Профессор

      Конец ноября 1989 года. К этому времени я был конкретно уже из бывших – уволенным из рядов Вооруженных Сил СССР, бывшим членом КПСС, бывшим мужем, но все же полноправным отцом своего сына Валентина.
      Если вспомнить, что именно я тогда чувствовал – это была перспектива. Перспектива – величайшее дело! В глубине души своей я всего лишь отчасти ощущал, что со всех сторон «бывший» в своей стране, которая в то самое время продолжала обрастать всяческими кооперативами, полуподпольными видео-кинозалами, где транслировали «Рембо», Брюса Ли, Фредди Крюгера, «Эммануэль», что явно указывало на определенный путь, пусть в несколько туманную, но будущность.
Направлялся я тогда в Москву, к своему преподавателю Московского заочного университета народного творчества (ЗНУИ) Александру Ростиславовичу Дегтяреву, чтобы повидаться, поговорить, а если получится, то и поучаствовать в фотовыставке.
      
      Самолет из аэропорта «Буянт-Уха», что близ монгольской столицы - города Улан-Батора, примчал меня в Шереметево-2 около пяти утра. Побродил до шести по вечно неспящему аэровокзалу, и поехал до ближайшей станции метро.
С Александром Ростиславовичем мы договаривались о моем приезде заранее, и мой звонок в начале восьмого его обрадовал. Договорились о встрече у метро «Китай-город», что со стороны памятника Кириллу и Мефодию.
      Дожидаясь его, решил где-нибудь спрятаться от сырости и пронизывающего ветра. Было где-то около 9 часов и, хотя кафе согласно расписания открывалось с 9.00, дверь была не заперта. Незаметно минул целый год. Все повторилось – в очередной свой приезд в Москву оказался за столом-стойкой в уже изведанном кафе «Аист». Вот и сейчас, я жевал крабовые палочки, прихлебывая «Жигулевское».

      В это время, с утра, в кафе обычно заходят люди подобные мне, все больше приезжие, и те, кто желает совладать с похмельным синдромом. Заказывают обычно стандарт – закуски из колбасы и сыра, сосиски с рисом или картофельным пюре. Зато буфетчик за стойкой-перегородкой с глубоко убежденным видом выставлял только что приготовленные салатики и дымящиеся сосиски, суетился, успевая порой что-то недовольно бурчать в ответ на дребезжащую трель черного, как жук, телефона.
      Не заметил я за своей нехитрой трапезой, как рядом со мной приладил свои тарелочки невысокого роста мужичок с бородкой-клинышком:
      – «Не помешаю?», – спросил кротко мужичок, на что я молча кивнул, подтверждая его право расположиться.
      Снедь носителя бородки-клинышка была стандартной. Салат из чуть пожухлых огурцов с помидорами, сдобренных майонезом, плов, где с трудом можно сыскать мясо, два тоненьких кусочка черного бородинского хлеба и стакан чая. Наблюдая за тем, как мужичок внимательно поддевает вилкой овощи и аккуратно подгребает рис, я почему-то сделал вывод, что он из образованных, вдумчивых и аккуратных людей, а еще – глубоко убежденный человек. Вот только в чем?
      
      Нет возможности сейчас точно припомнить, каким образом завязался разговор, но одно было точным – разговор мужичок начал первым. Внешний вид и обходительное поведение сыграли свою роль в налаживании мостика доверия для разговора, который продлился не более часа. Но, по сей день я вспоминаю ту самую встречу в кафе «Аист». Много времени утекло с того дня, но всякий раз, бывая в Москве, я заходил в то самое кафе, стоял на том же месте за столом-стойкой, и что-то заказывал – пиво, кофе, чай…

      Знакомство зачастую завязывается, интересно течет беседа, иногда даже выпивать приходится. Когда же расстаешься с человеком, то сожалеешь, что не спросил, как звать-величать его. Не помню имени и того случайного собеседника, потому что не было как такового целенаправленного знакомства. Но вот мудрость житейскую, преподанную мне тогда тем мужичком, а тем более это сейчас стало как никогда важно для меня, храню с благодарностью.

      Как когда-то высказался Виктор Гюго: «Величие народа не измеряется его численностью, как величие человека не измеряется его ростом; единственной мерой служит его умственное развитие и его нравственный уровень», поэтому, как раз на основании той самой беседы, я и решил высказаться-рассказать-поведать.
      По тому, как собеседник мой на тот момент имел за плечами опыт не только в управлении грузовым автомобилем, на котором он уже в течение трех лет зарабатывал себе на жизнь, но имел он ученую степень, и ученое звание.
Узнав, что я бывший офицер и бывший коммунист, он как-то по-отечески стал смотреть на меня. Мне же было несколько непривычно чувствовать внимание и неподдельное участие к себе. Поведал он мне о себе, как я думаю, чтобы нацелить меня на выживание в то непростое время.
      Вопросов он мне не задавал и ничего специально не советовал. Он просто рассказывал. Значительную часть своей жизни он посвятил науке в области исследования физических тел, их численным колебаниям и системе какого-то сложнейшего моделирования (точно тему я не запомнил, но попытался максимально припомнить наш разговор). Свой «докторский» труд защитил в 1985 году, спустя несколько лет добился присуждения ученого звания профессор и как сказал мой собеседник:
      – «Представляете, на этом определенная часть моей жизни была завершена».
В одночасье увидел он, что дети уже выросли и живут самостоятельно, жена стала просто чужим человеком. О ней, жене своей, так и сказал:
      – «Стал себя чувствовать везде одинаково…Даже когда жены рядом не оказывалось, все тоже самое...».
      Может быть, как толковал он мне, продолжал бы ходить в свой университет, заниматься, вычислять, испытывать и писать научные статьи, но явно настало время – надо начинать жить по-другому. Да, жизнь внесла свои коррективы, но как это «по-другому», когда за плечами более полвека? Каким образом начинать жить «по-другому»?

