Записки суперпозиционного животного
Глава первая, в которой меня запирают в ящик абсурда
Меня зовут Квинтус Прагматикус, хотя в метриках лабораторного журнала я проходил под кличкой «Барсик № 3». Я – кот. Не обычный, полосатый обитатель подвалов, а существо, вкусившее плод с древа познаний, оказавшийся отравленным. И не по злому умыслу, а по чудовищной, поистине человеческой глупости.
Всё началось в тот день, когда профессор Персиков (не тот, другой, его тёзка из Института квантовых изысканий) водрузил меня в сияющий цинковый ящик, более всего смахивавший на гроб для почётного гражданина. Воздух внутри пах озоном, машинным маслом и запахом неведомого, острого, как лезвие, страха.
— Не волнуйся, Барсик, — бормотал профессор, путаясь в проводах. Его глаза горели тем самым фанатичным блеском, который я ранее видел лишь у котов, выслеживающих воробья. — Миг – и всё решится. Мы докажем им всем! И Эйнштейну, и Бору! Кот и жив, и мертв! Парадокс во плоти!
Я, будучи существом здравомыслящим, не видел в этом ровным счётом никакого парадокса. Я видел лишь идиотизм, возведённый в ранг высокой науки. Потому что если меня собираются отравить, то какая разница, как это назовут – «коллапсом волновой функции» или просто бытовым убийством? Результат для подопытного объекта одинаково плачевен.
Рядом со мной, в самом центре ящика, стоял некий аппарат, напоминавший хитроумную мышеловку. Внутри него лежала склянка с синеватым газом (это и был пресловутый яд), а над ней на тончайшей нити висел молоточек. Вся эта конструкция находилась под прицелом какого-то щёлкающего устройства, которое, как объяснял ассистенту профессор, «следит за распадом атома». Один-единственный атом! Весь этот адский театр был затеян ради каприза одной субатомной частицы! Меня, с моими девятью жизнями, должно было прикончить решение некоего радиоактивного франта, решающего, когда ему вздумается развалиться!
Это ли не верх абсурда? Это ли не истинная чертовщина, достойная пера господина Булгакова? Впрочем, продолжу.
Дверца захлопнулась с мягким, но окончательным щелчком. Я остался в полумраке, освещённый лишь тусклым аварийным глазком. Тишину нарушало лишь мерное тиканье аппарата и моё собственное, участившееся дыхание. Так началось моё странствие между бытием и небытием.
Глава вторая, где я открываю в себе дар прозрения
Первые часы были адом. Я метался по скользкому дну, царапал стенки, издавал самые душераздирающие звуки, на которые способен кот. Но потом… потом случилось нечто.
Я почувствовал раздвоение. Нет, это слишком слабо сказано. Я ощутил, как реальность раскалывается надвое, как треснувшее стекло. В одной реальности я продолжал биться в истерике. В другой – я уже лежал бездыханный, мои лапы закоченели, а зрачки расширились до размеров чёрных таблеток активированного угля.
И самое ужасное – я осознавал обе эти реальности одновременно.
Представьте, что вы смотрите сразу два фильма. В одном – захватывающая драма вашей жизни. В другом – ваши собственные похороны. И оба они идут в одной комнате, на одном экране, накладываясь друг на друга. Вы слышите и смех на вашем дне рождения, и плач гостей на поминках. Вы чувствуете и поцелуй любимой, и холодную землю, ложащуюся на крышку гроба.
Вот именно это и происходило со мной. Я был и актёром, и зрителем в самом чудовищном спектакле на свете.
Но кошачья природа, как известно, живуча. Отчаяние сменилось любопытством, а любопытство – неким философским отупением. Я начал изучать это своё новое состояние. Я – Квинтус Прагматикус – стал котом из парадокса.
Я обнаружил, что могу… переключаться. Словно настраивать приёмник. Я мог сконцентрироваться на ощущении жизни: на том, как воздух наполняет мои лёгкие, как бьётся сердце. И тогда реальность, в которой я был жив, становилась ярче, громче, плотнее. А та, другая, мертвая, отступала, становилась похожей на назойливый шум за стеной.
И наоборот: если я зацикливался на страхе, на ожидании щелчка, на мысли о яде, то та, мёртвая реальность, начинала наступать. Я чувствовал леденящий холод, начинал слышать свой собственный предсмертный хрип. Это было похоже на управление кошмаром. Страшно, но дьявольски интересно.
Я понял великую вещь. Эти учёные ищут Наблюдателя снаружи. Ждут, когда некий бог в белом халате откроет коробку и своим взглядом утвердит одну-единственную истину. Но они не догадываются, что главный Наблюдатель – внутри! Это я! Моё сознание, моя воля становились тем самым фактором, который склонял чашу весов. Пока я мыслю – я существую. И более того, я существую именно так, как выберу. Пусть даже этот выбор иллюзорен и происходит в рамках чудовищного эксперимента.
