Бриллианты росы, гусиный лук и ностальгия

(По закоулкам памяти)

Просто удивительно бархатная трава поднялась всего на несколько миллиметров, а её роса блестит от восходящего солнца так, что кажется, это нежные живые капельки бриллиантов, а не роса. Вот морские раковины порождают жемчуг, точно так же порождает трава эти бриллианты. Жаль, что они не застывают так, как стекло. Хотя кусочки битого стекла у дороги тоже переливаются на восходе солнца всеми цветами радуги, да только, что от них проку, кроме временной мимолётной красоты. Вот поднимется повыше солнце, и станут они мёртвым и никому неинтересным стеклом.

Тихо то как! Голосят лишь одни петухи, пронизывая пространство тишины своим разноголосым пением. Я иду через леваду на холм, где меня обнимает лёгкая весенняя прохлада. Смотрю на серые унылые прошлогодние листья и говорю:

– Не печальтесь, скоро вас порадуют первоцветы: голубые сциллы, разнообразная хохлатка Маршала и другие цветы, над которыми будут кружить и жужжать мохнатые шмели и трудолюбивые пчёлы. Набухнут почки, и покажет свой лик салатная листва, зацветут яблоньки и груши, боярышник и краснотал. Полетят по синему небу белоснежные облака, и сама природа поднимет вам настроение.

Поднимаюсь на холм и вижу его серые лысые просторы с зеленоватым оттенком прорастающей травы с жёлто-оранжевыми звёздами, это кое-где распустился гусиный лук.

Над головой, хрипло крича, пролетело несколько диких уток, они бесследно исчезли в кронах левад. Утки каждую весну гнездятся в небольших водоёмах от грунтовых и талых вод.

«Мда, не скоро я приведу сюда пастись своих коз», –  подумал я, поддел палочкой корешок гусиного лука, аккуратно обчистил и с удовольствием съел, как ни крути, а это всё-таки первые витамины.

Ну вот, моя разведка удалась. Засняв на телефон холм для жены, я возвратился домой, но только иной дорогой.

Я шагал не по тропинке, а по прошлогоднему бурьяну, цепляя на себя колючки череды и чертополоха (лопуха), мимо покосившегося от времени колодезного журавля, но не оставившего свой полусгнивший сруб колодца, из которого когда-то жившие рядом люди набирали воду. Колодец заброшен, журавль забыт, стоит, словно охранник среди старых массивных верб, изломанных ветрами и временем. Во всех домах водопровод, и никому нет дела до несчастного колодца. Нет в живых его хозяев, нет рядом былых домов, вокруг одни руины. А когда-то в этих дворах кипела жизнь, пелись песни, звучало общесоюзное радио, гоготали гуси, люди ходили к друг другу в кости, играла детвора, а теперь лишь призрачные дома, заросшие кустами бузины, диким черноклёном, ольхой, чередой, лопухами и вездесущим крепким хмелем.

Внезапно нахлынула ностальгия, а ведь тут на всю округу во дворах звучала из общесоюзного радио «Пионерская зорька», утренний гимн СССР, а также голос диктора, командовавшего утренней зарядкой.

Выхожу на асфальт и иду по родной улице домой, на которой становится всё больше пустых, одиноких домов. Старики уходят в мир иной, а молодёжь уже давно не имеет желания сюда возвращаться.

2025 год.

Младенцы – это бутоны воображения,
которые готовы расцвести огнями
любви и привязанности. (Дебасиш Мрида)

ДОЧЬ ВОЛЬНЫХ ВЕТРОВ

Дочь белых метелей,
дочь вольных ветров,
дочь гребня волны,
и бурлящих (свирепых) штормов,
дочь шёпота елей,
тайфунов лихих,
дочь сопок и тундры,
лесов вековых.

Весной родилась ты,
где солнце встаёт,
волна неустанно
там песни поёт,
под рёв океана,
там чайки кружат,
прибрежные ели
от ветра дрожат.

Ты с острова родом,
там – моря дары,
там – ягоды, кедры,
грибы, комары…
Там – царство туманов,
везде дикий зверь.
Ты – дочь Сахалина
тогда и теперь!

Там, где каждое утро на синий небосвод поднимается солнце, где нередко океан выбрасывает на берег свои богатства, называемые людьми дарами моря: гребешки, мидии, кальмаров, ламинарию, тонны разнообразной рыбы, креветок и крабов ... Там, где воют ураганы, где свирепствуют тайфуны из дождей и метелей и нешуточно шалят циклоны. Там, где множество диких озёр и таёжных рек, где растут девственные леса и где величавые богатые сопки полны дикой флоры и фауны, на самом краю матушки России появилось на свет моё желанное чадо, которое мы назвали Оксаной.

Ребёнок, от рождения которого я плакал счастливыми слезами. Крошечная девочка, которую я не желал ни на минуту выпускать из своих рук, не хотел ни на час оставлять дома, уезжая на работу. Все вечера, все выходные дни я держал её на руках, и порой бывало даже плакал от тоски уходя на работу, ведь это тайга, сопки, лесоповал, расставание на целый день. Да, я повторюсь, я плакал от счастья дома, шагая по улице, от ощущения того, что я стал отцом, я просто не верил, но это было, слава Богу, так.

