Бен Ааронович Лето с наперстянкой 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Пограничные земли

В старые добрые времена короля Артура.
О которых бритты говорят, что они почитаемы весьма,
Вся эта земля принадлежала фейри.
Эльфийская королева с весёлой компанией,
Частенько танцевала на зелёном лугу.
Рассказ “Жена из Бата", Джеффри Чосер


1

Должная осмотрительность

Я как раз проходил мимо Гуверовского Центра, когда услышал, как мистер Панч кричит от ярости у меня за спиной. Или это были чьи-то тормоза, далёкая сирена, или аэробус на подлёте к Хитроу.

Я слушал его снова и снова с тех пор, как спустился с крыши многоэтажной башни в "Элефант энд Касл". Вы поняли – это не настоящий звук, а впечатление, выражение, пронизывающее сам город – вполне подходило назвать его супервестигией, если бы Найтингейл не был столь категорически против придумывания мною новой терминологии.

Иногда он настроен угрожающе, иногда я слышу его как тонкий вопль отчаяния среди завываний ветра вокруг поезда метро. Или же он умоляет и льстит в гуле ночного уличного движения за окном моей спальни. Он неустойчивый образ, наш мистер Панч. Такой же переменчивый и опасный, как выездная толпа субботним вечером.

На этот раз это были ярость, раздражительность и обида. Я не мог понять, почему – ведь не он покидал Лондон.

Би-би-си как организации немногим более девяноста лет. Потому Найтингейл чувствует себя достаточно комфортно рядом с беспроводной сетью, имея цифровое радио в ванной. В ней он слушает "Радио Четыре", пока бреется. Вероятно, он полагает, что ведущие всё ещё в вечерних нарядах, пока нарезают на ленты очередного политика, выбранного жертвой ранним утром в программе "Сегодня". Вот почему он узнал о пропаже детей раньше меня – и это его удивило.

– У меня сложилось впечатление, что тебе очень нравится слушать цифровое радио с утра пораньше, – сказал он за завтраком после того, как я сказал, что не слышал о пропаже детей. “Я занимался магической практикой, – пояснил я”.

После сноса башни "Скайгарден", в котором участвовал и я, мне пришлось в течение нескольких недель быть ключевым свидетелем в трёх отдельных расследованиях – в дополнение к одному, проведённому Департаментом профессиональных стандартов. Большую часть рабочего дня я проводил в комнатах для допросов в различных укромных уголках Лондона, включая печально известный двадцать третий этаж Эмпресс Стейт билдинг, где отдел серьезных расследований Генпрокуратуры хранит свои приспособления для получения признаний.

У меня стало привычкой вставать пораньше, чтобы потренироваться в тренажёрном зале, прежде чем отправиться для ответа на один и тот же чёртов вопрос пятью разными способами. Это было даже к лучшему, поскольку я не очень хорошо спал с тех пор, как Лесли ударила меня в спину электрошокером. К началу августа собеседования закончились, но привычка и бессонница остались.

– Нас просили помочь? – я продолжил тему о пропаже детей.

– Что касается официального расследования, то нет, – сказал Найтингейл. – Но в отношении детей у нас всегда есть определённые обязанности.

Две одиннадцатилетние девочки пропали из разных семейных домов в одной деревне на севере Херефордшира. Первый звонок по номеру 999 поступил накануне в начале десятого утра, а внимание СМИ впервые привлекло то, что мобильные телефоны девушек были найдены на местном военном мемориале, расположенном более чем в тысяче метров от их домов. За ночь местная информация стала общенациональной, и программа "Сегодня" объявила, что с утра начнутся поиски.

Я знал, что у "Фолли" есть какие-то тайные обязательства перед государством, о которых никто не любит говорить. Но не понимал, как это связано с пропавшими детьми. Ситуацию разъяснил Найтингейл: “К сожалению, детей иногда использовали в практике... – он поискал подходящий термин, – неэтичных видов магии. Нашей политикой всегда было следить за случаями пропажи детей и проверять при необходимости, не причастны ли к этому определённые лица, находящиеся поблизости".

– Определённые лица? – спросил я.

