Три дня в Одессе

(Продолжение саги об одесской девочке)

К 2011 году в Одессе не осталось никого из наших родственников. Но остался открытым вопрос о том, кто после осенне-зимнего упадка приведёт в порядок могилы дедушки, бабушек, моего маленького брата и дяди. С могилами их предшественников дело было проще: на месте Преображенского кладбища, где они покоились, создали небольшой садик с зверинцем возле Привоза. Второе христианское кладбище по Люстдорфской дороге, к счастью, сохранилось, но вопрос решался так: или никто, или я. Я не позволила себе долго колебаться, потому что рефлексия приводит к бездействию. Просто в один из дней мая купила билеты, заказала  мини-гостиницу «TokyoStar», сложила инструменты в саквояж и 23 мая отбыла в Одессу.
Гостиница располагалась недалеко от вокзала в одном из корпусов трамвайного депо. Всё было облицовано светлой плиткой и украшено аквариумом и японскими миниатюрами. Впрочем, мой одноместный номер был очень  лаконичным и состоял из кровати, откидного столика, вешалки, умывальника и унитаза...Ну, и ладно, зато трамвай на кладбище начинал свой путь почти от порога гостиницы.

День первый.

 Поезд Москва-Одесса приходит рано утром, поэтому я успела позавтракать  домашними бутербродами и в девять часов уже была на кладбище .В прошлом году я отчаянно сражалась с зарослями одичавшего лилейника, порослью  сирени и какого-то агрессивного дерева и особенно – с ненавистным  диким виноградом, прущим с соседней могилы и непроницаемым плащом накрывшим наш участок.  В этом году меня ждала та же картина.

С завистью вспомнились чистенькие кладбища в Европе, с ровными аллейками, без этих кошмарных джунглей. Ну, что ж, начнём, пожалуй... Пошли в ход секатор, серп, а подчас и пила. В конце мая в Одессе стоит уже настоящая жара, так что едкий пот заливал мне глаза и капал с кончика носа. Иногда я останавливалась и замирала, когда где-то рядом слышался лай собачьей стаи. Если бы они напали на меня, мне бы никто не помог, полное безлюдье в этом дальнем углу кладбища. От моих трудов на ближней аллее выросла огромная гора скошенных бурьянов. Сверху я придавила их несколькими спиленными (мною!) деревьями.

Часам к пяти я выбилась из сил, собрала инструменты и поехала на трамвае в гостиницу. Там наскоро выпила кофе, приняла душ, почувствовала прилив сил и отправилась в центр.

Моя цель была оперный театр, где в этот вечер шёл замечательный концерт «Вена в гостях у Одессы». В программе были Моцарт, Штраус и Легар, оркестр и хор одесской оперы и солисты венской оперы. Мечта, а не концерт, но я опоздала к началу. Ладно, погуляю в этом прекрасном месте, полюбуюсь нежным сиреневым цветением деревьев, новым большим фонтаном, посижу у пушки с английского фрегата, постою возле Думы и прижмусь к любимому Лаокоону перед историческим музеем. Однако, вернувшись к театру, я заметила, что вокруг него праздно стоят люди.

 - Ага, антракт, - догадалась я. С купюрой наперевес я двинулась к билетёршам у входа, сломила этой купюрой их слабое сопротивление и через минуту сидела в партере, моля Мельпомену скорее начать второе отделение, пока не пришёл обладатель билета на это место. Уф, обошлось!.. И я погрузилась в музыку.

Во втором отделении царили Штраус и Легар: арии и целые сцены из «Летучей мыши», «Цыганского барона» и «Весёлой вдовы». На заднике на большом экране показывали виды и моды старой Вены и  портреты композиторов в детстве, в молодости и в зените. И дирижёр, и солисты показали, как надо петь в этих опереттах. Под конец огромный хор и все были в ударе и показали, как надо исполнять венскую оперетту, играли и пели вдохновенно, сорвав несмолкаемую овацию зала.
 Я не дождалась конца оваций (возможно, были и бисы) и пошла пешком по вечерней Дерибасовской, залитой огнями, заполненной гуляющей и сидящей в открытых кафе публикой. От театра покатили экипажи с франтоватыми кучерами. Вспомнилась мне шаркающая толпа, гуляющая в наше время по скудно освещённой Дерибасовской, летний кинотеатр «Черноморец», одно-два кафе, где можно было заказать мороженое с сельтерской... Вот и фонтан в городском саду, вокруг которого мы с Ирочкой играли. Теперь он стал цветомузыкальным, шикарным. Наш детский кинотеатр имени Уточкина теперь -  диско-клуб «Уточкин», а  общественный туалет в углу городского сада превратился в ресторан «Франзолька», что меня насмешило, потому что в незапамятные времена франзолькой называли булку.