В начальных классах у меня была мечта, я хотел себе велосипед «Уралец», и он у меня появился. В четвёртом классе захотел стать фотографом, как мой родной отец (по рассказам мамы), и мне купили на 23-е февраля фотоаппарат «Смена- 8М». С тех пор я занимался фотографией много лет, пока не исчезли фиксаж, проявитель, чёрно-белая фотоплёнка и прочее. Захотел увидеть Сибирь, и я пробыл там в 1984 году два месяца. Хотел увидеть о. Сахалин, и я увидел его. В 1989 году я устроился на работу в стройцех в колхозе им. Ленина, но, увидев колхозную ферму, услышав запах силоса и коровий дух, захотел стать животноводом, и я стал.

Захотел спокойную кобылу, которая ходит в телеге и под седлом, и мне Господь послал её. Захотел одноколку, пожалуйста. Пожелал резиновые колёса к ней и получил. Захотел, чтобы вышли мои детские книжки, и они вышли. Возжелал взрослые издания, и, слава Богу, они вышли не только в области и в России, но и далеко за её пределами.

Я благодарен Богу за всё! Слава Богу за всё!

Живя и работая на острове Сахалин в Гастелловском леспромхозе обрубщиком сучьев, я с топором в руках всё думал о том, чтобы побыстрее стать отцом, чтобы моя жена Светлана как можно быстрей «залетела». Я очень хотел дочь. И вот в один из вечеров вернувшись с работы домой, жена обрадовала меня:

– Я, кажется, беременная.

И она не ошиблась. Я берёг её и, все девять месяцев был ежедневно счастлив. По выходным мы гуляли с ней по берегу океана даже по прибрежному снегу. Я любил слушать, как бьёт ножками в её утробе моё чадо. А когда родилась дочь Оксана, я не плакал, а просто рыдал от счастья, это был желанный ребёнок. Я хотел девочку и, я её получил. Потом захотел сына, и через год, но уже на материке, у меня был сын.

Я очень хотел стать бульдозеристом и выучился в южно-сахалинской лесотехшколе и даже успел поработать в уютной кабине за двумя маленькими фрикционами. Ведь на Сахалине бульдозеры из Японии.

Помню, как я захотел пятнистую шубу для родной жены, она стоила 270-320 рублей. Я с ребятами пошёл на железнодорожную станцию в Южно-Сахалинске, где загружались товарные вагоны, и мы за ночь загрузили вручную целый вагон капустой из кузова подъезжающих грузовиков. А утром следующего дня такая шуба была у меня в руках, жена, беременная Оксаной, потом ходила в ней на прогулку к океану.

Да, дочь мы назвали Оксаной.

С первых дней жизни дочки я не спускал её с рук. Как-никак первый ребёнок. Жили мы в двухэтажном деревянном срубе на втором этаже. Каждая квартира отапливалась своей печью и дровами. Я оставлял Оксану в коляске на улице под окном, включал на подоконнике магнитофон «Весна», и она сладко посапывала, а я периодически поглядывал на неё. Однажды я выглянул в окно и увидел, как в рядом с ней в стоявших соседских бочках с водой заплескалась вода, это были толчки, небольшое землетрясение. Не удивляйтесь, так бывает на Сахалине, на такие толчки никто не обращает внимания. Бывает, сидишь в доме, а люстра сама собой покачивается, словно шалит полтергейст.

13 мая 1989 года мы покинули остров. Самолёт рейсом Южно-Сахалинск – Москва прилетел с вынужденной посадкой в аэропорт города Хабаровск. Там он по какой-то причине простоял часа два. Мы сидели в душном накопителе, жена хотела пить, и мы купили лимонад, который оказался просроченным, и вот из-за него пострадала наша ни в чём не повинная крошка. Испорченный лимонад проник в молоко. Оксана сильно плакала, болел живот, а мне от её криков было не по себе. Ни я, ни жена не знали, что делать.

Через сутки пути мы были на месте. Первое время снимали квартиру в райцентре, хоть и было где жить. Просто мы привыкли жить сами, отдельно.

Всё своё свободное время я носил Оксану на руках. Когда она от чего-либо плакала по ночам, я наливал в маленькую ванну тёплую воду, сворачивал пелёнки (это чтобы положить под голову), опускал в ванну свою крикуху и тихонько хлюпал на неё воду. Ребёнок успокаивался и вскоре засыпал.

В ноябре мы переехали на родину жены, жили у тёщи. Но я очень захотел отдельное жильё, и мне через два месяца колхоз дал дом, который мы потом приватизировали. Всё свободное время я был для дочери всем – певцом, клоуном, конём... Она всюду была со мной – куда я, туда и она. Походы вдвоём. Варили суп на костре, пекли картошку. Когда подрос сын, то и он был с нами. В то время не было игрушек, как сейчас, поэтому я всё делал из дерева. Шашки, домино, шахматы, паровозы, вагоны, трактора и прочее – всё вырезал кухонным ножом и ножовкой.