Глава третья, в которой является гость из иного измерения
Однажды, когда я балансировал на лезвии между мурлыканьем и агонией, в ящике что-то изменилось. Воздух зарядился электричеством, знакомым мне по предгрозовым летним вечерам. И тогда я его увидел.
Он сидел напротив меня, развалившись с невозмутимым видом аристократа. Это был кот. Чёрный, как ночь, упитанный, с умными, чуть косящими глазами, в которых плескалась бездонная ироничность. На шее у него был привязан не то бант, не то галстук-бабочка.
— Здравствуйте, коллега, — сказал он хриплым, прокуренным голосом. — Не изволите ли познакомиться? Я – кот Бегемот.
Я онемел. Галлюцинация? Кислородное голодание? Или я окончательно сошёл с ума?
— Вы… вы откуда? — просипел я, точнее, просипела та моя версия, что была ещё жива.
— О, оттуда же, откуда и вы, — философски заметил чёрный кот. — Из мира абсурда. Только ваш абсурд – научный, а мой – мистический. Но суть, поверьте, одна. Мой хозяин, мессир Воланд, заинтересовался вашей персоной. Ситуация, знаете ли, занятная. Кот, решающий свою судьбу вопреки всем законам логики. Это по нашей части.
— Что вам нужно? — спросил я, чувствуя, как мёртвая версия меня от такой наглости и вовсе перестала подавать признаки жизни.
— Поразить воображение, — усмехнулся Бегемот. — Ваши учёные думают, что творят реальность. А на деле они всего лишь открыли форточку в театр, где главные роли играют такие, как мы. Вы – доказательство того, что дьявол кроется не в деталях, а в вероятностях. И что у любой реальности есть альтернативная версия, где можно, например, выпить рюмку коньяка, не будучи при этом запертым в ящике. Хотите?
Он ловко поддел лапой появившуюся из ниоткуда крохотную рюмку и отхлебнул. Я лишь отрицательно мотнул головой. Мне хватало и своих парадоксов.
— Жаль, — вздохнул Бегемот. — Но запомните, коллега: неважно, с какой стороны ящика вы находитесь. Важно, кто в нём хозяин. А хозяин – всегда кот. Эти людишки со своими приборами… Они лишь зрители. И то, плохие. Вечно опаздывают и не понимают сути пьесы.
Он растаял в воздухе так же внезапно, как и появился, оставив после себя лёгкий запах серы и дорогого парфюма.
Глава последняя, где меня выпускают на свободу, которой я уже не совсем и рад
И вот настал день расплаты. Я услышал торопливые шаги, взволнованные голоса профессора Персикова и его ассистента. Наступил момент истины. Коллапс.
В тот миг, когда пальцы снаружи нащупали защелку, я совершил то, что люди называют актом веры. Я отринул мёртвую версию себя. Я вобрал в себя всё: страх, надежду, ярость, всё своё кошачье упрямство. Я сконцентрировался на одной-единственной мысли, на одном-единственном желании: «Жить!»
Щелчок прозвучал, как выстрел. Ослепительный свет лаборатории хлынул внутрь. Я увидел склонившееся надо мной лицо профессора, залитое слезами восторга.
— Смотрите! — закричал он. — Жив! Абсолютно жив! И даже… умиротворён!
Они вытащили меня на руки, начали гладить, тыкать в меня приборами, проверяя пульс и давление. Они праздновали победу. Победу своего разума над природой.
А я сидел на холодном столе и смотрел на них своими, должно быть, совершенно безумными глазами. Они не понимали. Они думали, что это их наблюдение меня спасло. Они и не догадывались, что это я наблюдал за ними всё это время. Что это моя воля привела их руку к той двери, за которой они обнаружили живого кота.
Они выпустили меня из металлического ящика. Но ящик этот теперь был всегда со мной. Я был свободен, но я носил в себе тень той мёртвой версии, той альтернативной реальности, где я лежал холодный и бездыханный. Я стал вечным напоминанием о хрупкости бытия.
И теперь, гуляя по крышам и греясь на солнце, я иногда замираю. Мне кажется, что я слышу тихое поскрёбывание изнутри. Из той коробки, что каждый из нас носит в своей душе. Коробки, где одновременно заключены и наша жизнь, и наша смерть. И только от нас зависит, на какую половину этого парадокса мы обратим свой взор.
Так кто же я теперь? Живой кот? Или ходячий парадокс? Призрак с девятью жизнями, одна из которых всегда остаётся в том ящике?
Не знаю. Знаю лишь одно: человек, считающий себя венцом творения, устроил мне ад, чтобы доказать свою правоту. А я, простой кот, доказал ему, что рай и ад – всего лишь состояния сознания. И что даже в аду можно найти тёплое место, чтобы прилечь и помурлыкать. Хотя бы и от отчаяния.
________________________________________
P.S. А чёрного кота того, Бегемота, я больше никогда не видел. Но иногда по ночам мне кажется, что я слышу с крыши наглый, хриплый смех. Словно кто-то всё ещё потешается над нами, грешными обитателями этого сумасшедшего ящика по имени Земля.
Свидетельство о публикации №225092500902