Смешанные чувства овладели мной. Я и радовалась этим переменам, и грустила. Я почувствовала себя лишней на этом празднике жизни, ускорила шаг и вскоре уже сидела в трамвае №3, где с удовольствием купила билетик у застенчивого кондуктора, согласившегося сфотографироваться. От усталости и от впечатлений я долго не могла уснуть.
День второй.

Утром я отправилась на Привоз, купила банку практичного битумного лака, наждак, кисть и снова была на кладбище. Сначала я взялась за кардинальную расчистку вокруг памятника бабушки Лёли. Нехорошие люди устроили напротив её могилы свалку из банок, бутылок,  остатков поминальных трапез и всякого хлама.  Я вынесла на кучу пять (!) больших мешков этого добра, затем, как Ливингстон, стала прорубаться сквозь джунгли. И почему с самого начала не запретили безутешным родственникам сажать трогательные прутики?!!

Словом, я не скучала, ведя сердитую полемику и с растительностью, и с её насадителями. Но всему бывает конец. Я остановилась, удовлетворённо обозрела свою работу и принялась счищать наждаком ржавчину и красить оградку. Оградка вроде бы немудрящая и могилка небольшая, а столбиков сколько? Целых восемь штук плюс два яруса прутка - и все ржавые, облупленные... Жарко, пить хочется да и есть – тоже. Присела я на поверженный могильный камень, попила из припасенной бутылки и подкрепилась хот-догом из привокзальной забегаловки. Потом попрощалась с бабушкой Лёлей и вернулась к семейной могиле.
А там столбиков и прутка вдвое больше, и красил их дядя Витя лет двадцать назад. Драить это железо ничуть не легче, чем пилить ветки, но я не разрешила себе просто помазать кистью по этому безобразию. Отдраила, покрасила (краски едва хватило), ещё раз подчистила вокруг постаментов, помыла их и памятники, полюбовалась фотографиями («наши таки лучше всех!»), уходя ещё нашла силы вырубить поросль вокруг могилы усопшего Кричуна, который служит нам ориентиром, и покинула эту юдоль печали. - До свидания, мои дорогие, я люблю вас (кроме тётки Полины Михайловны, улёгшейся рядом с бабушкой Настей, которую она при жизни сильно обижала) и всегда буду помнить, пока жива!

В гостях у Пушкина

Оставшегося светлого времени дня мне хватило на небольшую культурную программу. Ещё в прошлом году я дала себе слово побывать в музее-квартире Александра Сергеевича Пушкина. Теперь пришло время исполнить обещанное. Мой старый любимый троллейбус №1, помнивший меня в детстве и юности, подвёз меня к музею. Оказалось, что Пушкин квартировал в типичном одесском дворике, впрочем, окна его квартирки выходят на бывшую Итальянскую, ныне Пушкинскую улицу. Приветливые смотрительницы предоставили мне полную свободу, и я не спеша рассматривала рукописи, прижизненные издания и портреты поэта и его друзей и подруг. К сожалению, обстановка квартиры того времени, когда в ней жил Пушкин, не сохранилась. Я с детства помню стихи одесского поэта из книги «Одесса в Великой отечественной войне»:
Тот дом, где Пушкин жил, творил,
Стервятник вражий разорил.
Но в нём (счастливая примета,
Значенья тайного полна!)
Неповреждённою одна
Осталась комната поэта...
Увы, дорогой поэт, за годы оккупации от комнаты ничего не осталось. Но, всё равно, музей оставляет сильное впечатление. Здесь видно, как много работал этот гуляка, щёголь, поклонник оперы и «негоцианток молодых». Здесь завершались главы «Руслана и Людмилы» и задуман «Евгений Онегин», а уж стихов сколько!
На прощанье я сфотографировалась рядом с Александром Сергеевичем, и побежала дальше. Хотелось мне попасть на спектакль украинского театра, где когда-то блистали Заднепровский и Ужвий, я сделала большой крюк от Преображенской до конца Софиевской, но, увы, спектакля в этот день не было.  Пошла пешком дальше, обошла стороной Новый базар, подошла к цирку, но и там – увы. Забежала на минутку в свой двор. Его причепурили немного, но зайти в родной подъезд теперь нельзя, в дверях кодовый замок.  Жалобно звучит теперь песня, которую пела Клавдия Шульженко:

Отвори, подъезд мне двери:
Я заехал на минутку…

Постояла во дворе, послала привет двум нашим окнам на третьем этаже, вздохнула и пошла знакомым переулком на Нежинскую. Тут нельзя было не зайти во двор дома №30, где жила моя двоюродная бабушка Мария Мироновна Добронравова. Этот двор – самый красивый в Одессе, и счастье, что он сохранился, а Нежинская даже в нынешнем запущенном состоянии хранит следы былой красоты.