 Я написал для Оксаны колыбельную песенку и посвящал своему чаду вот такие наивные стихи.

Колыбельная для Оксанки

Ночь наступила, зажгла фонари
Месяц и звёзды сияют вдали,
Спи, моя лапочка, спи, моя крошка,
Сказка придёт и заглянет в окошко.

Спи, моя радость, спи, моя сладость,
Спи, моя крошка, глазки скорее сомкни.

Добрая сказка приснится тебе,
Ты побываешь во сне на луне,
Будешь летать на коньке-горбунке,
А на рассвете вернёшься ко мне.

Спи, моя радость, спи, моя сладость,
Спи, моя крошка, глазки скорее сомкни.

Дрёма по улице бродит,
Маленьких деток уводит
В царствие сказок и в царство добра,
Спи, моя радость, усни до утра.

Спи, моя радость, спи, моя сладость,
Спи, моя крошка, глазки скорее сомкни.

Спят у порога твои башмачки,
За день уж очень устали они,
Спит медвежонок и кукла Тамара,
За день она тоже очень устала.

Спи, моя радость, спи, моя сладость,
Спи, моя крошка, глазки скорее сомкни.

Где-то в лесу на лужайке

Спят длинноухие зайки.
Только собачка не спит во дворе,
Сон охраняет от шума тебе.

Спи, моя радость, спи, моя сладость,
Спи, моя крошка, глазки скорее сомкни.

***
У Оксанки, у Оксанки,
Есть теперь большие санки,
С горки катится Оксанка
На своих красивых санках,
От полозьев снег летит,
Серебрится и кружит,
Оседая на ресницы,
На платок и рукавицы.
Щёки алые горят,
Ей домой идти велят.

…Оксана пасла со мной верхом на кобыле колхозное стадо, ночевала в степной будке. Мы жгли костры из веток, валежника и тракторных покрышек, сложенных одна на одну, любовались ночными звёздами, а спали, вы не поверите, на жёстких досках топчана.

Ходили через поле и холмы на рыбалку, равно как и с сыном Димой. Они сидят на берегу, а я ставлю сеть и иду поводе бью кроколом – это кружка, прибитая с торцу палки. Когда такой кружкой бьёшь по воде, она издаёт звук: «Крок! Крок!» Рыба от этого сходит сума и обильно идёт в сеть.

Однажды нас внезапно стала настигать гроза. Я бросил всё – свою обувь, мешок, сеть, рыбу, кроколо. Чтобы спасти детей, я бежал по полю босой. Оксана сидела на плечах и держалась за мои волосы, а сын – на руках. Где взялись сила и дух, я до сих пор не могу понять, но мы от грозы удрали, лишь слегка попали под слепой дождик. А там где мы были, сверкало, гремело и хлестал дождь. А сеть моя, обувь, мешок и прочее остались там навсегда.

Как-то в середине девяностых я с детьми из райцентра на телеге уже в сумерках перевозил домой ульи с пчёлами, оставшиеся после отчима и, нас также стала настигать в пути гроза. Стемнело так, что степной дороги не видно, как будто под одеялом в тёмных очках. Ничего не видно, и давай в стороне сверкать. И тут как назло от хомута кольцо оторвалось, и левая оглобля упала на землю. Что делать? Приближается гроза. Я через весь хомут протянул стальную проволоку, она в телеге была, прикрепил оглоблю, развернул лошадь обратно и тянул её под уздцы, то шагом, то бегом. Если бы не вернулись, если бы не оторвалось кольцо и не упала оглобля, мы бы пропали в пути. Сумасшедший ливень, темень, град, оглушающий гром и ослепительные молнии, и, главное, не видно дороги.

…По окончании школы Оксана поступила учиться в ПТУ №63 города Миллерово на повара-кондитера. Я же не находил себе места. Мне не хватало её, я думал, умру от тоски. Не мог слушать песни, которые слушала она, у меня подкашивались ноги, так было плохо, мир не мил, казалось, всё, жизнь остановилась. После встречи с ней и после каникул было то же самое.

Сейчас она уже сама стала мамой, а я – дед. Живёт дочка в городе Каменск-Шахтинский, работает в детском садике, а внучка Настя учится в коррекционной школе для слабослышащих. Приезжают домой раз в месяц на выходной или на праздничные дни, в отпуск и на каникулы. Но после их отъезда я каждый раз испытываю неимоверную печаль, пока она не затрётся в повседневной жизни. Так же не хочет уезжать из дома и внучка Настя, печалится, глаза на мокром месте. Вижу её мучения, и мне становится ещё хуже.

Точно так же тоскует по родному месту, по дорогому сердцу краю и дочь Оксана. Оно вроде бы по километражу и близко, но так далеко. Семья и родной край каждый день и каждый час зовут к себе снова и снова. Ничего, даст Бог, придёт день, настанет тот час, когда все мои чада ко мне вернутся навсегда.