Иван и Орлица

I
Ранее летнее утро на Волге. Солнце еще не взошло. Только слегка алеет край неба на востоке. Облаков нет. Видимо снова будет жаркий день.

Все тихо. Город и окрестности еще спят. Люди стараются набраться сил перед каждодневными трудами. К вечеру многие из них устало приплетутся домой, мечтая только о том, чтобы после скудного ужина поскорее улечься и забыться хоть на несколько часов.

Проходит еще немного времени. Всплеснула вода. От берега отчалил челнок.  В нем два человека – старик на корме и молодой на веслах. Рукава у серых рубах закатаны, на голове старика – засаленный картуз.

Отойдя немного от берега, рыбаки занялись проверкой сетей. В утренней тишине то и дело слышались глухие удары от бросаемого на дно челнока улова.

Край неба разгорался все сильнее.

Рыбаки молчали, только изредка перебрасываясь одним-двумя словами. Вдруг старик поднял голову и к чему-то прислушался.

- «Орлица» бежит, - сказал он. – Скоро покажется.

Молодой рыбак оставил сеть и посмотрел на него. Потом тоже прислушался.

- Блазнится тебе, дедушка. Тихо. Я б услышал.

Старик усмехнулся.

- Ты, Иван, на Волге без году неделя. Поди «Орлицу» и не видал вовсе. Чай, и не слыхал об ей?

- Ничего я не видал, ничего не слыхал. А что за орлица такая?

- А вот погодь. Скоро сам все увидишь.

Из-за горизонта показался краешек солнца. Огненная дорожка легла по воде. И тут из-за мыса внезапно полыхнуло белым!

К ним шел пароход. Весь белый, он ослепительно сиял в лучах восходящего солнца.
- Ангел! – ахнул Иван.

- Видал? То-то. Вот она, «Орлица»-то. Господина Борисоглебского. Павла Михайловича. Летает по Волге аки орел по поднебесью.

Пароход приближался. Иван смотрел на него и не понимал. Он даже не понимал, чего он не понимает.

И вдруг он увидел. У парохода не было ни колес, ни трубы. Глаза искали их и не находили. Голова отказывалась это понимать. У всякого парохода есть труба и колеса. Так? Так. Значит, и у этого они должны быть. Но их нет. А пароход идет. Уже можно было различить как бурлит вода, разрезаемая его форштевнем.

- Как же это, дедушка? – растерянно произнес Иван.

Старик приосанился.

- Перво-наперво, винт! – наставительно произнес он. – У меня сын на «Громобое» служит, кондуктором в этой… как ее… Порт-Артуре, значит. Ну так вот он в письмах мне все обсказал. Весь флот военный на винтах ходит. Над колесами, слышь, смеются. Мол, темнота. Да. Таперича вот что. «Орлица», слышь, не на угле ходит, не на дровах. На елекстричестве!

Старик сделал многозначительную паузу.

- Сынок-то тоже про него все обсказал. Машина такая есть. Механик нажмет чего надо, она и пошла крутить. Не надо топку топить, пар делать. Кочегаров вовсе нет…

Бесшумным белым облаком «Орлица» шла мимо них. Это было как сон, как видение. Какая удивительная и красивая жизнь должна была быть там, на ней….

- Тихо как, - вдруг сказал Иван.

- Это точно, - с готовностью подхватил старик. – Идет, как кошка крадется. То-то всем господам нравится. Билеты, говорят, на три рейса вперед раскуплены. Всякому, слышь, охота прокатиться.

Резкий гудок, прокатившийся по воде, заставил их вздрогнуть. Очарование видения исчезло.

- Ну, давай, что ли, к берегу, - каким-то будничным тоном распорядился старик. – Тимофей Матвеевич ждать не любит.

Иван взялся было за весла, но остановился.

- Дедушка, погодь. А купцы-то наши? Они что?

- Что купцы… Пробовали было гоняться, но куда им, с их пыхтелками… Потом, вишь, озлобились. Хотели баржу подставить. Да Павел Михайлович не дурак. Сперва губернаторшу прокатил, потом и сам Иван Андреевич пожаловали. И так им это дело понравилось, что дал он «Орлице» лучшую пристань. Ну-ка тут, попробуй, подставь баржу. По судам затаскают. Да только вот Павел Михайлович, хоть и умный барин, да чудной. Набрал пару раз детишек самых что ни на есть бедных, и прокатил их за просто так… Ты шибче греби-то. Поспевать нам надобно.

