Антипка
Когда духовой оркестр заиграл бравурную увертюру, а весёлые разноцветные лучи прожекторов заплясали по манежу и креслам, отец Аркадий окончательно успокоился и даже почувствовал добрую ностальгию: в последний раз он был в цирке с дедушкой, когда ему самому было не больше двенадцати. Все последние дни сомневался, дозволительно ли лицу духовного звания присутствовать при лицедействе. Но доченьки, близняшки-второклашки, очень просили. Своего капитального цирка в городе не было. А шапито возникали редко. Поразмыслил иерей. Цирк разместился в микрорайоне, где он живёт и служит в небольшой церкви. Значит, и дети прихожан, и одноклассники девочек, и соседские ребятишки побывают. Станут делиться впечатлениями, рассказывать. Обидно будет доченькам, если не сводить. Матушка Наталья идею малышек поддержала. На всякий случай навела в интернете справки о программе и о труппе. Всё было вполне благочинно. Неприличных номеров и голых танцовщиц не ожидалось. Да и сам цирк, как оказалось, участвует в благом деле: большая часть труппы - бывшие социально неблагополучные граждане. Придёт, допустим, в цирк бродяга - накормят его, приютят. Потом попытаются отыскать талант. Если находят - придумывают номер и оставляют в труппе. А если пришелец бесталанен - передают на попечение социальным службам, или благотворителям. А это уже - почти святое дело. Многим новую жизнь подарили. И решил отец Аркадий не пытаться быть святей патриарха. В конце концов - молодой ещё иерей, тридцать пять только в будущем году стукнет. Современный священник, даже иногда делится соображениями в соцсети. Вот, если что-то будет неладно с представлением - там и поделимся доброжелательной критикой. Пойти решили в воскресенье, ближе к вечеру. Иерей немного колебался в выборе одежды для выхода. По размышлении решил идти не в подряснике, а в гражданском. Не надо привлекать любопытные взгляды.
День, как оказалось, выбрали удачно. Для апреля было очень тепло и солнечно. Перед представлением девчонки и матушка полакомились мороженым, а батюшка предпочёл чашечку крепкого кофе. На входе в шапито хитро подмигнул любимым. Не знали они ещё о сюрпризе: все четыре места - в первом ряду, в самом удобном секторе. Пока не началось, весело болтали. Девчонки, как ему показалось, были заранее счастливы. Да и матушка, не избалованная развлечениями, радостно улыбалась и много смеялась.
Началось... А номера то оказались неплохими! И не подумаешь, что выступают люди без циркового образования. Вот, молодцы так молодцы! Батюшка много и от души хлопал. Получалось громче чем у всех. Руки Господь дал отцу Аркадию огромные, он в детстве даже стеснялся эдаких ручищ. А доченьки... Как же приятно, как благостно видеть такой восторг на любимых личиках!
После второго номера на арене появился клоун, которого ковёрные называли Антипкой, в ослепительно белом трико и ярко зелёном пиджаке на голый торс; контрастно и нелепо смотрелся огромный красный галстук-бабочка. Соломенного цвета парик чем то напоминал армейские парики екатерининской эпохи. Красный накладной нос и сильно набелённое лицо с нарисованными большими улыбающимися губами придавали ему облик стандартного провинциального клоуна. Но, как оказалось, публику заводить умел. После недолгого забавного пререкания с ковёрными, выпросил в оркестре балалайку. Затянул нелепейшую песню о том, как правильно варить сосиски. То инструмент уронит, то споткнётся в порыве вдохновения, то лопнувшей струной по носу получит. А сама песня... Ну полная же чушь! При этом смешно до судорог! Дети визжали от восторга, а хохочущие взрослые вытирали слёзы. В итоге за кулисы Антипка уходил под овации. И, похоже, теперь его возвращения на арену с нетерпением ждали все.
В следующей репризе клоун общался со зрителями. Обошёл почти всю окружность арены. Остановился и близко к семье батюшки, хотя перешучивался не с ними, а с соседями. Зато отец Аркадий смог его хорошенько рассмотреть. Вблизи он не казался таким моложавым, как с середины арены, пожалуй даже постарше самого иерея. И что-то слегка коробило... Призадумавшись, отец Аркадий понял, что именно: все шутки, все экспромты были совершенно невинными, не придерёшься, но выражение лица клоуна, его взгляд были такими, будто он произносил отвратительнейшие сальности. Батюшка было поморщился. Затем устыдился. Вот она - профессиональная девиация! Во всём грех видишь. Сам то, значит - не святой! Святые видят в людях светлое. Ух, надумал, фарисей! Хорошие шутки! Добрые! А взгляд... Ну, устал человек, может быть плохо себя чувствует. Поди, не первое представление за день. Ох, прости Господи!.. Как будто прочитав его мысли, Антипка дружески подмигнул, и, смешно спотыкаясь, помчался за кулисы, опять сорвав аплодисменты.
Следующим номером был гвоздь программы - шоу дрессированных козлов. Вот тут уж и батюшка потешился: какие, однако же, штуковины могут вытворять эти твари, не самые, вроде бы, умные! Особенно один отличился: огромный, старый уже козёл. И танцевал, и жонглировал на пару с усатым дрессировщиком разноцветными кольцами, подбрасывая их кончиками рогов.
Дальше по канону полагалась парочка более-менее проходных номеров. Но сначала снова появился Антипка. Вышел из-за кулис, держа перед собой большую увесистую чашу, до краёв наполненную водой. «Ох и жарища тут!.. - жалобно проскулил он с самым кислым выражением физиономии. И тут же просиял, - А я тут холодной водички раздобыл! Вот сколько!». С нетерпением наклоняя лицо к чаше, клоун сделал ещё пару шагов. И тут - споткнулся на ровном месте! Начал уморительно пытаться удержаться на ногах. Воду, конечно расплескал на себя. Прежде чем уронить чашу, пару раз заехал себе ею по лбу. Наконец, неуклюже растянулся на ковре. Поднялся, рыдая и опираясь руками о носки ботинок. Сидя с расставленными ногами, разревелся ещё громче: «Моя водиииичкааааа! Бедный Антииипкааа! Бедный Антиипкааааааааа!!!». Сзади к нему подошёл ковёрный. Наклонясь, участливо похлопал по плечу:
- Ну, не плачь, наш родненький Антипка!
