужаки не спеша обернулись ко мне, один выхватил было пистолет, потом свистнул:

— Тю, ещё баба. Берём, Корней? — и вопросительно глянул на главного. Тот по-хозяйски меня осмотрел, чуть поморщился:

— Не первый сорт, но сойдёт. Тем более сама пришла. Сгодится, некогда других искать. Не нравится мне здесь, валить надо… Цыпа-цыпа-цыпа! — поманил он меня к себе под хохот остальных, блеснули золотые зубы.

Меня передёрнуло, я посмотрела на Синь-озеро. Оно тоже почернело, как и небо над ним, налилось непроглядной тьмою.

— Настька, беги! — вдруг дико заорала Наташка, перестав вырываться, а Людмилка, наоборот, выпрыгнула из джипа и надрывно крикнула:

— Настька, спаси!

«Спаси и помилуй, Господи!» — эхом пронеслось у меня в голове. Волосы мои столбом взвились к верху, будто подхваченные ветром, хотя никакого ветра не было.

И я позвала. Я откуда-то знала, как это должно звучать — нутряной вой, вздымающийся до пронзительного свиста, оглушительный звон:

— Приди, приди, приди-и!..

Я не хотела смотреть, хотела закрыть глаза. Но они не закрывались — я всё равно видела, как вздымается из Синь-озера то, что жило там испокон веку, то, что всегда приходило на зов.

Наташка с Людмилкой опрометью кинулись в разные стороны, повизгивая, почти на четвереньках, пока то, что жило в Синь-озере, молниеносно облепляло семерых чужаков, высасывая их, как дитя высасывает сок из тетрапака с трубочкой.

Хлюпало, стенало, визжало, выло.

Потом всё закончилось.

Стихло.

Я осела наземь, наконец закрыв глаза.

Я не знала, сколько времени я так просидела. Снова зачирикали воробьи, подул ветер, солнце высушило мои мокрые щёки.

Твёрдая сухая рука деды Павла легла мне на макушку. Ладонь его слегка вздрагивала.

— И что теперь с их тарантайками делать, ума не приложу. Ладно, разберёмся. Пошли домой, Настасья. И это… знаешь что?

Я еле разлепила опухшие веки, взглянула на него снизу вверх. Его седая борода золотилась на солнце, ветер парусил просторную рубаху. Он наклонился ко мне и просто сказал:

— Мужика тебе найдём, Настасья. Зовутка Синь-озеру всегда нужна.