Вырваться из ада... гл. 16 В лагере голода Гумрак

 Из-за колючей проволоки с тревогой и болью смотрели мы на колонну жителей, которых под конвоем выдворяли из Сталинграда.

Люди тянулись по дороге мимо нашего лагеря военнопленных в Гумраке. Я оказался здесь, пытаясь добраться до фронта окольными путями. Не повезло. Меня и других поймали при облаве, избили и бросили сюда.

Сколько же людей выгоняют из Сталинграда в Неметчину! Тьма! Гонят, словно монголо-татары Чингиз хана в полон, в рабство. Шли, ковыляли, тащились с узлами, баулами, женщины, старики, малолетние дети.

Беженцы жалостно смотрели на нас, столпившихся у колючки в рваной одежке, а то и босых, а мы глазели на них. Шумели. Полицаи с дубинками разгоняли, щедро раздавая удары. С обеих сторон слышались возгласы.

- Сынки, держитесь...
- Не пропадайте зря…
- Мать, мать, кинь хлеба…

Я глядел на людской поток, аж в глазах зарябило. И мне, наверно, померещилось в постоянных думках о родных...

Не может быть, чтобы женщина с мальчишкой, которые тянут тележку, так похожи на моих Валю и Шурика. Она в синеватом платочке, каким всегда покрывала голову. А мальчонка точь в точь в серой кепке, перешедшей от меня к Шурику. А рядом плетется в коричневой кофтенке, ну точно мама Рая? Наверное, привиделось мне с голодухи, побоев и тяжелого копанья траншей.

Женщина та, дергая застрявшую в колее тележку, повернулась к нам лицом.
Да, это она! И я заорал:
- Валя! Валя!
Женщина вся встрепенулась.
- Коля, Коля, где ты?
Я вскинул кверху руку:
- Валя! Шурик!..

И тут же заработал прикладом по спине. Дернулся и получил второй, да покрепче…
Стоящие рядом придавили меня к земле, столпились, заслоняя от полицая, чтобы я не высовывался и не орал. Другие загомонили, зашумели.
Над головами прогремела, просвистела очередь.

Кто-то зажимал мне рот от клокотавшего в горле крика.
- Лежи, дурень. Не дери горло…
- А то фрицы враз прикончат… И нас с тобой…
Издалека доносилось:
- Коля! Коля! Мы живые…

Это был трагический и радостный день, и до глубокой ночи метались думки мои. Главное - родные живы! Однако по расспросам попавших сюда солдат вырисовывалось безрадостная картина.

Гонят их в большой, голодный лагерь в Калаче, после отправят силком на станцию Нижний Чир. Тех, кто выживет, увезут в огромный лагерь в Белой Калитве. Там сортируют на старых, малых и здоровых, разлучают всех беспощадно - и самых крепких попрут эшелонами в Германию. В вечную работу, в рабство. Прощай, родной край.

Я прикидывал разные варианты для своих горемык. Их состояние могло меняться на ходу и ничего для них я сделать не могу. От всяких мыслей трещала, раскалывалась голова, пересохло в горле. Под храпенье и стоны спящих провалился в темные сновидения.
И мелькали в нем родные лица вперемешку с кошмарами лагеря. Всплывали и пропадали и опять как наяву всплывали.

Лагерь этот военнопленные прозвали «Изморительный» и «Голодный».

В нем ютились мы в норах-бункерах, вырытых котелками, крышками, мисками и просто корявыми руками. Как никак, а защита от ветра и холода по ночам, спали-дремали согнувшись в три погибели и впритык друг к дружке. Набивалось людей в норы до чертовой матери. Таких, поди, заживо похороненных траншей насчитал я как-то 54 штуки.

А жратва была никакая. Один раз в сутки давали по кусочку дохлой конины или кружку бульона из неочищенного проса. Кто не мог выползти из норы, оставался голодным и от слабости затухал, погибал.
Солдаты издевались при раздаче пиши, кто просил добавки, шумел, тех избивали палками и прикладами, а то надевали на голову котелки с положенной им пищей. У каждого на уме было одно, что бы съесть. Затащенную пленными в лагерь палую лошадь во одно мгновенье растаскивали, разрывали на куски, расхватывали, матерясь, мослы и ребра.

Выживали те, кого гоняли на работы к железке или на рытье окопов. Они хватали брошенные, полу гнилые овощи, отбросы, добывали тайком куски дохлой конины, шкуры, копыта и кости от лошадей… Варили в котелках на костерках. Тем и питались.