Они приблизились к берегу. Там и вправду уже стояла лошадь, запряженная в телегу. В телеге лежал длинный деревянный ящик, а рядом прохаживался какой-то человек в купеческой чуйке, картузе и высоких сапогах. Борода у человека была рыжеватая, а глаза - бегающими.

Челнок ткнулся в песок. Старик снял картуз.

- По здорову будете, Тимофей Матвеевич…

Человек подошел к ним.

- Ну, чего привезли?

Голос человека был отрывистый и сухой.

- Не извольте беспокоиться, Тимофей Матвеевич. Рыбка вот только что в Волге плавала…

Голос у старика стал каким-то тонким и умильным. Он как-то весь съежился и глядел только вниз.

Человек мотнул головой.

- Грузите.

Рыбаки стали перекладывать улов из челнока в ящик. Тимофей Матвеевич молча следил за ними. Потом подошел поближе к телеге.

- Наловили недомерков. Разве ж это рыба? Нешто я настоящей рыбы не видел.

Брезгливыми уверенными движениями он расшвыривал и переворачивал рыбьи тушки.

 Рыбаки молчали.

- Ладно, однако. Поелику я человек христианский, то по доброте своей душевной даю вам за все тридцать копеек. Стало быть, должны вы мне будете теперя два рубля семьдесят копеек.

- Так ведь, Тимофей Матвеевич… - начал было старик.

- Чтоо-о?! Больше на дам! Али не по нраву?! Иди сам торгуй! А?!..

Тут  человек полез в ящик и достал оттуда косушку водки.

- Лучше, на-ка вот, от щедрот.

Глаза старика радостно блеснули.

- Благодарствую, Тимофей Матвеевич.

- То-то, А которые тут меня мироедом кличут, те, однако, соображения не примут, что я завсегда уважение имею…

Говоря все это, человек забрался на телегу и сильно дернул вожжи.

- Н-но! Пошла!

Рыбаки молча наблюдали как он удалялся.

- И когда только конец ентой кабале придет, - вздохнул старик. – Опять ведь у него, проклятого, в долг просить придется.

Он посмотрел на бутылку.

- А и ладно. Пойдем-ка, Ваня, отметим нашу коммерцию.

- Дедушка, не пил бы ты.

- А и не буду, - неожиданно легко согласился старик. – Вот только енту злодейку употреблю, и не буду.

Иван вздохнул. Старик опять напьется и до вечера будет валяться в шалаше. А завтра утром они снова поедут проверять сети…

Тусклая серая жизнь вдруг надвинулась на него. Она казалась еще более тусклой и серой оттого, что он только  что видел другую  – там, на белом, бесшумном облаке, удивительную и красивую.

На следующее утро, возвращаясь с рыбалки, Иван вдруг резким движением направил челнок к городским пристаням.

- Сам продавать пойду, - объяснил он удивленному старику, укладывая рыбу в припасенную корзину.

Но ничего не купил у него, хотя он обошел все лавки на базаре. Купцы только хмыкали, щурились, мялись и вздыхали.

- Так-то оно так…. Рыбка, она, конечно, хороша…. Однако Тимофей Матвеевич…

Иван понял, что эту стену ему не пробить. Денег не будет. От бессилия у него закружилась голова и горячий туман заволок глаза.

- Сволочи! Глуздыри вонючие! Чухло! – он с ненавистью оглядывал убогие лавки.

- Эй, ты! Ты чего это там? – голос был по-начальственному тверд и напорист.

Иван оглянулся. К нему приближался околоточный в сопровождении полицейской мелюзги.

- Что это у тебя тут?

- Рыба, - неохотно выдавил Иван.

Околоточный пребывал в хорошем настроении.

- А что ты с этой рыбой хотел сделать?

- Продать.

- Продать? – околоточный вдруг широко улыбнулся. – Продать?! Да ты откель такой взялся? Ты вообще кто есть таков?

- Рыбак я…

- Рыбак? Рыбак? Оно и видно. Рыбак-дурак!

Околоточный оглушительно захохотал, явно довольным своим каламбуром. Мелюзга радостно подхватила смех.

- Ладно, рыбак, так и быть, научу тебя. – околоточный вытирал глаза. – Хочешь торговать? Ко мне сначала пожалуй. Так мол и так, Пантелеймон Спиридонович, дозвольте коммерцией заняться. Я много не беру. Всякое даяние да благо есть. Рыбой торгуешь? Ну так повар мой отберет чего надо и ступай себе на базар.