– Маги изгороди и им подобные.

На языке “Фолли” "магом изгороди" был любой практикующий магию, который либо приобрёл свои навыки за пределами “Фолли”, либо уединился в сельской местности. Таких Найтингейл называл "деревенскими". Мы оба посмотрели в сторону Варвары Сидоровны Тамониной, в прошлом служившей в 365-м специальном полку Красной Армии. Она сидела за своим столиком в другом конце зала для завтраков, пила чёрный кофе и читала "Космополитен". Варвара Сидоровна, прошедшая подготовку в Красной Армии, определённо относилась к категории "и тому подобное’. Но последние два месяца она жила у нас в ожидании суда и вряд ли была замешана в этом деле.

Удивительно, но Варвара явилась на завтрак раньше меня, и глаза женщины, накануне вечером прикончившей почти две бутылки "Столичной", блестели. Мы с Найтингейлом пытались напоить её, пытаясь вытянуть побольше информации о Безликом, но не получили ничего, кроме нескольких отвратительных, плохо переведённых шуток. Зато водка быстро сбила меня с ног, и я почти всю ночь проспал.

– Значит, как в “Визоре” (ViSOR – реестр лиц, совершивших насильственные и сексуальные преступления), – сказал я.

– Это и есть список сексуальных преступников? – спросил Найтингейл, благоразумно не утруждающий себя запоминанием аббревиатуры ранее десяти лет её использования. Я подтвердил, и он задумался, наливая себе ещё одну чашку чая.

– Лучше воспринимать его как реестр уязвимых людей, – сказал он. – В данном случае наша задача – убедиться, что они не ввязались в то, о чём впоследствии пожалеют.

– Думаете, в данном случае это возможно?

– Это маловероятно, нет. Но в таких вопросах всегда лучше переосторожничать. И, кроме того, – улыбнулся он. – Тебе будет полезно выбраться из города на пару дней.

– Потому что ничто так не поднимает мне настроение, как хорошее похищение ребенка, – подхватил я.

– Вполне.

Итак, после завтрака я провёл час в техническом уголке, отключая фоновый режим от сети и проверяя, правильно ли заряжен мой ноутбук. Я только что завершил переподготовку для получения сертификата об охране общественного порядка 1-го уровня и забросил дорожную сумку с блоком питания в багажник Асбо Марк 2. Я не думал, что понадобится мой огнестойкий комбинезон с антипиренами, но массивные ботинки с блоком питания подходили лучше, чем уличная обувь. Я уже бывал в сельской местности и помню свои ошибки.

Вернувшись в "Фолли", я получил от Найтингейла в главной библиотеке папку из плотной бумаги, перевязанную выцветшими красными ленточками. Внутри было около тридцати страниц тонкой бумаги с плотно напечатанным текстом и, очевидно, фотокопия какого-то удостоверения личности.

– Хью Освальд, – пояснил шеф. – Сражался при Антверпене и Эттерсберге.

– Он выжил в Эттерсберге?

Найтингейл отвёл взгляд. Но потом всё же ответил: “Он вернулся в Англию. Но страдал от того, что сейчас называется посттравматическим стрессовым расстройством. По-прежнему живёт на пенсию по болезни – занимается пчеловодством”.

– Насколько он силён?

– Надеюсь, ты не собираешься его проверять. Подозреваю, что он давно не практиковался.

– А если я что-то заподозрю?

– Держи это при себе, незаметно отойди и позвони мне при первой возможности.

Прежде чем я успел выскочить через заднюю дверь, Молли выскользнула из своих кухонных владений и перехватила меня. Она одарила меня тонкой улыбкой и вопросительно склонила голову набок.

– Решил заскочить по пути наверх, – мирно сказал я. Между её тонкими чёрными бровями появились морщинки. – Не хотел доставить тебе хлопот.

Молли подняла длинными пальцами оранжевую сумку “Сейнсбери”. Я чуть не выронил её – она оказалась на удивление тяжёлой.

– Что в нём? – на мой вопрос Молли только улыбнулась, показав слишком много зубов, повернулась и ушла.