- Бууууду плаааакать! - капризно заныл клоун.
- Ребята, а давайте все вместе попросим Антипку не плакать! - ковёрный выдавил более-менее педагогичную улыбку.
- Давааайте! - радостно протянула ребятня.
- Ну-ка, все вместе! Ан-тип-ка, не плачь! Три-четыре! Ан-тип-ка, не плачь!
- Ан-тип-ка, не плачь! - дети, конечно, скандировали с невероятным энтузиазмом.
- Буууууду! Буду плакаааааать! - не унимался Антипка.
- Вот беда! - ковёрный комично развёл руки в стороны. - А пусть нам и взрослые помогут! Три-четыре!
- Ан-тип-ка, не плачь! - преодолевая неловкость, нехотя завопили взрослые.
- Буууууду! Буууду! - Антипка не сдавался.
- Что же нам делать? - с выражением английской королевы, севшей анусом на кедровую шишку, наигранно спросил ковёрный. - А вот что! Антипка, а, Антипка!
- Чтоооо?!
- А хочешь полетать на настоящем самолёте?
- Нееет! - Антипка зарыдал ещё громче, и вдруг остановился и засиял - То есть, да! Конечно, да! Ну-ка, где мой самолётичек? Где моё, так сказать, самолётище?
- Да, вот же он! - ковёрный указал наверх.
Заиграл «Марш авиаторов»; из под купола стал медленно опускаться на тросе бутафорский самолёт, похожий на «кукурузник», размером с детский велосипед. Винт, впрочем, вертелся исправно. Реквизит приземлился. Антипка с радостным смехом уселся верхом и оттолкнулся ногами. Самолёт, крепко удерживаемый тросом, стал описывать круги вдоль борда, понемногу ускоряясь и приподнимаясь. Постепенно винт завертелся намного быстрей, а «кукурузник» достиг высоты около метра. Отцу Аркадию даже показалось, что винт создаёт небольшую тягу. Антипка же торжествующе хохотал: «Ха-хаааа! Я лечуууу! Антипка летиииит!!!». «Лети, Антипка! Лети!!!» - вторили ему восторженные детские голоса. Батюшка удовлетворенно кивал: неплохо, мол, весело, по доброму; хорошо, что пошли!
Почти экстатическое веселье было на пике, когда вдруг из за кулис выскочил уже знакомый публике большой старый козёл из предыдущего аттракциона. «Ишь, что удумали! Ну-ка!» - иерей подмигнул смеющимся дочкам, а затем нетерпеливо заёрзал и подался вперёд. Козёл, тем временем, не дожидаясь команды, сам помчался по кругу - навстречу самолётику. Никто и моргнуть не успел, как бородатый сходу протаранил шасси «кукурузника». Тот резко замедлился. Антипка вскрикнул, и по инерции упал вперёд - лицом прямо в стремительно вращающийся винт. Батюшка охнул. Испугался за артиста. Однако успел инстинктивно наклониться к дочкам и закрыть им глаза своими широченными ладонями. Вовремя... Ох, как вовремя!..
Самолёт, замедляясь, продолжал описывать тягучие круги. Винт выстрелил вокруг фейерверком красных брызг и кусочков плоти. А на ковёр шлёпнулся красный клоунский нос, из под которого сразу вытекла густая багровая лужица. Самолёт остановился. Антипка с трудом оттолкнулся полусогнутыми руками и сел. Грим на изрубленном лице смешивался с потоками крови. Алые фонтанчики били из отрубленного наполовину носа. На несколько мгновений воцарилась тишина, в которой было слышно только частое, паническое дыхание клоуна. Антипка судорожно вцепился руками в парик и истошно завопил, переходя в страшный визг. Затем умолк... Руки рухнули на колени вместе с париком. Обнажилась плешивая макушка, обрамлённая куцыми светлыми волосами с сильной проседью. Клоун стал медленно клониться вбок и назад. Никто из десятков ошеломлённых свидетелей не догадался подбежать и подхватить его. Бедняга полубоком сорвался с самолётика на манеж. Отчётливо хрустнули шейные позвонки. Ноги в судороге дёрнулись в воздухе, и, широко расставленные, упали...
Козёл артистично прогарцевал к середине арены и склонился в изящном реверансе, после чего чинно удалился за кулисы. В левом от оркестра секторе поднялась молодая женщина. Она вдруг неистово захлопала в ладоши, заливаясь болезненным визгом и истеричным хохотом. Крик подхватили дети. И взрослым стало страшней, чем когда на их глазах погиб смешной клоун Антипка...
***
Отец Аркадий мечтал служить Литургию ежедневно. Впервые в жизни обрадовался тому, что в его церкви она совершается только в субботу и воскресенье, а в прочие дни - лишь по большим праздникам. Каково это - служить после такого! Как вспомнишь... Истерика, паника, ужас... Скорые, полиция. По рядам бегают суетливые дознаватели, а у них в ногах путаются детские психологи. Потом бессонная ночь дома. Бледная матушка. Доченьки, со страшными криками просыпающиеся от бесконечных кошмарных снов... Прогрессивность, конечно, хорошее дело. Но всё же, древние отцы Церкви были правы: балаган - он не к добру. Сто раз не откроет своей бесовской сути, а на сто первый - только держись!
В храм он пришёл только ради общения с прихожанами. Но и оно не складывалось обычным чином. Конечно, весь приход уже в курсе, что батюшка был на представлении - некоторые там тоже были с детьми. Приходили в храм, вроде, поговорить о своих проблемах, а потом соскальзывали на сочувствие и охи по поводу вчерашнего. Ближе к полудню появился и человек посторонний - не из его, вроде, прихода, но почему-то знакомый внешне. Попросил о разговоре, с разрешения батюшки присел у столика для бесед. Сразу словно прочитал изучающий взгляд иерея, грустно улыбнулся:
- Я вас тоже помню, батюшка! Вы у нас вчера на представлении в первом ряду были. Я руководитель цирка. И артист заодно. Вчера с козликами номер показывал. Только я был тогда с такими наклеенными закрученными усищами.
Батюшка понимающе закивал и тут же сочувственно вздохнул:
- Ох, думаю, нелегко вам нынче...