Конечно, я зашла и во дворик своей школы №80, где всё ещё зеленеет огромный 150-летний каштан, а потом на противоположную сторону улицы – в консерваторию. Из её окон доносились упражнения будущих Каллас, но там выяснилось, что только-только закончился открытый экзамен вокалистов. Если бы я сразу направилась сюда! Огорчённая, я поспешила на остановку троллейбуса, проводив глазами пятнадцатый номер трамвая, на котором я страшно давно норовила проехать на подножке одну остановку от школы до Каретного переулка к бабушке Лёле.

Третий день

 Весь этот день  я принадлежала Одессе, а она – мне. Первым делом я решила найти дом, где после замужества поселилась бабушка Настя, где родились мама и её братья и откуда мама переехала к папе  на Коблевскую. Раньше я не могла найти Вознесенский переулок, многократно упоминавшийся мамой и бабушкой, потому что его переименовали в советское время. Я помнила, что он где-то за вокзалом. И вот теперь перед поездкой я нашла его по  карте Гугл. Действительно - рядом с вокзалом и совсем недалеко от гостиницы, только сквер перейти. Да я же помню, что эти переулки, расходящиеся от вокзала, назывались Первым железнодорожным, Вторым железнодорожным, а этот был Третьим. Да, богатая фантазия была у переименователей… И вот я стою перед домом  №9 в тенистом Вознесенском переулке. Вхожу во двор.
Вот он, тот дворик, в котором снята молодая бабушка с реликвией - венчальным веером -  возле стула, рядом с  цветочными горшками. Дворик типичный, с каштаном в центре, с остатками галереек и, кажется, с теми же горшками. Во дворе – ни души, и никто не мешает мне находиться в машине времени. Я как-будто слышу хрипловатый голос бабушки и звонкий голос девочки Оли, которую вредные мальчишки в этом дворе дразнили Олькой-спичкой и распевали  ей в спину  куплет «Бал ерина-спичка, колбаса-яички!» (прошу простить за рискованный оборот)

Ага, наверное, этот балкон на втором этаже был в их квартире. Дом за столетие осел, и балкон кажется совсем близким. Мама говорила, что после смерти отца (он умер от тифа в 1922 году) квартира обветшала, нужен был ремонт, и бабушка решила обменять ее на две комнаты в коммуналке: для себя и для старшего сына Жени. Новое бабушкино жильё было на Преображенской (в него попала бомба во время войны), а дядя Женя удостоился жить на Дерибасовской… Прощай, старый, уютный Вознесенский переулок, желаю твоим жителям счастья!

Сажусь на двадцать восьмой трамвай у вокзала и еду до парка Шевченко, бывший Александровский. У входа в парк решаю перекусить в магазинчике со столиками. И вижу, не поверите – легендарные жареные пирожки с горохом и томатный сок, любимая еда в моей студенческой жизни! Конечно, купила и то, и другое, и хотя рецепт тех пирожков, видно, утерян,  всё же опять посидела в машине времени.

Теперь на Ланжерон. Миновала площадку аттракционов и углубилась в парк. А там! Буйно цветёт белая акация, и столько там её!  Запах кружит голову. Но сочетание белых гроздьев и открывшегося морского простора – это вообще неслыханный подарок мне от Одессы.

Наш милый Ланжерон неузнаваем. Огромный дельфинарий, аква-парк  с неумолчным визгом, барышни и кавалеры на лошадях, павильоны-рестораны с открытыми верандами... Зато море, песочек и воздух те же, и мне весело, хотя купаться ещё нельзя. Вот и свиделись, не забывай меня, Ланжерон, я тебя любила. На обратном пути ещё одна встреча: Петя Бачей и Гаврик Черноиваненко помахали мне с растяжки над входом в ресторан «Александровский». Помнит, значит, нынешняя Одесса катаевских сорванцов, одесских   Тома Сойера и Гекльберри Финна.

Оставшееся до поезда время я провела в привокзальном скверике, любуясь красавцем - зданием управления Одесской железной дороги. Здесь много лет, хоть и с перерывами, работал папа. А до этого, когда здесь было реальное училище, учился дядя Женя. Всюду меня окружают здесь милые тени. До свидания, дорогие, я вас храню в своей памяти.

Ночью я проехала Помошную, на остановке вышла на Бахмачский перрон (а есть ещё Кировский перрон по другую сторону вокзала) и вдохнула знакомый «паровозный» воздух станции из моего детства – ещё одно прощание с прошлым.

В воспоминаниях  Р.Н. Зелинской-Платэ я вычитала такую фразу: «Писать о прошлом можно и даже приятно, а вот входить в прошлое своими ногами – это уже какой-то сюрреализм...». Согласна. Пора вернуться в настоящее.
Продолжение следует