Я осторожно поднял пакет – в последнее время субпродуктов стало меньше, но Молли ещё бывала довольно эксцентричной в своих кулинарных сочетаниях. Я специально поставил пакет в затенённое пространство под задним сиденьем. Какие бы ни были бутерброды, не хотелось, чтобы они испортились или спонтанно мутировали в новую форму жизни.

Повезло отправился в путь чудесным лондонским днём – небо было голубым, туристы заполнили тротуары вдоль Юстон-роуд, задыхающиеся пассажиры высовывались из открытых окон и с тоской смотрели на прогуливающихся подтянутых молодых людей в шортах и летних платьях. Остановившись  заправиться на знакомой автозаправке недалеко от Уорик-авеню, я воспользовался временным односторонним движением вокруг Паддингтонского вокзала, поднялся на борт А40, попрощался с великолепием Гуверовского здания в стиле арт-деко и взял курс на место,  называемое лондонцами "everywhere else” (везде).

Как только мистер Панч и трасса М25 остались позади, я настроил радио в машине на "Файв Лайв", пытающийся выстроить круглосуточный новостной цикл из примерно получасового выпуска. Узнал: дети ещё числились пропавшими без вести, родители обратились с "эмоциональным" заявлением, а полиция и волонтёры прочёсывали окрестности.

Прошёл всего лишь второй день, а у радиоведущих уже начали появляться нотки отчаяния, как у людей с заканчивающимися вопросами к репортёрам на месте. Они ещё не дошли до стадии «Как вы думаете, о чём они сейчас думают?», но это было лишь вопросом времени.

Они проводили сравнения с Соэмом, по возможности  тактично, никто не упоминал факт смерти девочек к моменту набора родителями 999. Было заявлено, что время поджимает, и полиция с волонтёрами ведут интенсивный поиск в окрестностях. Обсуждались слухи: обратятся ли семьи с заявлением в СМИ в тот же вечер или на следующий день. На это потратили целых десять минут, пока их не прервали новостью о том, что журналисту удалось взять интервью у местного жителя. Женщина со старомодным Би-би-си акцентом сказала, что все, естественно, шокированы и не ожидали  подобного в таком месте, как Рашпул.

В начале часа цикл новостей возобновился, и я узнал, что крошечная деревушка Рашпул в сонном сельском графстве Херефордшир стала центром масштабной полицейской операции по поиску двух одиннадцатилетних девочек, лучших подруг, Николь Лейси и Ханны Марстоу, пропавших без вести более сорока восьми часов назад. Соседи были шокированы, а время поджимало.

Я выключил радио.

Найтингейл предлагал сойти на станции Оксфорд Сервисиз и ехать через Чиппинг-Нортон и Вустер, но я переключил спутниковую навигацию на самый быстрый маршрут, и оказалось, что нужно сделать крюк через Бромсгроув по шоссе М42 и М5 и выйти только в Дройтвиче. Внезапно я оказался на нескольких узких просёлочных дорогах, которые петляли по долинам и горбатым мостам из серого камня, прежде чем свернуть к западу от реки Тим. Дороги стали ещё более извилистыми, а местность настолько по-сельски фотогеничной, что я был готов встретить хоббита Бильбо Бэггинса за следующим поворотом, если он водил "Ниссан Микра".

Живые изгороди на многих дорогах были выше моего роста и настолько густыми, что иногда задевали борт машины. Можно проехать в полуметре от пропавшего ребёнка и даже не подозревать, что он там, особенно если лежит неподвижно и тихо–мирно.

Мой спутниковый навигатор мягко, как ягнёнок, провёл меня по крутому повороту на лесистый хребет, а затем на крутой подъём под названием Килл-Хорс-Лейн. С асфальтированной площадки на вершине холма он вывел на грунтовую дорогу, которая повела дальше вверх, покусывая днище машины. Завернув за поворот, я обнаружил, что дорожка проходит мимо коттеджа, трёхэтажной круглой башни с овальным куполом, придающим причудливый барочный вид. Навигатор сообщил о пункте назначения, поэтому, остановив машину, я вышел осмотреться.