Околоточный мотнул головой. Чин из мелюзги приблизился к Ивану, заглянул в корзину и утвердительно кивнул. После чего взялся за ее ручку. Иван потянул корзину к себе.

- Не трожь!!

- Чего? – околоточный даже несколько оторопел. – Ты, рыбак, с ума сошел, что ли?

- Моя рыба. Я поймал.

- Так. А санитарное разрешение у тебя есть? А? Что? Так! Тухлятиной торгуешь! Конфискую товар как испорченный!

Чин потянул сильнее. Иван покрепче уцепился за нее.

- Не дам. Моя рыба. Свежая. Сам поймал.

- Да ты, рыбак, противу властей, значит?! – околоточный вдруг побагровел. – Сопротивление оказывать? Бунтовать?! Сицилист! Рыбаком прикинулся! А в корзине, небось, бомба припрятана!

- Нету у меня бомбы. Рыбак я. А вы не вправе…

- Что-о-о?!! – околоточный вдруг заорал так, что мелюзга испуганно шарахнулась в стороны. – О правах вспомнил? Червь навозный! Взять! В участок его! Сейчас лекцию устроим! Все права пропишу!

Часа через два избитый, в разорванной рубахе, с исполосованной плетью спиной Иван был вытащен под руки из участка и оставлен у забора.

Он сидел, опустив голову и ничего не видя вокруг. В голове было только одно – завтра он пойдет и поклонится Тимофею Матвеевичу. Потому что больше ему идти некуда.

- Вот она, Алеша, наша российская действительность, - вдруг услышал он мягкий голос.

Иван поднял голову. Рядом с ним остановилась пролетка, в которой сидело двое хорошо одетых мужчин.

_ Вот они – дикие нравы провинции, - продолжал один из них. – Вот наглядный пример как у нас относятся к простому народу. А ведь брат этого мужика может быть сейчас на Дальнем Востоке, в окопе, одетый в солдатскую шинель… Вот что его ждет, когда он вернется домой, к мирной жизни.

Тут говоривший увидел, что Иван смотрит на него. Он сошел с пролетки и приблизился.

- Послушай, любезный, это ведь тебя в полиции так?

Иван кивнул.

- За что?

- Рыбу не отдал.

- Как так?

- Я рыбу принес, хотел продать купцам. А околоточный говорит тухлая она, забираю ее. Я не отдал. Говорю, не вправе вы. А они меня за сопротивление…

- Свинцовые мерзости русской жизни, - вздохнул господин. - Куда же ты теперь? Снова на рыбалку?

Иван кивнул. Господин помолчал.

- А знаешь, что, - вдруг сказал он. – Приноси-ка ты свою рыбу мне. Я покупать ее буду. В ресторан пойдет. Знаешь, как меня найти?

Иван отрицательно мотнул головой.

- Ну так ступай по Никольской до берега. Там дом серый увидишь. Окна большие. Днем у нас всегда открыто. Найдешь кухню, скажешь, что Павел Михайлович велел у тебя рыбу покупать. Ну а если заблудишься, то спроси, где дом господина Борисоглебского. Тут тебе всякий покажет.

Так Иван попал в дом хозяина «Орлицы». Хотя вначале он «Орлицу» и не видел. Каждое утро он приходил со своим уловом на кухню, где получал плату, после чего  покидал дом. Больше он никуда не заходил.

II
Настала осень. Все чаще и чаще выпадали хмурые дни. Рыбацкий шалаш уже не спасал от утреннего холода. Пароходы уходили в затон. И вот однажды приказчик, рассчитываясь, сказал:

- Ну все, паря, седни в последний раз рыба твоя нужна. Завтра «Орлицу» в затон и до весны… Шабаш. Все. Закрываемся.

Иван тяжело опустился на стул. Все-таки он уже привык к твердому доходу. А тут… Опять перед ним вырастала стена. Опять его упорно загоняли в какой-то невозможный угол, из которого не было выхода.

Видимо, это отразилось у него на лице, потому что приказчик крякнул и сказал:

- Ты это, паря, погодь маленько. Я сейчас схожу спрошу чего есть… Ты погодь, погодь.

Спешить Ивану было некуда и он стал ждать.

Спустя некоторое время приказчик вернулся.

