Проверка на героизм или воздушная разведка

     1995-й, Павлодар. Сидим мы с ребятами в управлении, ломаем голову над одним делом — из подсобного хозяйства алюминиевого завода угнали пару десятков лошадей. Следствие, что называется, зашло в тупик. И тут начальство такое радостное: завод деньги на авиаразведку выделил. Мол, с воздуха всё как на ладони увидите. В общем, давайте, дуйте на аэродром.
     Я, конечно, тут же представил себе что-то вроде вертолёта, как в американском боевике.
     Приезжаем на аэродром, а нам показывают этого «красавца». Ан-2, «кукурузник». Я таких на картинках в учебнике истории видел, где про освоение целины. Ветхий он был, скажу я вам. Не самолёт, а экспонат из музея, который забыли списать. Весь в потёртостях, в каких-то заплатках, и скрипел он, когда по ветру качался, будто старый шкаф. Пилоты — командир, Василий, и второй, суетливый такой, Шурик — смотрят на нас с некоторой иронией.
     — На этой будем? — спрашиваю я, стараясь сохранить начальственную твердость, хотя внутри уже зашевелилась тревога.
     — На этой, — бодро отвечает Василий. — Она хоть и древняя, но душа у неё летать хочет. И хихикает, гад.
      Ребята мои, Юра и Ерлан, зашли в салон, а я остался посмотреть на предполетную подготовку. Подготовка заключалась в том, что Василий пнул колесо, потряс за крыло и что-то пробурчал себе под нос. Шурик тем временем закинул в салон стремянку («трап»), закрыл дверь и полез в кабину с тряпкой. Мне это всё показалось очень подозрительным.
      Взлетели. Это был не полёт, а издевательство над вестибулярным аппаратом. Грохотало и тряслось так, что зубы сводило. Я решил держаться молодцом и встал в проходе, между креслами пилотов. Сзади доносились сдавленные вздохи моих парней, которые прилипли к иллюминаторам, и лица их стали приобретать оливковый оттенок.
     И вот впереди появляется она. Туча, чёрная, зловещая. Василий, командир, ругается:
      — Вот, твою мать, обходить её надо, а то беды не оберемся.
      И тут начинается самое цирковое представление. Шурик нагибается, достаёт из-под ног пачку старых газет и давай ими застилать всю приборную панель! Я глазам не верю.
     — Товарищ пилот, это что за процедура? — спрашиваю голосом, в котором недоумение борется с ужасом.
     — А это, — отвечает командир, — противоштормовая подготовка. Техника старая, уплотнители потрескались. Чтобы не закоротило ничего. Техника безопасности.
      Входим в тучу. Сразу стало темно, нас начинает бросать из стороны в сторону, а из всех щелей вокруг лобового стекла начинает сочиться и капать вода. Прямо на приборы! Шурик лихорадочно скидывает размокшие газеты и стелет новые. Затем комкает всю эту печатную продукцию, открывает боковую форточку и выбрасывает ее за борт. И так снова и снова.
      Я стою, вцепившись в спинку кресла, и понимаю, что все погони, перестрелки и задержания — это детские утренники по сравнению с этим адом. Я мысленно прощался с жизнью, и представлял, как в моём деле появится запись: «погиб при исполнении, в результате разгерметизации кабины пилота на допотопном самолёте из-за дождя, в который его направили пилоты, прикрывавшие приборы газетой «Правда».
     Но мы вылетели. Словно пробка из бутылки шампанского. Выскочили на солнечный свет. Я обернулся — мои орлы в салоне были зелёные, как молодая трава, и молились, кажется, всем известным богам. Руки у меня тряслись, так что закурить нормально не получилось.
      Лошадей мы в тот день не нашли. Но я получил главный урок в жизни: есть оказывается особая каста людей — пилоты «кукурузников». Их героизм заключается не в том, чтобы летать, а в том, чтобы заставлять летать то, что давно должно было стать металлоломом. А мы, опера, после этого полёта стали гораздо меньше роптать на старые «Жигули» и сломанные рации. Потому что после полёта на «Аннушке» любая земная техника кажется верхом надежности.