Воздух был тёплым, неподвижным и пах мелом. Позднее утреннее солнце припекало так, что по пыльной белой дорожке пробегала рябь. Я слышал крики птиц в ветвях соседних деревьев и ровный, ритмичный стук прямо из-за забора. Закатал рукава и пошёл смотреть, в чём дело.

За забором склон спускался в ложбину, где был беспорядочно разбросан сад в виде неопрятного лоскутного одеяла из огородов, миниатюрных теплиц и чего-то, вроде курятников, крытых проволочной сеткой для защиты от хищников. Внутри сада стоял двухэтажный кирпичный коттедж. Несмотря на то, что построен он был совсем недавно, в линии крыши и расположении окон было что-то странное. За открытой боковой дверью виднелся коридор, заваленный грязными чёрными веллингтонскими сапогами, пальто и другими вещами для активного отдыха на свежем воздухе. Было грязно, но не запущено.

В открытом пространстве перед коттеджем двое белых парней наблюдали, как третий колет брёвна на дрова. Все трое были голыми по пояс и в шортах цвета хаки. Тот, что постарше, в зелёной армейской шапке-ушанке, заметил меня и что-то сказал. Остальные обернулись, прикрыв глаза от солнца. Первый помахал рукой и направился ко мне вверх по склону сада.

– Доброе утро, – он говорил с австралийским акцентом и был намного старше, чем показалось сначала – лет шестидесяти или даже старше, худощавый, с морщинистой кожей. Я подумал, не мой ли это парень и сказал: “Я ищу Хью Освальда".

– Вы ошиблись домом, – мужчина кивнул на странную башню. – Он живёт в этой чёртовой штуковине.

К нам подошёл один из парней помоложе. Татуировки проступали у него из-под шорт и сбегали по плечам и рукам. Я никогда раньше не видел подобного рисунка: переплетённые виноградные лозы, растения и цветы, но нарисованные с абсолютной точностью – как в книгах девятнадцатого века по ботанике из библиотеки в “Фолли”. Они были сделаны недавно – красный, синий, зелёный цвета всё ещё были яркими и чёткими. Подойдя к нам, он кивнул.

– Всё в порядке? – спросил он. Акцент был какого-то английского региона, но я его не узнал.

Внизу, у коттеджа, третий парень поднял топор и снова начал рубить.

– Он пришёл повидаться с Освальдом, – сказал мужчина постарше.

– О, – сказал младший. – Хорошо.

Глаза у них были бледно-голубые, как выцветшая джинсовая ткань, имелось сходство и в линии подбородка и скул. Несомненно, это были близкие родственники – отец и сын.

– Вы выглядите потрясающе, – сказал отец. – Хотите стакан воды или ещё чего-нибудь?

Я отказался, вежливо поблагодарив и поинтересовавшись: “Вы не знаете, он дома?”

Они переглянулись. Ниже по склону третий мужчина опустил топор и … крак – расколол ещё одно бревно.

– Думаю, что да, – по-прежнему разговор поддерживал старший. – В это время года – да.

– Надеюсь, повезёт, – заторопился я.

– Не стесняйтесь, загляните на обратном пути. У нас здесь не так много народу.

Я улыбнулся, кивнул и пошёл дальше. На вершине купола была даже обзорная площадка, огороженная перилами. Это был дом эксцентричного профессора из детской книжки времён короля Эдуарда – К.С. Льюису он бы понравился.

Медный навес над тем, что я принял за входную дверь, давал приятную тень, и я как раз собирался позвонить в банальный электрический дверной звонок с незаполненным именем в табличке, когда услышал жужжание роя. Оглянувшись на дорожку, увидел облако жёлтых пчёл под ветвями одного из деревьев, растущих вдоль дорожки. Их жужжание было настойчивым, но я заметил, что они держались на определённом участке пространства, будто отмечая его.

– Чем могу вам помочь? – раздался голос за спиной.

Я обернулся, обнаружив открывшую дверь белую женщину лет тридцати с небольшим – должно быть, увидела меня в окно. Невысокая, в чёрных велосипедных шортах и такой же желто-чёрной майке из лайкры. Волосы жёлтые от перекиси водорода, глаза тёмные, почти чёрные, а рот необычайно маленький, по форме напоминающий бутон розы. Она улыбнулась, обнажив крошечные белые зубки.