- Ты вот чего, паря. Кочегаром пойдешь? Вишь ты, был у нас кочегар, так его вчерась в армию забрали. Пойдешь заместо него?

Иван кивнул и стал кочегаром. В паре с молчаливым и серьезным Степаном он работал в котельной. Вначале он просто кидал уголь в топку, потом Степан объяснил ему как следить за приборами и для чего они нужны.

Знания дались Ивану неожиданно легко. Заинтересовавшись Степан спросил, а грамотный ли он. Узнав, что нет, дал ему букварь и стал учить читать и писать, попутно объясняя, для чего нужен пар. Так Иван узнал, что пар крутит турбину, которая крутит генератор, а генератор и дает то самое электричество, которое освещает и греет дом, двигает машины на кухне и «Орлицу».

- Так что мы с тобой, Иван, тут есть самые главные люди, - наставительно повторял Степан. – Без нас ничего не заведется и ничего не будет.

«Орлицу» Иван по-прежнему не видел. Степан говорил, что она в затоне и что там нет ничего интересного. Пароход как пароход.

- Ты бы, Иван, лучше книжку какую почитал…

Иван для вида соглашался, но желание увидеть белое облако становилось неудержимым.

Однажды он увидел, как в ворота въезжают ломовые телеги и мужики, надрываясь, тащат какие-то большие деревянные ящики в сарай.

- Что это? – спросил он у Степана.

- Электрические батареи, - ответил тот. – Вот их-то, брат, мы и заряжаем. Вот погоди, придет весна, выведем мы «Орлицу», снарядим ее и… э-э-эх!!! Вдоль да по Волге!

- А что такое электрические батареи?

Степан начал было объяснять, но запутался и замолк, сердито сопя. Иван только и понял, что батареи эти хранят электричество как банк хранит деньги. Но почему они могут это делать Степан не знал.

- А спроси-ка ты об этом у Павла Михайловича, - вдруг сказал Степан. – Он барин добрый. Любит, когда простые люди, вроде нас с тобой, с вопросами такими приходят.

Так Иван попал в кабинет Павла Михайловича.

Больше всего его поразили книжные шкафы. Их было четыре и занимали они всю стену, доходя до потолка.

Степан не соврал. Павел Михайлович действительно обрадовался.

- Это хорошо, Иван. Это очень хорошо. Человек должен искать знания. Только тогда это настоящий человек. Да… Ты приходи ко мне, когда у тебя будут вопросы. Будем разговаривать, будем обсуждать. Ты увидишь как это интересно – учиться…

Иван смущенно кашлянул. Павел Михайлович спохватился:

- Ах да, прости. Высоко я залетел. Ну-с, про электрическую батарею… Подожди, подожди… Да знаешь ли ты, что такое электричество?

- Так ведь на нем «Орлица» ходит.

Павел Михайлович усмехнулся.

- «Орлица»? Это, друг мой, только первый опыт. Только начало. Ведь электричество – это такая вещь, которая может перевернуть всю Россию! Ты только представь себе! Электрические двигатели сделают ненужным тяжелый и унизительный труд кочегаров. Не нужно будет часами стоять у огнедышащих топок. Машины будут приводиться в действие легким движением руки. Вместо кочегаров будут нужны подготовленные механики. Значит, потребуется много училищ, много учителей. Вместе с профессиональными знаниями люди будут усваивать и культурный багаж человечества. Значит, общий культурный уровень общества неизбежно повысится. Ведь только умственно развитые люди могут управлять новыми машинами. Новые легкие электрические моторы будут двигать поезда, корабли, воздухоплавательные аппараты, автомобили. Электричество проникнет в самые глухие уголки! В каждой избе загорится электрическая лампочка. В поля выйдут электрические аппараты! Вооруженный знаниями новый рабочий класс сумеет осознать свое положение и поставить вопрос о своих правах…

Павел Михайлович осекся и быстро взглянул на Ивана.

- Извини, любезный, я опять увлекся. Что делать… Когда глядишь далеко, хочется всем рассказать, что видишь. Ну да ладно, то дело небыстрое. А мы с тобой лучше займемся твоим образованием.

Павел Михайлович помолчал.

- Вот что. Дам-ка я тебе начальный курс физики. Почитай. Что будет непонятно – приходи, спрашивай.

С трудом продирался Иван через мудреные строчки учебника. Не один раз он заходил в кабинет. Многое он узнал и многое понял.