Тот только махнул рукой:
- И не говорите, отче! Тут одна только моральная сторона чего стоит, как и личная... Ведь хорошим человеком он был. А уж клоуном - просто потрясающим! Ну, вы ведь сами видели! Хоть и самоучка. Как и многие из наших.
- Да, да. Знаю. Благое дело! - кивнул иерей.
- А помимо того... Допросы, расспросы, пресса! Мне ведь, ясное дело, больше всех достаётся. И директор я. И козёл этот из моего номера, и ассистент мой за ним не доглядел. Вот, честное слово, руки чешутся, обоих на шашлык пустить! Так мне ассистента этого ни капельки не жалко, тупицу, а козла такого где ещё найдёшь? Талантливая зараза! - Тут же циркач виновато перекрестился: - Ох, прости, Господи! И вы простите, батюшка... Такое в храме брякнул. Да... Тоже тварь божья. И номер без него - не номер. Я про козла. Хотя, какой теперь номер!.. Вся пресса и все соцсети только о нас и гудят. Комментарии и читать страшно. Вот оно как в жизни! Когда спокойно работали да людям радость приносили - о нас столько не писали. За всю историю труппы. Эх!..
- Вас как зовут, простите? - сочувственно взглянул батюшка.
- Валерий.
- Помоги, Господи, рабу Твоему Валерию! - отец Аркадий перекрестил собеседника. Тот склонил голову. Затем снова заговорил:
- Отче! Я ведь не просто так к вам пришёл. А с просьбой. С важнейшей. Знаете... Павлик... Ну, то есть - Антипка. А так то он Павел Фролов. Он, значит, часто говорил нам всем: «если что, мол, то в том городе и похороните, где помру. Только, позаботьтесь, чтобы отпели меня обязательно. И пусть отпоёт батюшка из ближайшего к шапито храма. Обязательно». Так что, отче, не откажите в отпевании раба божьего Павла!
- Как тут откажешь? Если, конечно, крещёный.
- Документа, само собой, у нас нет. Половина же наших, вы возможно, знаете - из бродяг, из нищих. Павлик не исключение... Тут, если у человека хоть какой документ есть - уже спасибо. А уж свидетельство о крещении... Куда там!
- Понимаю, - кивнул батюшка.
- Но, скорее всего крещён был. Да, точно! Сам говорил, что крещён. А ещё была даже у него особенность. Если выпьет... - Валерий осёкся, поймав недовольный взгляд священника - То есть... Нет, батюшка, вы не подумайте! Он не пьяница был. Я в том смысле, что, если, например, мы всей труппой что-то уважительное культурно отмечаем... Одним словом, если слегка уже навеселе были, он начинал говорить так, как говорят у вас...
- То есть?
- Ну, всякие эти «воньже», «отунудуже», «чада», «братия» и всё такое начинало у него проскакивать. Откуда некрещёному такие словечки употреблять?
- Ну, это только Богу известно. Что ж, возьму ответственность. Будем считать, что крещёный, прости, Господи, коли ошибся!.. Когда погребение назначено?
- Завтра, в одинадцать утра. На Новом кладбище.
- Ну, так, я полагаю, привозите новоприставленного часам к девяти. Чтобы всё без спешки и суеты.
- Ох, спасибо, отче! - Валерий заулыбался, но тут же посерьёзнел, - Только, батюшка, тут такое дело есть... Насчёт «привозите»...
- Что такое?
- Он ещё хотел, чтобы отпевали его на арене шапито...
Отец Аркадий встал и заходил близ столика.
- Ну, не знаю... - он выглядел скорее задумчивым, чем возмущённым, хотя в глубине души негодовал. - Нет, оно, конечно, за пределами дозволено. И в больницах приходилось, и на дому. И на работе, в актовом зале... Ну вот, цирк... Это, всё таки цирк... Балаган, простите! Потом там же и животные, и навозом пахнет...
- Приберёмся, и животных подальше отведём! - с энтузиазмом засуетился Валерий, - Да вы не смущайтесь! Это же то же самое. На работе отпевали? Это - у него на работе. На дому? Так у него другого дома, кроме цирка не было! Он ведь пришёл голодный, оборванный, без документов. Только и рассказал, что до этого в сумасшедшем доме недолго был... Самое интересное - никаких отклонений у него в поведении не было. Зато - клоун от Бога!.. Да и зрители простятся с ним, не только православные. Мы уже о заметке в газете договорились и в интернете разместим сообщение...
Батюшка только махнул рукой, снова садясь. Раз уж начали являть снисходительность Церкви к её чадам, так уж нечего ломаться.
- Ну, что-ж... Только, чтобы чисто было и благочинно!
Валерий просиял:
- Ох, спасибо вам, отче! Уж мы постараемся! Сами ведь понимаем! Я тут... Неловко спрашивать... Но, сколько мы вам?..
- Никто никому тут не должен! Ох, уж мне это!.. - протестующе замахал руками иерей, - Если уж душа требует пожертвование сделать, то ящичек у нас возле поминального стола. Завтра придём с диаконом к девяти. И чтобы всё готово было и пристойно! - он беззлобно погрозил могучим указательным пальцем.
***
Более всех прочих опаздывать на отпевание неприлично самому покойнику и батюшке. Отец Аркадий в сопровождении диакона прибыл в шапито ровно в назначенное время. Диакон, отец Олег, недавно отметивший пятидесятилетие, был не в лучшем расположении духа. Идея отпевать покойного в балагане ему не понравилась изначально. Но он был из тех диаконов, которые считают себя оруженосцами иерея и не мыслят сами стать рыцарями. Отец Аркадий был морально готов достойно провести требу. А всё необходимое - кадило, книги, ладан, угольки и прочее - достойно дожидались своего часа в саквояже, доставшемся батюшке от покойного предыдущего настоятеля в неформальное наследство.
Циркачи не обманули. Кругом царила чистота. Не было запаха животных. Не слышалось их криков. Украшения исчезли. Духовой оркестр не слишком громко играл траурную музыку. Было много пришедших проститься с артистом. Увидев их, батюшка даже порадовался тому, что не отказал. Артист - человек публичный. Имеет, пожалуй, право не только на отпевание, но и на последний поклон публике. Слегка растроганный, он проследовал в манеж. Стали видны заполненные секции, артисты в трауре и гроб в середине. Чинно проследовали отцы к покойному в сопровождении Валерия и прочих. Внутренне совершенно готовый к служению, иерей приблизился к гробу...