Я представился, показал удостоверение и сказал: “Я ищу Хью Освальда".

– Так вы не из местной полиции, а из Лондона.

Я был впечатлён. Большинство людей даже не обращают внимания на соответствие фотографии вашему лицу, не говоря уже о том, чтобы заметить разницу в гербе.

– А вы кто?

– Я его внучка, – сказав, она выпрямилась в дверях.

– Как к вам обращаться?

Профессиональному преступнику придётся ловко назвать вымышленное имя. Любитель обычно колеблется, прежде чем солгать, либо скажет, что я не имею права спрашивать. Обычный человек, не раздражённый или безнадёжно пафосный, не чувствующий себя виноватым, назовёт своё имя. Я видел, что она хочет послать меня подальше, но здравый смысл возобладал.

– Меллисса, – сказала она. – Меллисса Освальд.

– Мистер Освальд дома?

– Он отдыхает, – она даже не шевельнулась, чтобы впустить меня.

– Мне всё равно лучше зайти и повидаться с ним, – сказал я.

– У вас есть ордер?

– Мне он не нужен. Ваш дедушка принёс присягу.

Она уставилась на меня в изумлении, а затем её маленький ротик расплылся в широкой улыбке. “Боже мой, – сказала она. – Вы один из них, не так ли?”

– Так я войду?

– Да, да. Чёрт меня побери, это – “Фолли”.

Она продолжала качать головой, провожая меня в вымощенный камнем вестибюль – полутёмный и прохладный после летнего солнца, затем в полуовальную гостиную, пахнущую ароматическими добавками и тёплой пылью, и далее через среднее из трёх французских окон.

Из окна открывался вид на несколько ландшафтных террас, спускающихся к лесу. Сад был неорганизованным, почти хаотичным, без оформленных клумб. Вместо этого террасы были заполонены зарослями цветов и цветущих фиолетовых и жёлтых кустарников.

Меллисса провела меня по ступенькам на нижнюю террасу, где под потрёпанным мятно-зелёным зонтиком стоял садовый столик из кованого железа, покрытый белой эмалью, а рядом – белые стулья в тон. На одном из них сидел, сложив руки на коленях, худощавый седовласый мужчина и смотрел в сад.

Каждый может творить магию, так же как и играть на скрипке. Всё, что требуется, – это терпение, усердие и учитель. Причина, по которой в наши дни всё больше людей не практикуют магические формы и премудрости, как их называет Найтингейл, заключается в том, что в стране осталось чертовски мало учителей. Учитель нужен обязательно: конечно, он помогает в выявлении вестигии, но более важное заключается в том, что если вас плохо обучать, вы легко заработаете инсульт или аневризму со смертельным исходом. У доктора Валида, нашего криптопатолога и неофициального главного врача, есть пара повреждённых магией мозгов в банке, которые он может достать и показать, если вы настроены скептически.

Так что, как и в случае со скрипкой, магию можно освоить методом проб и ошибок. Только в отличие от потенциальных скрипачей, которые рискуют просто оттолкнуть своих соседей, потенциальные маги, как правило, падают замертво, не успев продвинуться далеко. Знание своих пределов – это не цель в магии, а стратегия выживания.

Когда Меллисса назвала имя своего дедушки, я понял, что это был первый официально признанный маг, не считая Найтингейла, встреченный мною. “Тебя хочет видеть полиция”, – сказала деду Меллисса.

– Полиция? – переспросил Хью Освальд, не отрывая взгляда от пейзажа. – Зачем?

– Он приехал из Лондона. Специально, чтобы увидеть вас. – Она сделала ударение на слове "Специально".

– Из Лондона? – опять переспросил Хью, поворачиваясь в кресле, чтобы посмотреть на нас. – Из "Фолли"?

– Да, сэр, – сказал я.

Он поднялся на ноги. Стало ясно, что он никогда не был крупным мужчиной, но годы так истощили его, что даже современная клетчатая рубашка и широкие брюки не могли скрыть худобу его рук и ног. У него было узкое лицо с опущенными уголками рта и тёмно-синими запавшими глазами.