А еще он узнал, что в доме есть лаборатория, куда никого не пускают. Понял, почему однажды, случайно встретившись у дверей какой-то комнаты, не решился подойти к Павлу Михайловичу. Лицо у Павла Михайловича было чрезвычайно озабоченным и отрешенным. «Все дело в электролите» - задумчиво бормотал он.

А еще Иван понял, что у Павла Михайловича нет ни жены, ни детей. Он спросил об этому Степана, тот буркнул что-то неразборчивое. Зато более разговорчивым оказался калмык Сашка, бывший в доме конюхом.

- А-а, бачка большой, умный шибко. Зачем ему жена надо?

Почти все время Сашка проводил на конюшне, где постоянно находил для себя какое-либо занятие.

- Жена будет, скучно ей будет. Павла Михайлович кабинет сидит, книжки пишет, лаборатория сидит, работает. А жене бал надо, платье надо. Скучно жене будет. Начнет хвост крутить, туда пойдет, сюда пойдет. Плохо всем будет.

Оканчивая говорить, Сашка каждый раз энергично кивал головой, словно ставя незримую точку.

III
Так прошла осень. Перед Рождеством Сашка повез Павла Михайлович, Ивана и Степана в городской манеж. Иван увидел там огромную елку, всю в блеске мишуры и позолоты, а вокруг нее – маленьких оборвышей, с изумлением на нее взиравших.

В руках у детей были разноцветные флажки. Оркестр играл марши и польки, а они, разбитые на партии, ходили или кружились вокруг елки, явно гордясь собой. Потом они подходили к киоскам, где получали мешочек с гостинцами и новые сапоги, рубахи, кофты, картузы…Уже потом, в газете Иван прочитал, что устроил все это Павел Михайлович, объявив подписку и первым внеся значительную сумму.

В манеже было весело и шумно. Помогая то тут, то там, Иван не очень смотрел по сторонам.

- Павел Михайлович! – вдруг услышал он.

Иван оглянулся. Рядом с Павлом Михайловичем стоял какой-то господин в серой визитке.

- Павел Михайлович, - повторил господин, - удивительно ваш кучер похож на японца.

- Очень может быть. Ну так что ж. Он калмык, а все восточные народы немного похожи друг на друга.

- Давно он у вас?

- Больше года. Я подобрал его на базаре. Он не ел три дня и украл кусок хлеба. За это торговцы, скоты!, зверски избили его и бросили беспомощного на улице.

- И все это время?

- И все это время он честно и добросовестно работает. – с каким-то даже нажимом произнес Павел Михайлович. – Он честно и добросовестно ухаживает за лошадьми, содержит в порядке мой экипаж. А еще он помогает дворнику.

- Павел Михайлович, но в настоящее время…

Да, знаю, знаю…. «В настоящее время, когда Россия напрягает все силы в борьбе с желтой опасностью….». Григорий Николаевич, ну будьте же благоразумны! Шпиономания до добра не доведет. Ну сами посудите, где Япония, а где мы. Что делать японцам в нашей благословенной провинции? Петербург, Москва – это я еще понимаю. Но здесь… Это абсурд.

- Счастливый вы человек, Павел Михайлович. Вы верите в людей.

- А вы нет?

- Нам, знаете ли, по долгу службы не положено.

Павел Михайлович слегка развел руками.

- Ноблес оближ.

- И все-таки, дорогой Павел Михайлович, я советую вам быть поосторожнее.

- Хорошо, хорошо… Эй, эй, дети! Не драться! Всем хватит!

IV
В январе прибыли новые электрические батареи. Степан сказал, что в Сормове для Павла Михайловича строят второй электроход.

Но потом привычный мир зашатался. В Петербурге солдаты стреляли в народ. И оказалось, что незыблемая власть не такая уж и незыблемая. Оказалось, что можно ходить по улицам с флагами и лозунгами, оказалось, что можно требовать, можно бастовать…. Из Сормова шли телеграммы, что строительство задерживается. Но Павел Михайлович не унывал.

- Грядет буря, - радостно говорил он. – Грядет очищающая буря. Ветер перемен унесет все косное, отжившее, отсталое, древнее. Скоро ты увидишь, Иван, насколько светлой станет жизнь.

Однако все это не мешало ему ездить в затон и подгонять с ремонтом «Орлицы».