- Да что же это за?!... - вырвалось у него.
Раб божий Павел, он же Антипка, деревянно лежал в гробу в полном клоунском облачении. Нелепо торчали длинные носки ботинок. Трико облегало неподвижные ноги, причём балетно-неприлично выделялся усопший пенис. Знакомый пиджак. Красная бабочка почти касается сложенных на груди рук. Полный грим. Уголки нарисованной красной улыбки на набелённом лице жутко совпадают с линией зашитого редкими петельками рта, разорванного винтами. Антипка пугающе спокоен. Слегка приоткрытые глаза, кажется, смотрят на круглый накладной нос.
Отец Аркадий возмущенно обернулся к Валерию:
- Ладно, цирк! Ладно - арена! Но это что?!
- Традиция, батюшка... - смущённо пожал плечами Валерий, - Клоунов часто хоронят в гриме.
- Да хороните хоть в пижаме! - иерей потерял самообладание, - Хоть в скафандре! Хоть в балетной пачке! Но отпевать то как?! Лик где человечий? Личина, харя, прости Господи!..
Валерий ещё больше смущён, но не сдаётся:
- Батюшка!.. Так ведь святое дело! Традиция цирковая.
- Цирковая!.. У вас - цирковая, а у меня церковная! Выбирайте! У меня - одно святое дело, а у вас - другое! Двум сразу не бывать! Или через три минуты хотя бы покрывало поверх этого позорища, смыть грим, нос снять этот... Или не будем мы кощунствовать тут!
Иерей обернулся на диакона. Тот согласно кивал, с недоумением посматривая на покойника.
Во взгляде Валерия появилась решимость:
- Батюшка, вы как хотите, а мы его так оставим!
- А воля то его как же?! Отпевать как?
- Воля его и на то, и на другое была. Вы же сами учите, что свободна воля человека! Вот он и изволил, чтобы и в костюме с гримом, и отпели.
Отец Аркадий так помрачнел, что со стороны сам себя не узнал бы.
- Клоуна пусть фокусник отпевает! А я человека пришёл отпевать!
Валерий молчал. Иерей тоже. Молча закрыл приоткрытый саквояж. Сделал многозначительный знак диакону. Оба развернулись и степенно направились к выходу. Молчали все. Зрители молчали, оркестр затих, артисты безмолвствовали. Антипка молча улыбался. Неплохая получилась реприза под конец... Да и ребёнок откуда то из кресел очень к месту прокричал: «Лети, Антипка! Летииии!».
***
Ночь началась спокойней, чем предыдущая. Девочки немного покапризничали и заснули, хоть и тревожно. Личики подёргивались, они тихонько хныкали, но спали. Матушка, всё ещё бледная, тоже уснула. Отец Аркадий поцеловал спящих любимочек. Прочитал вечернее правило. Ещё раз посмотрел на родненьких. Перекрестившись, лёг. Долго ворочался. То в жар бросало, то в лёгкий озноб. Начал было прикемаривать. Тут же без причины проснулся. В тишине кто-то лёгкими шажками протопал рядом. «Фунфик! Ты бы спал уже, морда кошачья!» - шёпотом буркнул в темноту иерей. И тут же замер. Кот Фунфик полгода как умер... Батюшка сел в кровати. Движение всё ещё слышалось рядом. В свете лампадки туманно возникло знакомое жуткое лицо. Улыбка с заштопанными краями была почти ласковой.
- Отче Аркадие! Почто не спиши? Матушка у тебя добрая. И детушки милые. И служение у тебя святое. Что не спать?
- Антип-ка... - пробормотал иерей.
- Трудно не признати, верно? - клоун подмигнул. - Меня всегда признают. Бывало, в град какой другой раз приедем, так детки с прошлого раза, опять тут как тут, перстиками кажут, да радуются: «Антипка приехал опять!», благодааать! И ныне ты меня сразу признал. В гриме. В личине. Без грима не признал бы, небось! А я тебе так скажу: что узнают, то и лицо! А ты: «Харя, харя...». Обидно мне. Ты же мне все номера в эти дни портил! Я тут ликом в винт - ээээх! Загляденье! А ты дочкам глазки прикрыл... На самом интересном месте. Зачем, спрашивается, с ромашечками такими в цирк ходят? Невинненькие, беленькие, в платьишках кукольных. Конфеточки!.. Ты ради них стараешься до крови, а папочки их на лучших репризах глазки им закрывают? Плачь, мол, паяц, за кулисами, не наше дело!
Ridi, Pagliaccio,
sul tuo amore infranto!
Ridi del duol, che t’avvelena il cor!
А что Антипке в фургончике вонючем их глазки большие снятся, и ручонки беленькие, дела никому нет?.. Ох, бедныыыый Антиииипка! Че-шет-ся пиииипка!!
Клоун картинно зарыдал. Похолодевший иерей молча смотрел на него.
- А ведь хорошенькие конфеточки у тебя растут! Я то для них и таких прочих - и свет и хлеб жизни! - Антипка звонко захохотал, - Грядиии от Ливана невееесто!
Условно старшенькая Ариша полуоткрыла глазки, сонно потянулась. Медленно поднялась с кроватки, тихими босыми шажочками подошла к клоуну и остановилась по правую его руку.
- Грядииии от Ливана, невееесто! - шут ликующе подмигнул.
Олечка тоже пробудилась. Так же мирно прошествовала и стала по левую руку. Обе девочки склонили головки и молитвенно сложили ладошки.
Над их головками соткались из воздуха и зажглись уютными огоньками золотистые лампадки.
- Мудрые девы растут у тебя отче! Вот и светильники у них полны елея! Вот и жених грядет в полунощи!
Антипка медленно наклонился к Арише. Лизнул ушко. Затем - к Олечке. Щёчку смачно лизнул...
Иерей сжал кулаки и вскочил, наконец, с кровати. Антипка царственным жестом остановил:
- Стой, отче! Красоту не порть! Опошлил всё своим жалким грешным умишком! Думал, я твоих конфеток дальше облизывать буду? Всё ни-же и ни-же и ниииииже?! Так ведь воображал? Да?