– Хью Освальд, – представился он, протягивая руку.

– Констебль Питер Грант, – я пожал ему руку. Пожатие у него было крепкое, но ладонь дрожала. Когда я сел, он тут же опустился в своё кресло, прерывисто дыша. Меллисса стояла рядом, явно обеспокоенная.

– Скворец Найтингейла, – сказал он. – Прилетел аж из Лондона.

– Скворец? – удивился я.

– Ты его новый ученик? Первый за... – он оглядел сад, словно ища подсказки. – Сорок, пятьдесят лет.

– Уже за семьдесят, – уточнил я. – После меня, первого официального ученика после Второй мировой войны, были неофициальные ученики, один из которых совсем недавно пытался меня убить.

– Что ж, да поможет тебе тогда бог, – говоря, он повернулся к внучке. – Давай выпьем чаю и возьми что-нибудь из этих... хлебцев с мягкой начинкой, ты понимаешь, что я имею в виду.

Я смотрел, как она направляется обратно к башне – её талия была шокирующе тонкой, а изгибы бёдер – почти мультяшно эротичными.

– Булочки, – внезапно сказал Хью. – Так они называются. Или это пышки? Неважно. Уверен, Меллисса нас просветит.

Я глубокомысленно кивнул и стал ждать.

– Как Томас? – спросил Хью. – Я слышал, он умудрился снова подстрелиться.

Я не был уверен в согласии Найтингейла на раскрытие этого "оперативного вопроса", но было любопытно, как Хью узнал об этом. Ничто, касающееся этого инцидента, не попало в СМИ – в этом я не сомневался. Пришлось спросить. В этом прелесть работы полицейского – тебе платят не за такт. Хью одарил меня лёгкой улыбкой.

– О, нас осталось ещё достаточно, чтобы формировать работоспособную структуру тайного сообщения, – сказал он. – Даже если плоды начинают увядать. И поскольку Томас – единственный из нас действительно делает что-то заметное, он стал нашим главным источником сплетен.

Я решил выпросить у Найтингейла список старичков и как следует отсортировать его в базе данных. "Структура тайного сообщения" Хью может оказаться полезным источником информации. Если бы я занимал должность на четыре ранга выше в иерархии, я бы расценил это как возможность привлечь дополнительные разведывательные возможности заинтересованных сторон. Но я всего лишь констебль, поэтому ...

Меллисса вернулась с чаем и вкусняшками, которые я бы назвал пышками. Она наливала чай из приземистого круглого чайничка, спрятанного под красно-зелёным вязаным чехольчиком в форме петушка. Мы с Хью взяли изящные фарфоровые чашки с узором в виде ивы, а ей досталась кружка с надписью "Я горжусь Би-би-си".

– Добавляйте сахар по вкусу, – сказала она, усаживаясь на один из стульев и начала намазывать пышки мёдом. Мёд был в маленьком круглом горшочке с надписью "Ханни" на боку.

– Бери, пожалуйста, – она поставила перед дедушкой намазанные пышки. – Это от наших пчёл.

Я заколебался, не донеся чашку чая до губ. Поставил её обратно на блюдце и взглянул на Хью, который на мгновение замер в недоумении, а затем улыбнулся и сказал: “Конечно, где мои манеры? Пожалуйста, ешьте и пейте свободно, без каких-либо обязательств и так далее и тому подобное”.

– Спасибо, – поблагодарив, я снова взял свою чашку.

– Вы правда так делаете? – спросила Меллисса у дедушки. – Я думала, всё это выдумки. – Она повернулась ко мне. – Чего вы опасаетесь? Что может случиться?

– Не знаю, но не спешу это выяснять, – я отхлебнул чаю. Слава богу, это был настоящий чай для строителей. Я за нежный вкус, но после долгой дороги хочется чего-нибудь покрепче, чем "Эрл Грей".

– Итак, скажи мне, Питер, – сказал Хью. – Что заставило "скворца" оказаться так далеко от дома?