По Волге пошел лед. Равнодушная к человеческим страстям природа следовала своим законам. Это весеннее оживление действовало и на людей. Светлели лица. Всем казалось, что еще немного и начнется новая, лучшая жизнь. Надо лишь подождать. Совсем чуть-чуть.

В конце апреля Павел Михайлович вывел «Орлицу» в пробный рейс.

В синей холодной воде плыли последний дотаивающие льдины. Электроход дал протяжный гудок.

Иван стоял на палубе с каким-то непонятным чувством тревожного торжества. Теперь он был одним из помощников механика и отвечал за исправность электрической проводки «Орлицы».

- По местам стоять! Со швартовых сниматься!

Все-таки Иван так до конца и не верил, что «Орлица» пойдет без колес и угля. Но за кормой забурлила вода, палуба вздрогнула и нос электрохода начал плавно отходить от дебаркадера. Иван облегченно вздохнул и отчего-то вспомнил рыбачий челнок, деда и самого себя, изумленно глядящего на плывущее мимо бесшумное белое облако.

…Та весна и то лето были странными. Публика по-прежнему переполняла «Орлицу», кутила в ее ресторане, но Иван явственно видел страх на лицах этих людей. Вином и вкусной едой они старались его заглушить, они много ели и очень много пили, но страх не уходил…

Уныло заморосил дождями октябрь. Охотников прокатиться становилось все меньше и меньше. «Орлица» почти все время стояла у причала. Кассир зевал в будке. Людям было уже не до поездок. В темноте ночи вспыхивали зарева подожженных помещичьих имений и яркие пятна костров на ночных бивуаках войск, идущих на усмирение…

Павел Михайлович у себя в кабинете шелестел газетами.

- Весы качаются, - говорил он, встречая Ивана. – Но свет должен победить.
Иван не очень понимал его, но чувствовал напряжение, словно Павел Михайлович сам был электрической батареей.

Как тот человек попал в тот вечер к ним в дом, Иван так и не понял. Скорее всего, просто перелез через забор, а потом вошел с заднего крыльца. Иван увидел его уже в прихожей. Одежда на человеке была хорошая, но мокрая и сильно испачканная.

- Добрый вечер, - голос у человека оказался неожиданно приятным и вежливым. – Павел Михайлович дома?

- Дома.

- Можно к нему?

Иван замялся.

- Сергей? – фигура Павла Михайловича возникла на верхней площадке лестницы. – В таком виде? Что с вами?

Сергей вздохнул.

- Стачком разгромлен. Арестованы почти все. Мне удалось бежать. Вот, отсиживался в саду. Вы не беспокойтесь, я немного побуду у вас и уйду. Полиция вряд ли к вам сунется. Конечно, хорошо бы переодеться и бороду приклеить…

- Куда вы намерены отправиться?

- В Москву. Там есть надежные товарищи. Там стачка продолжается.
Вдруг глухой удар заставил всех вздрогнуть. Павел Михайлович был уже внизу.
- Это у ворот. Иван, посмотри, что там такое.

Из осторожности Иван не стал открывать калитку, а подкатил чурбан и с его помощью поднялся над забором.

На улице стояла кучка полицейских и солдат, которые прикладами стучали в ворота.

- Черт! – Сергей переменился в лице. – Выследили-таки! Павел Михайлович, я не имею права подводить вас. Я ухожу.

- Стойте! – Павел Михайлович придержал его за локоть.

- Иван, буди Сашу, пусть закладывает пролетку, но сам не садится.

- Что вы задумали, Павел Михайлович?

- Ничего особенного. Я знаю, что вас ждет в случае ареста. И я не могу этого допустить. Как можно сгноить на каторге человека только за то, что он хочет блага для своего народа? Я доставлю вас в безопасное место. Идемте.

Октябрьский дождь шелестел по-прежнему. Павел Михайлович сел на козлы и взял в руки вожжи.

- Иван, держись до последнего. Мол, спал, не слышал, поздно отпер. Понял?

Иван кивнул. Пролетка выехала через задние ворота, выходившие прямо на берег.

Вернувшись, Иван увидел, что солдаты где-то раздобыли лестницы и по ним перелезают во двор. Потом они стали открывать ворота.

Неожиданно наверху скрипнула дверь. «Забыл закрыть?». Иван поднялся, подошел к кабинету и замер.

В тусклом свете маленькой керосиновой лампы кучер Сашка просматривал бумаги на столе Павла Михайловича, некоторые откладывая в сторону. Потом он вытащил из кармана какой-то инструмент, подошел к сейфу и стал возиться с замками.

