Побег

  Вечернее солнце, проглядывающее сквозь редкую цепь деревьев, клонилось к закату. Комариное войско становилось все многочисленнее и настойчивее, и если бы не веник из веток ольхи, которым я неустанно обмахивался, съело бы, наверное, меня живьем.

  Ивовые ветки, воткнутые комлем в землю и стянутые у верхушек мягкой проволочкой так, что получилось нечто вроде шатра, с наброшенной поверх курточкой, лежак из лапника внутри да костерок, обложенный плоскими камнями – вот и все мое жилище.

  Вареная рыба, даже не уха – уже не лезла в горло. Обида прошла и сменилась пониманием, что виноват-то сам и сейчас требовалось исправлять ошибку. Но вот так запросто вернуться и сказать – "Бабушка, прости, я виноват"… - Я не мог. Никак. Даже просто представить себе не мог. Но вернуться домой было необходимо. Третий день – край.

  А началось все с очередного журнала «Техника – молодежи», точнее – с описания устройства диковинного воздухоплавательного аппарата – дельтаплана. Рассматривая схему – дюралевые трубки, тросовые растяжки, синтетическую ткань – я сразу приметил, что тонкие длинные доски и пожелтевшие листы фанеры, лежащие без дела в сарае, вполне могут заменить недоступные для меня материалы. Впрочем и сам сарай, из потемневших досок, покосившийся от времени, примыкающий одной стеной к огороду, поросшему по периметру лопухами и крапивой, вполне годился для стартовой площадки. Делиться своей идеей, построить дельтаплан, я ни с кем не стал – засмеют.

  С утра, закинув на крышу доски, фанеру, гвозди и нехитрый инструмент – принялся за работу. Полдня пролетели как миг, к обеду все было готово – на раму, напоминающую большую букву «А», была набита фанера, а на поперечине – надежно закреплены две дверные ручки, заменяющие подвесную систему. Место, куда эти ручки прикрепить – я выбирал долго, оценивая на глаз центр подъёмной силы и центр тяжести. От расположения этих ручек зависело самое главное – управляемость полета. Старт был назначен на раннее утро следующего дня – успешный полет я смогу повторить, а вот неудачный – лучше чтобы никто не видел. До глубокого вечера я крутился вокруг сарая, почёсывая ужаленные крапивой ноги, прикидывая и так и эдак траекторию полета. Иллюзий не было, я отчетливо понимал, что доски и фанера - плохой заменитель дюралюминию и дакрону. Но по всем прикидкам выходило, что через огород и забор я таки перелечу.

  Каждое утро начиналось с щелчков в динамике никогда не выключавшегося радио – щелк-щелк-щелк, а потом – «Союз нерушимый республик свободных…» - звучал гимн. И на этот раз, как только раздались щелчки, я спрыгнул с кровати, натянул штаны и футболку, на выходе меня ждали кеды – неприхотливая и выносливая обувь деревенской пацанвы. На улице, под порывами ветра тревожно шумел листвой огромный тополь, росший рядом с домом. По небу быстро бежали рваными, ватными хлопьями темные, низкие облака. По забору и углу сарая я быстро забрался на шаткую крышу, где меня ожидал мой летучий аппарат. Не давая ходу сомнениям, я приподнял за край и подлез под треугольную конструкцию, взялся за ручки, встал во весь рост и поднял крыло над собой. Разбег – шаг, другой, третий, пятый – скользившая по крыше задняя кромка крыла приподнялась - край крыши, последний толчок и… налетевший порыв ветра задрал кверху «нос» моего дельтаплана. Как сказали бы авиаторы: «Аппарат вышел на закритический угол атаки, в результате срыва воздушного потока и последующей потери подъёмной силы… произошла авиакатастрофа». Хоть и без жертв – ушибы и ссадины не в счёт - но крыло, изломанным парусом распластавшееся в огороде, уничтожило посадки как минимум на двух грядках.

  На треск лопающихся досок и хруст фанеры выбежала бабка, мгновенно оценив ущерб, нанесенный огородным насаждениям, выдала мне глубокую и ёмкую оценку моей нынешней и будущей полезности для общества, а также «прямоты» моих рук и содержимого головы. А затем, рассерженная, удалилась обратно, громко хлопнув дверью.

  Уязвленный столь нелестной оценкой, я молча разобрал свой летучий корапь, гвозди выпрямил и отправил в банку, в которой они и находились до использования, а обломки досок и фанеры – в сарай.

  Обида вскипала и требовала выхода – проучить! А как? – Да пропасть дня на три, пусть попереживает! Воображение живо нарисовало картинку переживающей бабки. Пропасть – легко сказать! В поселке, где все друг друга знают, к кому не пойди – не спрячешься. Удочку возьмешь – на рыбалку ушел, да и излюбленные места всей округе известны. Пропасть можно только так - пойти туда, куда глаза глядят, в чем есть. Благо – в карманах легкой курточки, накинутой по причине плохой погоды, всегда есть коробок спичек, соль в кулечке, а на лацкане пара крючков и намотанная на палочку леска. Местом уединения был выбран самый неподходящий для рыбалки, а потому – безлюдный, топкий берег залива, где Юрман впадает в Сылву…


  Понуро я брел по лесной тропке домой, не замечая и не уклоняясь от нависших веток. Ноги как будто налились свинцом и путь, который я проходил от силы минут за двадцать, растянулся на час. Коровы уже вернулись с пастбища, ушлёпав дорогу навозными лепёшками, в одну из которых – ну как же без этого – я вляпался, вывозив обутки. Тщательно оттёр кеды в ближайшей луже пучком травы, но как ни тяни время – домой идти надо, под грозные бабкины очи.

  Как пенопластом по стеклу, заскрипела ржавыми петлями калитка… Две ступеньки, крылечко… Только я хотел открыть дверь, навстречу вышла бабка:
 - А, это ты, там на столе ужин. – Сказала ровным, спокойным голосом и пошла мимо меня, замершего от неожиданности, дальше. Но вдруг остановилась, повернулась и потрепала меня по вихрам рукой...

  Сердце ухнуло, толчками разгоняя вязкую, тяжелую тьму, наполняя душу легкой, солнечной благодарностью… Бабушка…


  А впереди было еще почти целое лето - огромные, бездонные каникулы… А за ними – целая жизнь.