Иерей замер в замешательстве. Антипка сплюнул.
- Нет, отче... Почто ниже? В горняя! В горняя! Ныне Антипке венец готовится!
Дочурки почтительно взглянули на клоуна снизу вверх. Засветились ослепительно, и тут за их спинками затрепетали роскошные крылья. Обе медленно поднялись в воздух, замерли над головой Антипки. Протянули ручки навстречу друг другу. И тут же в ручках явился сияющий авиационный шлем - старомодный и с дырками. Дочки-ангелочки торжественно возложили его на плешивую макушку лицедея.
- Аксиос! Аксиос! Ак-си-ос! - послышался незримый детский хор.
Дочурок иерея словно ласковой рукой мягко отнесло в кроватки. Миг спустя, они уже мирно спали.
- Какова реприза, а, отче? - залихватски воскликнул Антипка. - А вот ты мне утром тоже неплохую изгадил! Только представь себе: вы бы с отцом диаконом на пару: «Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего!». А я из гроба так тихонько: «Клоуна и лётчика Антииипки!». А вы: «Да! Да! Да-да-да! Е-го са-мо-го!». А я так: «Всё выше, и выше, и выыыыыше!». А вы: «Воистину, типа тогооооо!»... Вот бы аплодисментов сорвали втроём!.. Да что там!.. Скучный ты человек, отец Аркадий... Ну, жди встречи! У меня ещё пара реприз имеется. - И тут же испарился.
Иерей бессильно присел на край кровати. На коленях возник покойный Фунфик, замуркал, преданно глядя в глаза. Затем спрыгнул, разочарованно махнув лапой. Скучный ты, мол, человек, отче! Тут же упал на бок, и сдох так же, как однажды ночью, в тихих судорогах. Снова, мерзавец, сдох, кольнув любящее сердце человечье. Потухшие глаза смотрели пристальной пустотой. Заплакал тут отец Аркадий в ладони... Ан нет - уже не в ладони, а в подушку. Рассвет в окно брезжит. А вокруг навозом и опилками пахнет...
***
После такого начала недели следующие три дня, со среды по пятницу, прошли необъяснимо спокойно. Дочки снова смеялись и хорошо кушали. Спокойна была матушка. К полудню вторника почти успокоился и отец Аркадий. А отчего и не успокоиться? Мало ли страхований наводит дьявол на духовных лиц? Вот святые отцы-пустынники годами терпели страхования и поужасней. Чуть не скаламбурил: «И ничего - живы!». Поздно вечером, когда стало понятно, что доченьки будут спать, как ангелочки, совсем батюшка утешился. Хотя от всплывшего в мозгу слова «ангелочки» на миг кольнуло между лопаток.
На следующий день уже отвёл обеих в школу. И полетели каквсегдашние будни.
В субботу, ни свет ни заря, отец Аркадий в одиночестве приступал к проскомидии в родном алтаре. Был благостен. Хотя в ином случае, был бы началом дня недоволен: диакона, отца Олега приковал к постели прострел. А ещё и алтарник Дима, светлый и набожный мальчишка, опаздывал. Ничего страшного. Послужим и без диакона, за двоих. Это даже приятно. Позволяет ностальгически вспомнить светлые времена диаконства. Многие ведь диаконы в иереи не метят. Уж больно усладительно диаконское служение. Вот тот же отец Олег, похоже, так и хочет во диаконстве преставиться. А что без алтарника... «Нам и гвоздик в стене алтарник» - говорят старцы.
Иерей неспешно положил на раскалившуюся электроплитку пару угольков, что сразу уютно зашипели и пустили лёгкий дымок. Как всегда, надо осмотреться и собраться... Ахти!!!
У престола стоит во всей красе Антипка!!!
- Чему дивишься, отче? Мне то оно более пристало. Ты кто у нас? Аркадий? Тоже мне - крокодил Геннадий, да элемент палладий! А тут, смотри: ан-ти-дор, ан-ти-минс, ан-ти-фон, Ан-тип-ка! Всё одно к одному.
Похолодевший иерей протянул руку:
- Не касайся! Не смей!
Антипка спокойно ухмыльнулся:
- Отчего же и не сметь? Не ссысь, отче! Рукоположен я не хуже твоего!
На густо гримированном лице клоуна выросла вьющаяся светлая борода - почти до середины груди. А волосы вокруг плеши удлинились и коснулись плеч.
- Давай вдвоём послужим? Ты то, кажись, без диакона ныне? А и то! Давай ка знатного диакона позовём? Давай! Отче диаконе, где еси?
«От-че диа-ко-не, гдееее е-си?» - отозвался невидимый детский хор.
- Бееееее! - раздалось возле престола. Большой старый козёл копытцем поправлял покосившуюся камилавку между рогов. Туловище перевязано орарём, посредине приколот советского образца значок. Ещё надпись вышита большими золотыми буквами: «Лучший племенной козёл. ВДНХ СССР, 1970».
- Антипка! - взмолился отец Аркадий, - Павел! Отец Павел!
Взгляд клоуна потеплел.
- Такова то она жизнь, отче... - вздохнул он, - Один вчера Савл, а нынче Павел. Другой вчера Павел, а нынче Антипка... Ладно уж. Не буду, как ты. Не стану тебе твою репризу поганить...
Клоун и козёл тихонько присели в углу. Тут же развернули бумажный транспарант с корявой фломастерной надписью: «Отец Аркадий! Ты - лучший! Мы за тебя болеем! Жги!».
В распахнувшуюся дверь вбежал запыхавшийся алтарник Дима. Кивком извинился и кинулся спешно помогать. По всему было понятно, что циркача и козла он не видит. Хотя иерею было отчётливо видно, как они размахивают транспарантом и весело перешёптываются. На ватных ногах начал службу. Как только смог довести до конца - Бог весть! Без проповеди обошёлся. Только поздравил причастников, велел прослушать благодарственные молитвы и из последних сил протянул немногочисленным прихожанам крест для целования. Пошатываясь, побрёл в алтарь - потреблять остаток Святых Даров, стараясь не обращать внимания на Антипку и козла, что дружески лыбились, причём Антипка показывал большой палец, а козёл аплодировал копытцами.