Я подумал, когда же я стал "скворцом" и почему у всех, кто хоть что-то значил в сверхъестественном сообществе, такие проблемы с именами собственными.

– Вы слушаете новости? – просто спросил я.

– А, – понимающе кивнул Хью. – О пропавших детях.

– Как это касается нас? – спросила Меллисса.

Я вздохнул – работа полиции была бы намного проще, не будь у людей обеспокоенных родственников. Уровень убийств заметно снизился бы. Но успокоить не мешает: "Это всего лишь обычная проверка".

– Дедушки? – спросила Меллисса. Я видел, что она начинает злиться. – Что вы хотите этим сказать?

Хью улыбнулся ей. “На самом деле, это очень лестно – они, очевидно, считают меня достаточно сильным, чтобы представлять общественную угрозу”.

– Но дети? – спрашивая, Меллисса сердито смотрела на меня.

Я пожал плечами: ‘Это действительно обычная процедура".

Лесли всегда говорила, что я недостаточно подозрителен, чтобы выполнять свою работу должным образом, и ударила меня электрошокером в спину, чтобы доказать это. Так что, да, в последнее время я остаюсь подозрительным – даже когда пью чай с приятными старыми приятелями. Но пышку съел, иначе профессиональная паранойя может зайти слишком далеко. И сразу же спросил: “Вы не заметили ничего необычного за последнюю неделю или около того?”

– Не могу сказать, что я изменился, но точно не так проницателен, как когда-то. – Хью посмотрел на свою внучку. – А как насчёт тебя, моя дорогая?

Та ответила не сразу: “Было необычно жарко. Но это могло быть просто глобальное потепление”.

– Боюсь, что так, – Хью слабо улыбнулся и спросил Меллиссу, можно ли съесть вторую пышку.

– Конечно, – сказала она, ставя перед ним блюдце с пышкой. Хью протянул дрожащую руку и после нескольких неудачных попыток ухватил пышку с торжествующим возгласом. Меллисса с беспокойством наблюдала, как он поднёс её ко рту, откусил большой кусок и начал жевать с явным удовлетворением.

Я понял, что пялюсь на него, поэтому переключился на свою кружку чая.

– Ха, – сказал Хью, закончив жевать. – Это было не так уж трудно.

А потом он заснул – его глаза закрылись, а подбородок упал на грудь. Это произошло так быстро, что я вскочил со стула, но Меллисса жестом велела мне сесть обратно.

– Ну вот, вы его совсем измучили, – сказала она и, несмотря на жару, сняла со спинки дедушкиного кресла клетчатое одеяло и укрыла его до подбородка. – Думаю, даже вам очевидно, что он не имеет никакого отношения к пропаже тех детей.

Я встал и спросил: “А вы имеете к этому какое-то отношение?”

Она бросила на меня ядовитый взгляд, и я уловил вспышку этого чувства, острую и неопровержимую, щёлканье лапок и жвал, трепет крыльев и горячее общее дыхание улья.

– Зачем мне дети? – спросила она.

– Откуда мне знать? Может быть, вы планируете принести их в жертву в следующее полнолуние?

Меллисса склонила голову набок: “Вы пытаетесь пошутить?”

"Каждый может творить магию, – подумал я. – Но не все маги”.

Есть люди, затронутые магией до такой степени, что перестали быть людьми даже по законам о правах человека. Найтингейл называет их фейри, но это всеобъемлющий термин, подобно тому, как греки использовали слово "варвар", а “Дейли Мейл” – слово "Европа". В библиотеке "Фолли" я нашёл, по меньшей мере, три различные системы классификации, все с замысловатыми латинскими обозначениями и, как я полагал, со всей научной строгостью френологии. Необходимо осторожно применять к человеческим существам такие понятия, как видообразование , иначе не успеешь опомниться, как получишь принудительную стерилизацию, концлагерь Бельзен и отправку рабов в Америку.

– Не-е-т, – протяжно ответил я. – Мне надоело шутить.

– Почему бы вам на всякий случай не обыскать наш дом? – тут же спросила она.

– Большое спасибо, я так и сделаю, – сказал я, в очередной раз доказывая, что лёгкий сарказм – штука опасная.