От голодухи, истощения, болячек, поноса и побоев умирало в день до тридцати доходяг. Мы по утрам вытаскивали их из нор, за лагерем копали траншеи и сбрасывали туда трупы.

Я-то был кинут сюда недавно, и не пал здоровьем и духом, по сравнению с давнишними бедолагами. Прикинул как-то. Мучилось здесь примерно 500-600 человек.

А сам лагерь приткнулся в районе железнодорожной станции Гумрак, где-то за полотном. Обнесены норы наши в два ряда колючей проволокой.
Слышано было, как шли поезда, стучали колесами платформы, спешащие на близкий боевой Сталинград с пушками, грузами, солдатами. Там была, ждала воля...

Пробудился я от хриплого говора нацмена Салида с Михаилом Салаевым.
Их при облаве полиция заграбастала вместе со мной. А попали они раньше в плен в степном Ворошиловском районе (ныне Октябрьский район Волгоградской области - автор).

Рассказывали мне, как « катали» на себе фрица-офицера.

Там, в сельце Гончаровка с августа окопались немецкие части. Грабя жителей, они уже избили и покалечили десятки человек. Во двор к Герасиму Татаренко зашел немецкий офицер. Здесь стоял Федор Костенко.

Немец ткнул палкой каждого и показал на огород. Подвел к стоящей пароконной повозке с дышлом и постромками для лошадей. Палкой указал: «Запрягайтесь!» Мужики сумрачно переглянулись.

Он похлопал по кобуре с револьвером. Те накинули на себя конскую упряжь, схватили в руки дышло. Офицер сел в повозку и гукнул. Мужчины напряглись и повезли его по пыльной улице. Бабы в замотанных платках при виде этого крестились: «Свят, свят…».

Посредине села фриц скомандовал «Хальт!» и к повозке подвели пленных красноармейцев .
Татаренко и Костенко освободили. Начали запрягать пленных, как раз под руки попали Салид и Салаев. Они не понимали немецких команд, что им надо делать. Тогда на них посыпались удары палками по головам, по спине, по шее и где попало.

Когда их, наконец, впрягли в повозку, в нее влез тот же немецкий офицер, и Салид с Салаевым покатили пришлого "бауэра" по селу. Он правил ими конскими вожжами.
Направил их в степь, погнал через балку в гору. Они, как те кони, натягивали постромки и еле тащили тяжёлую бричку вверх. Так возили его по степи без остановки и передышки. Хлестал их хворостиной больно по спине за медленный ход.
- Шнель! - Шнель !(Быстрее! Быстрее!) - понукал, нахлестывая и гнал вскачь по дороге.
В пылище и липком поту спустя два часа они рысью закатили в село. И без сил, хрипя и глотая пересохшими ртами воздух, свалились возле телеги.

-Гут! Гуд! (Хорошо! Хорошо!) - произнес немец, вылезая из повозки.
Вот такую картинку Салид и Салаев поведали мне. Их запавшие глаза при этом наливались злостью и ненавистью.

…Читатель, хотелось бы мне увидеть лица детей и родичей того офицера, если бы он сам, впряжённый с сослуживцами в конскую упряжь, развозил на повозке русских солдат по улицам родного фатерлянда! На глазах у своих родовитых муттер, миловидных фрау и юных фрейлин…

Приведу факты о лагере Гумрак из Акта о пытках, издевательствах и массовом зверском уничтожении советских военнопленных. Зафиксировано то 24 января 1943 года.

"Лагерь хранит следы страшных пыток.
В одной яме найден умирающий от голода красноармеец башкир Масылиев Салид. На его теле следы пыток. Руки у Масылиева были выломаны немецким солдатом, обмороженное тело, босые ноги уже почернели.
Красноармейцу Салаеву Михаилу немец разбил прикладом голову за то, что у него не было сил подняться на работу."
"Здесь обнаружено три ямы, в одной из них оказалось , по неполным данным, до 100 трупов... Общее количество замученных, расстрелянных фашистами военнопленных, находящихся в этих ямах, не менее 350-400 человек".

Однако, несмотря на ужасы лагеря, несломленные невольники не только выживали, но и совершали побеги...

Продолжение следует… гл.17.Так хочется жить http://proza.ru/2025/09/27/1621