Дрожащими руками иерей поднёс к губам чашу. На первом же глотке что то чуждое ощутилось во рту. Упруго резиновое, противно хрящевое... Необъяснимым усилием воли батюшка не закашлялся, не подавился. Медленно и осторожно процедил Дары в горло, оттолкнув языком к передним зубам посторонний предмет. С трудом проглотив и не пролив ни капли из дрожащих губ, инстинктивно сжал непонятную штуковину зубами, чтобы не отправилась следом за Бесценным. Ощутил отвратительный привкус несвежей крови.
«Те-ло Ан-тииип-ки прии-мии-те!» - невидимый детский хор невыразимо сладостно ласкал уши.
Преодолевая ужас и тошноту, метнулся, схватил плат и осторожно изверг в него это непонятное что-то. Нехотя опустил глаза. Посреди скомканного плата красовался нос. Ясное дело - отрезанный Антипкин нос. А клоун тут как тут, безносый и весёлый.
- Ну, красота, отче! Нос в тряпке! Это ты сам отрезал, когда брил Антипку! Ну! Поди - брось его с Исаакиевского моста! Он потом будет в карете ездить и в церкви молиться! Ухуху!
Иерей просто швырнул плат с носом в ящичек для недогоревших свечей и бессильно зажмурился. Так и стоял, не шелохнувшись, пока кто-то осторожно не коснулся плеча. Дима... И никого кроме. Всё тихо. И слава Богу!..
***
На счастье, цирк ещё был на месте. Видно, в связи со следствием по делу, задержались. Меньше недели простояло шапито без представлений, а уже словно постарело, осунулось. Царит скучный брезентовый цвет. Пыли как будто стало в разы больше. Ну, оно ясно: представления для цирка, что душа для тела - покинет, и тело становится унылым и скучным.
С помощью двух встречных рабочих батюшка нашёл фургончик директора. Решительно зашёл почти одновременно с формальным стуком в дверь.
- Аааа!.. Батюшка! - грустно улыбнулся Валерий, согнувшийся над низким столиком, где печально возвышалась полупустая бутылка дешёвой, судя по этикетке, водки, а на расстеленной газете чернели бутерброды из ржаного хлеба с корейкой. Директор грустно налил себе полстакана и, не спрашивая у духовного лица разрешения, без смущения закурил, - Вам, батюшка, водки не предлагаю. Неловко как-то...
«Жаль!» - впервые в жизни подумал в этой ситуации отец Аркадий. Валерий же, жадно двигая кадыком, выдул все полстакана и только занюхал бутербродом. С аппетитом затянулся сигаретой.
- С чем пожаловали, отче? Не Павлик ли снится?
- Он самый. Как догадались? - иерей, не церемонясь, сел на табурет рядом со столиком.
- А мне, батюшка, он тоже сегодня приснился. Стоит такой страшный, безносый, как смерть на старинных картинах. Стоит, и носами жонглирует - своим родным и накладным. А сам причитает: «Плохо ты, Валерка, батюшку уговаривал! Лучше надо было стараться! А яяяяя чтоооо?! Бедный Антииипка! Как же, такой неотпетый и неотмоленный, я на том свете буду усопших детишек смешить? Меня из за вас теперь там в клоуны не пускают. Не пускаааают Антиииипкуууу!!!». Уфф!.. - Валерий мелко затрясся и спешно налил себе ещё.
- Мне нужно о нем побольше узнать! - священник решил не пускаться на объяснения. Чем проще, тем лучше. Валерий, кажется, считал так же. По крайней мере теперь - под мухой.
- Побольше... - просто повторил циркач, - О нём и я много не знаю. Моя работа не для любопытных. Таких, как мои ребята, лучше недоверием не обижать и расспросами не отталкивать. Мне что? Всем помогаем делать документы. Не задержали при этом в полиции, выдали бумаги - вот и всё, что мне надо знать. А ещё - что за артист в этом человеке припрятан. И всё тут! А что он раньше делал, где родился, где крестился - мне оно зачем? К нам же почти как в монастырь приходят - и новая жизнь, и чаще всего новое имя. Если хотите знать - он на Антипку чаще откликался, чем на Павлика. Вот так... Про психушку только и сказал, сам. Без подробностей. А ещё... Иногда, бывало, байку расскажет, а начнёт её: «Вот, дело было в Саратове».
Отец Аркадий отчего то улыбнулся.
- В Саратове... - проговорил с удовлетворением.
Валерий поднял бровь, но, что так обрадовало батюшку, спрашивать не стал. Молча пощёлкал пальцем по стакану.
- Вот уж, не знаю. Был он сам из Саратова, или просто присказка у него была такая? А цирк наш в Саратове не бывал. Так бы может там прояснилось. На малой родине человек другим цветом светится.
- Ну, спасибо, Валерий! - батюшка встал, - Храни вас Господь! Берегите себя!
Валерий молча кивнул. И только, когда отец Аркадий был уже готов выйти, окликнул:
- Отче!
Иерей обернулся. Валерий икнул, снова закурил:
- А Павлик вам во сне те же вопросы задавал? Как он, мол, там теперь будет? И насчёт деток?..
- Ох, кабы так! Храни Господь! - быстро перекрестив артиста, священник вышел.
***
Не случайно отец Аркадий улыбнулся, когда собеседник упомянул Саратов. Там в кафедральном соборе служил его однокашник по духовной семинарии, тогда - Лёшка Смирнов, а нынче - иеромонах Феофан. Как по заказу. Честное слово, помяни бы директор цирка другой город, он бы, не задумываясь, отпросился на недельку и отправился бы туда! А тут - просто набрать номер! Вдобавок, Феофан - не любопытен, лишних вопросов задавать не станет. Не мешкая, батюшка присел на ближайшую к выходу из шапито лавочку и азартно вытащил из широкого кармана подрясника телефон.
- Алло! Здрав буди, отче Феофане! Здравствуй, друже!
- Аркашенька, отче Аркадие! И ты здрав буди! Сколько же не слышались! Рад, рад от души!
- И я рад, друже!
- С чем звонишь? Знаю я тебя. Ты к праздным разговорам не склонен. Не в гости ли часом собрался?
- Если бы! Хотя было бы чудесно!.. У меня просто вопрос к тебе. Необычный...