      Проректор молча выслушал его слова о заявлении и пенсии, и ничему не удивился. Никто не удивился тому, что он написал заявление об уходе на пенсию. Просто, встречая его, коллеги приветствовали, кивали, жали руки, стабильно спрашивали о здоровье и детях, и не дожидаясь ответа на свой же вопрос, уходили.
Все как всегда – как будто ничего и не изменилось.
      Лишь только несколько аспирантов, однажды, подкараулив его на улице, поздоровались, и осторожно спросили о его решении уйти из университета.
      Никто, как я понял из его рассказа, особо не сожалел, что научный коллектив покидает профессор.
      
      Может быть и не было никакого научного коллектива? Это я так рассуждаю сейчас. Ведь и сегодня, на первый взгляд, в именитых учреждениях о людях науки вспоминают тогда, когда нужно пройти аттестацию, блеснуть на перспективу – на три-пять лет, а там опять тихое житье. Серость же всякая, что при науке, мельтешит-красуется по разным учебным учреждениям, подрабатывая чтением лекций или в качестве членов, председателей ли на выпускных экзаменах, прибегая после тех самых экзаменов, чтобы поставить свои росчерки в протоколах и ведомостях, при сём не забывая справиться о начислении N-ой суммы «за труд».
      
      Мой собеседник, чтобы выжить, продал свою московскую квартиру, купил однокомнатную в Подмосковье, приобрел японский, подержанный, грузовой автомобиль с кунгом-рефрижератором, чтобы заниматься перевозкой продуктов питания. Перевозил рыбу и мясо, овощи и фрукты на заказ. Колесил по Карелии, Архангельской и Астраханской областям, Прибалтийским республикам и Молдавии.
      Когда он рассказывал, что такая жизнь его не только обогатила морально, ведь он познакомился с множеством людей, а в материальном отношении он стал достаточно независимым. Я внимательно слушал, и искренне верил. Обрел он и возможность оказывать более значительную материальную помощь своим детям и внукам.
      Мне в рассказе было доверено – он познакомился с той (я сделал вывод с его слов) единственной и неповторимой, в одном из сел Астраханской области, куда приезжал за арбузами.
      Когда профессор (хочу назвать его так) засобирался уходить, он даже как-то застенчиво извинился, сказав, что надо ехать в автосервис, подготовить машину к рейсу.
           
      Я уже давно не думаю о том, и сомнения меня не одолевают, как человек науки, профессор, управляется с грузовиком, как он меняет в дороге пробитое колесо, лично загружает-разгружает отсеки рефрижератора…
      Может быть уже тогда, в тех 80-х, начале 90-х, настало время пересмотреть состояние науки в России и ее потенциала? Дабы предвидеть такое перемещение науки из научно-исследовательских лабораторий за ту самую пресловутую баранку грузовика. Полагаю, нужно ежечасно думать о том, что имеешь, что необходимо создавать что-то более совершенное, но полезное, а также и о том, что безвозвратно можно утратить.
      Если же попробовать рассуждать: «Что было бы, если он так и продолжал каждый день ходить в тот самый университет, на ту самую кафедру?», но никакие хорошие мысли по этому поводу меня не посещали. 
      Он спешно ушел, даже не прикоснувшись к своему стакану чая. Так и остался тот стакан полным. Быстрая девушка, убиравшая со столов посуду, глянула на меня, и ушла восвояси, решив, что это мой стакан. 

      По своей сути, этот самый рассказ-размышление – путь нашего жизненного творчества. Вот только когда каждый из нас сможет увидеть в себе ту самую независимую творческую часть, которая, возможно, и позволит заниматься своим делом не только на закате лет? Далеко не каждому дано оказаться в такой ситуации.   
      Лелеять-вынашивать в смутной надежде, что завтра либо «шах сдохнет, либо ишак», и всё встанет на какие-то радужные, мягкие и надежные рельсы… Ведь это так долго, безнадежно, да и сумрачно как-то, как в том коридоре, который не выведет на свет, а окончится стенкой.
      Если и окажется кто в ситуации, как тот самый профессор, то явно, не каждому дано будет распознать в себе те грядущие изменения именно с лучшей стороны. Не перестаю я и сегодня думать об этом самом, пытаясь соизмерять величие того самого ЧЕЛОВЕКА, примеряя на себе различные жизненные ситуации с учетом своих возможностей – силы воли, духовного и нравственного уровня.

P.S. Написал сие повествование в 2008 г., имея не только жизненный опыт, но и знания-умения-навыки специалиста-криминалиста, преподавателя-методиста-руководителя по высшей школе, ученую степень, и работал я тогда в сельской школе Белгородской области социальным педагогом, что мне и нравилось. Само же изложение о случае с «профессором» на 2025 год, практически не изменилось.


Дудник А.Г.
село Таврово, Белгородская область
октябрь 2008 г. –
д.п. Ашукино  Пушкинский район,
Московская обл., январь 2025 г.