Иван растерянно переступил с ноги на ногу. Скрипнула половица.

Сашка обернулся и увидел его. Лицо Сашки вдруг исказилось гримасой злобы. Он быстро проговорил что-то непонятное и бросился на него!

Иван кубарем скатился по лестнице. Прихожая была заполнена полицейскими и солдатами.

На верхнюю площадку вылетел Сашка. Он опять громко сказал что-то непонятное. И тут он увидел солдат.

Сашка на секунду оцепенел. А потом кинулся назад. Щелкнул замок в двери кабинета.

Отшвырнув Ивана в сторону, двое городовых вместе с солдатом рванулись наверх.

Грохнул выстрел. «В кого они стреляют?» - удивился Иван Только потом он понял, что в замок. Сверху донеслись глухие удары, крик «Банзай!». Зазвенело разбитое стекло.

Внезапно сверху полыхнуло ярким пламенем. На площадку лестницы выбежал городовой.

- В окно, сволочь, выскочил! Вижу, лежит! Во двор, ребята! Не уйдет!

Вместе со всеми Иван оказался во дворе. Сашка лежал, неловко подогнув ногу. Городовой подошел к нему и грубо тряхнул за плечо.

- Ну что, сволочь узкоглазая, добегался?! Не будешь больше своей микаде строчить?!

- Не трясите меня, - хмуро отозвался Сашка. – Имейте уважение к раненому. Я, кажется, сломал ногу.

- Го-р-и-и-м-м-м!!!

Иван оглянулся. Из окна дома высовывался ярко-красный язык пламени, увенчанный шапкой черного дыма.

«Керосин!!!» - вдруг вспомнил он.

- Петров, живо за пожарными. Эй, кто тут?! Ты, что ли?
Городовой увидел Ивана.

- В доме есть кто-нибудь?

Не слушая его он продолжал.

- Всех поднять и выводить!

- Кабинет!

- Дурак! Не поможешь! Пропал кабинет! Тут бы дом отстоять.

Иван кинулся в дом. По счастью, никого будить не пришлось. Взволнованная прислуга толпилась в прихожей.

Скоро они все оказались во дворе.

- Давай, давай, - городовой бесцеремонно выталкивал их на улицу. – Дураки, бревном зашибет. Всех сразу.

В ворота влетел пожарный обоз.

- Где вода? – заорал брандмейстер, соскакивая с козел. – Кто тут что знает? Где колодец, мать вашу?! Ага! Ломай ему крышу!

Раздался взрыв. Огонь, похоже, добрался до лаборатории.

- Очуметь! Все вон! Все на улицу! Ребята, ломайте дом! Не давай ходу огню!

Рухнула крыша, на мгновение подняв огненный столб со множеством искр.

- Веселей, ребята! Дави его, аспида!

К утру на месте дома высилась груда обгорелых бревен. Соседние постройки удалось отстоять.

Иван впал в какое-то оцепенение. Внутри него образовалась звенящая и пустая тишина. Он что-то говорил, что-то делал, куда-то шел, механически переставляя ноги. Но что он говорил, куда он шел – он не понимал. Так же механически, не понимая, он, оказавшись в участке, подписал протокол.

- Ишь ты, грамотный,- удивился писарь.

Потом, приглядевшись, он видимо понял состояние Ивана. Воровато оглянувшись, писарь достал из стола полубутылку водки, стакан и налил его.

- Пей, пей, дурак. Отпустит.

Иван механически сделал глоток.  И вправду отпустило. Он стал слышать и видеть происходящее.

- Ну что взяли? – вдруг спросил кто-то в коридоре.

- Возьмешь такого, - в голосе отвечавшего звучало сожаление, смешанное с каким-то восхищением.- Эсэр… Комитетчик…На пароходе, вишь ты, задумал удрать. Ну мы тотчас телеграмму на Низ, чтоб, значит, воспрепятствовали. Ну и подставили баржу. Как пароход в нее врезался, мы на него! Да куда там! Все обыскали, никого не нашли. Говорят, в Волгу нырнул. Взяли, вот, хозяина.

«Павел Михайлович!» Тишина вновь нахлынула на Ивана.

- Слышь, парень, - писарь подошел и слегка потряс его за плечо. – Тут одной барыне дворник нужен. Пойдешь?