- К нам, друже, с обычными не лезут!
- Это точно. Вопрос такой... Может, ты знаешь? У вас в Саратове за последние годы не случалось ли у кого из батюшек повреждения в уме? Прямо спрошу: не попадал ли кто в дом скорби? Можешь разузнать?
- Эка!.. Да тут и разузнавать нечего. Ходит у нас такая байка. Рассказывают всё больше шёпотом, ни прихода, ни имени иерея не называют. Да и подробностями история не богата. Одним словом, сколько то лет назад служил у нас один иерей, не старый ещё совсем. И как то в нашем цирке прямо во время представления погиб артист...
- Клоун?
- Да, Бог его знает! Может, и клоун. А может и акробат. Не ведаю. Главное, что отказался его тот иерей отпевать. Тут тоже по разному болтают: или некрещёным оказался, или в цирке отпевать батюшка не благоволил... Соль в другом. Похоронили этого циркача без отпевания. И после этого иерей стал чудить. Как именно - тоже деталей не рассказывают. И довольно скоро дочудился он до того, что его по скорой в психдиспансер отправили. Что дальше - не говорят.
- А ты мог бы разузнать в епархиальном управлении, как и что?
- Ох, отче Аркашенька! Давно служишь, а разумением Господь пока не наградил! Кто же тебе в управлении справки будет давать по истории, которую туманно да шёпоточком рассказывают?
- И то верно...
- Да и не надо оно тебе! Я тебе вот что расскажу, чтобы ты не суетился. Был я как то в Новгороде по епархиальной надобности. Так, представь себе: там почти такую же историю батюшки рассказывают. Правда, не шёпотом, а громко, ибо в их версии дело было давно, ещё при Александре III, и цирк тогда был не каменный, а бродячий. Туда, вроде, не то сирот, не то бедняцких детей принимали работать. Вот там точно клоун был. Не то Анфимка, не то - Антошка, не помню. Упал из под купола с бутафорского воздушного шара. И местный иерей, соответственно, отказался лицедея отпевать. И тоже, якобы умом тронулся впоследствии. А там, не то наложил на себя руки, не то пытался и был доставлен в жёлтый дом. Так что, отче, это просто поповская байка. Думаю, в разных городах с разными вариациями ходит.
- Похоже... - это прозвучало спокойно, хотя отца Аркадия подташнивало от страха. «Анфимка... Антошка!». Как же! Рассказать, что ли, свою историю? Кричать хочется в голос, просить о помощи, об усиленных молитвах?.. Да, нет. Постеснялся...
Дальше немного поговорили по душам. О личном да о поповском, что нам подслушивать не стоит. Тепло распрощались. А отец Аркадий ещё долго сидел на лавочке в полнейшей растерянности и непохвальном для иерея унынии...
***
Много воскресных проповедей супруга слышала матушка Наталья за годы, проведённые вместе. Но эту запомнила почти слово в слово, и, верно, никогда не забудет, как бы дальше не сложились дела...
«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Дорогие мои! Сегодня Церковь молитвенно поминает священномученика Антипу Пергамского. Жил он в годы страшных гонений безумного императора Нерона...»
Матушка удивилась. Обычно батюшка посвящал проповеди Евангелию дня. О святых говорил только о самых «главных» - Николае Угоднике, Серафиме Саровском, к примеру. Но Антипа? При всём уважении, не на слуху...
«Его учителя, святого апостола Иоанна Богослова заточили на острове Патмос. А сам Антипа был архиепископом Пергамским. Языческие жрецы требовали, чтобы он прекратил свои благочестивые проповеди и поклонился идолам. И, когда Антипа решительно отказался и исповедовал веру в Господа нашего, злые язычники бросили его в раскалённого медного быка. Он же громко прочёл молитвы, и как бы спокойно уснув, предал дух свой в руки Господа.
Братия и сестры! Какова сила веры и какова стойкость духа сего дивного святого! Представьте только себе: вы окружены врагами. Вы - в полом медном изваянии, под которым разведён огонь. Внутри с самого начала нестерпимый жар и, должно быть, ужасный запах горелого - пахнет теми, кто был сожжён ранее. В таких быках жертвы долго мучились, издавая ужасные крики. А хитрое устройство превращало их крики в рёв быка, к ужасу одних и на потеху другим. А кроткий и непреклонный слуга божий настолько полон веры, что спокойно молится...»
В тишине всхлипнула старушка. Матушка Наталья даже испытала суетную гордость: красноречив был отец Аркадий ныне, хорошую проповедь подготовил.
«Однако, дорогие мои, от всего сердца почитая священномученика Антипу, не забудем и о другом уроке его жития. Не только мужеству в исповедании веры учит оно нас. Помыслим и о том, насколько любовь к ближним, доступная нам, человекам, слабей любви божественной, даже если речь идёт о величайших святых!
Задумаемся, братия и сестры! Ведь Антипа, по сути, обманул ожидания публики. Люди пришли на зрелище в надежде увидеть трепещущую от страха жертву! Люди пришли послушать жуткий рёв медного быка! Они по праздничному оделись, торжественно нарядили своих деток, мороженки им купили. С каким же разочарованием они, должно быть, возвращались домой!..»
Матушка похолодела. «Господи, что же он несёт! Что с ним?!». Она оглянулась и прочла в глазах некоторых прихожан удивление. Стоявший рядом с ней старенький профессор местного университета нахмурился было, но тут же с интересом прижал кулачок к подбородку и весь превратился в слух, видимо, с нетерпением ожидая какого-то потрясающе неожиданного риторического приёма.
«Потому то ближе нам и по любви своей, и по времени жития недавно просиявший в отечестве нашем священномученик Антипка Саратовский... Или Новгородский - Бог весть! - покровитель артистов, авиаторов малой авиации и животноводов. Вот кто столь любил ближних, что никогда не разочаровывал публику! Он не только не обманывал её ожиданий, но и давал ближним более, чем они ожидали. Придут к нему за смехом и весельем - а он и кровь и саму жизнь отдаст!..»
По церкви пронёсся шёпот. Свечница Алёна Ивановна стала лихорадочно рыться в «Месяцеслове». Удивлённо приподнял очки алтарник Дима, что уже стоял на солее в готовности начать чтение благодарственных молитв. Прихожане переглядывались. Неофиты, впрочем, блаженно улыбались, ловили каждое слово и истово крестились, когда что-то из сказанного казалось им особенно благочестивым.
«Братия и сестры! Нам известно из жизнеописаний святых, что многие из них приручали диких животных, даже усмиряли самых свирепых из них. Но многим ли сослужил козёл в чине диакона? Антипке же сослужил, чему я, недостойный, сам сподобился быть свидетелем на вчерашней службе. И не просто козёл! В тяжкое богоборческое время сей козёл посвящал свою жизнь столь распущенной животной похоти, что был отмечен безбожной властью как лучший самец-производитель. Сколь же благотворно было влияние на него святого Антипки, что он переменил распутную жизнь на благое служение!
Станем же в простоте сердца молиться покровителю нашему священномученику Антипке!
Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!».
Вместо того, чтобы спуститься с амвона к прихожанам с распятием для целования, отец Аркадий развернулся и медленно, как лунатик, зашагал в алтарь. Царские врата закрылись спешно и со стуком. Дима захлопнул молитвослов и юркнул в алтарь следом через боковую дверь. Было ему уже не до благодарственных...
Матушка Наталья сломя голову выбежала из храма, обежала его полукругом и стала неистово стучаться в маленькую дверь алтарни. Почти сразу открыл бледный отец Олег, нервно сжимавший в руке мобильный телефон.
- Ох, беда, матушка Наталья! - сразу запричитал он, - Ох, беда! Батюшка наш по алтарю ползает на четвереньках. Всё повторяет, что надо найти какой то нос. Мол, разрезать надобно его на три части, одну - зашить в антиминс, другую поместить в мощевик, а третью отправить в Санкт-Петербург и бросить в Неву с Исаакиевского моста. Иначе, вроде как, благодать покинет наш храм... Ох, беда! Я тут уже велел Димитрию в скорую позвонить. А сам думаю набрать епархиальное управление. Никогда такого в жизни не видел. Что делать то? Может, подскажут?..
Матушка, забыв о благочестии, оттолкнула диакона, забежала в алтарню, и только у дверцы в алтарь остановилась, вспомнив, что дальше женщине вход заказан. Благо, дверца была открыта и главное было ей видно. Отец Аркадий деловито ползал и тщательно осматривал углы. При этом ещё и громко воспевал:
Радуйся, нас ради трехлопастный винт облобызавый;
Радуйся, кровь на манеж проливый;
Радуйся, дух свой на ковре цирковом испустивый;
Радуйся, представление отшествием своим украсивый;
Радуйся, Антипко, великий иерее, клоуне и авиаторе!..
***
Стоило этой картинке всплыть теперь в памяти, как матушка Наталья тихо заплакала. Дверь палаты открылась, и в коридор вышел главный врач. Присев на скамейку рядом с ней, он сочувственно коснулся её запястья.
- Наталья Ивановна, голубушка... Ну, не так всё уже и плохо. Я бы сказал, что можно питать умеренный оптимизм. Не проявляет беспокойства, хорошо кушает. Главное - последние дня четыре мы не отмечали никаких бредовых высказываний. Много молится... Правда, часто в молитвах поминает новопреставленного Антипку. Но, полагаю, это со временем тоже пройдёт. В конце концов, это вполне естественно и объяснимо. Как ни странно, такие сильные рукастые мужчины часто бывают очень впечатлительны. А он... Священник, добрейший человек. И такая трагедия на глазах у него и у любимой семьи! А потом был ещё и оскорблён в религиозных чувствах. И, наверное, по доброте сомневался в правильности серьёзного для священника решения. Цепь тяжёлых потрясений со всеми вытекающими. Ну, одним словом, сейчас всё удовлетворительно. И ждёт вас с нетерпением. Посидите рядышком, поговорите о приятном. Ему это на пользу. Идёмте!..
С порога матушка поймала радостную улыбку отца Аркадия. Он, сгорбившись, сидел на кровати в непривычной серой пижаме. Да и сам он был непривычен - без бороды и с коротко остриженными волосами.
- Здравствуй, родная моя! - тихим, но счастливым голосом произнёс он.
- Здравствуй, Аркашенька! - сделав было шаг навстречу, матушка оглянулась на врача. Тот разрешительно кивнул, и она смело села на кровать рядом с мужем. Обнялись.
Отец Аркадий был смущён, но глаза были ласковы.
- Как доченьки?
- С бабушкой, не волнуйся!
- С бабушкой... Хорошо...
- Конечно хорошо! И всё вообще будет хорошо - лучше и лучше! Бог даст, скоро вернёшься.
- Да... Да... Бог даст!.. - он засиял.
- Мы все тебя так ждём! И в храме люди добрые по тебе скучают! Ждут!
- Это хорошо. Не зря живу и служу, если ждут...
- Не зря, милый, конечно не зря.
Батюшка нежно взял её маленькие руки в свои.
- А я и сам, Натальюшка, жду, не дождусь, когда вернусь. Доченьки каждую ночь снятся. И по храму тоскую... Представляешь, однажды всё вернётся. А борода - это так, дело наживное! Новую отращу - лучше прежней!
- Да, да, батюшка! Будешь ты у меня краше самого владыки Афанасия! - Наталья засмеялась и поцеловала его подстриженную макушку.
- Ха! Ну, это всё гордыня. Главное - однажды всё будет как раньше. Представляешь, целую я дочурок и иду служить. А там всё такое родное... И служу. А лик поёт... И самое сладостное мгновение... Выхожу я к людям добрым с чашей. А они на меня смотрят. Взрослые, дети... В глазах надежда и благое нетерпение... А я делаю пару шагов к ним... И - бабах! Спотыкаюсь! Падаю на манеж вместе с чашей, и ну реветь! А потом - чин-чином! Седлаю самолётичек мой, самолётище моё! И - жжжжжжжжжжж! Ха-ха! А детки машут мне и кричат: «Лети, Антипка, летиииии!!!»!
Батюшка запрокинул голову и торжествующе захохотал.
Дюжие санитары едва успели с опозданием ринуться к нему, когда матушка Наталья уже выла от чудовищной боли, а её тонкие пальцы страшно хрустели в его огромных судорожно сжимавшихся ладонях.
Свидетельство о публикации №225092500626