– Что? – Меллисса отступила на шаг и уставилась на меня. – Я пошутила.

Но я не шутил. Первое правило работы в полиции: никогда не верь никому на слово – всегда проверяй сам. Пропавших детей находили прячущимися под кроватями или в садовых сараях на участках. При этом родители клялись, что обыскали их повсюду, зачем вы впустую тратите время, отправляйтесь на поиски. Они говорили: ради бога, это позор, что с обычными порядочными людьми обращаются как с преступниками, мы жертвы, и там ничего нет. Это всего лишь морозилка, нет смысла туда заглядывать, зачем им быть в морозилке, вы не имеете права... О боже, послушайте, простите, она просто поскользнулась, я не хотела причинить ей боль, она просто поскользнулась, и я запаниковала. 

Поэтому я сказал: "Всегда лучше быть дотошным".

– Я совершенно уверена, что вы нарушаете наши права человека.

– Нет, – сказал я с абсолютной уверенностью человека, нашедшего минутку перед уходом из дома, чтобы заглянуть в соответствующий закон. – Твой дедушка принёс присягу и подписал контракт, позволяющий аккредитованным лицам, то есть мне, получать доступ по первому требованию.

– Но разве он не на пенсии?

– Не в этом случае, – смягчил я. На самом деле в законе сказано: пока смерть не освободит вас от этой клятвы. “Фолли” – старомодное возвращение к качественной полицейской работе.

– Почему бы вам не показать мне всё? – сказал я Мелиссе. И тогда я буду знать, что вы не запихнули где-то там части тела в измельчитель древесины.

Муми–дом (кто не знает – дом муми-троллей) номер один, возможно, и выглядел как викторианская причуда, но был редчайшим из всех архитектурных шедевров – современным зданием в классическом стиле. Его спроектировал знаменитый Раймонд Эрит, который не столько взывал к духу эпохи просвещения, сколько рисовал поэтажные планы. Очевидно, он построил его в 1968 году в знак благодарности Хью Освальду, другу семьи. Это было красиво и печально одновременно.

Мы начали с двух небольших флигелей, один из которых был расширен, чтобы вместить дополнительную спальню и кухню подходящих размеров. Как архитектор, Эрит, возможно, и был прогрессивным приверженцем классицизма, но как и его современники, не понимал, что дверцу духовки нужно открывать, не выходя из кухни. Была добавлена дополнительная спальня, строгая латунная кровать с поручнем, пол покрыт толстым мягким ковром, а все острые углы старинного дубового комода и платяного шкафа защищены закруглёнными пластиковыми колпачками. Здесь пахло чистым бельём, ароматическими добавками и Деттолом.

– Дедушка переехал в эту комнату пару лет назад, – сказала Меллисса и показала мне совершенно новую ванную комнату с адаптированной сидячей ванной, кранами и поручнями. Она фыркнула, когда я вернулся в спальню, чтобы заглянуть под кровать, но её веселье испарилось, когда она поняла, что я действительно собираюсь проверить шкафы для мётел и дровяную кладовку.

Винтовая лестница с деревянными ступенями вела на второй этаж, где, очевидно, располагался кабинет Хью до того, как он переехал вниз. Я ожидал увидеть дубовые книжные полки, но вместо этого половину окружности комнаты занимали сосновые полки на металлических кронштейнах. Я узнал многие книги из собственной немагической библиотеки "Фолли", в том числе невероятно потрепанный томик "Истории необычных и тайных Парижских мостов" Барби д'Оревилли. Книг было слишком много, чтобы вместить их на полках, и они грудами лежали на выдвижном столике, очевидно служащем письменным столом, на потёртом мягком кожаном диване и на любом свободном месте на полу. Многие из них были по местной истории, современной художественной литературой и руководствами по пчеловодству. Книг по магии не было. На самом деле ничего на латыни, кроме очень старых изданий Вергилия, Тацита и Плиния в твёрдом переплёте. Я узнал Тацита. Такое же издание, что и подаренное мне Найтингейлом.

Информации о пропавших детях было немного, поэтому я попросил Меллиссу показать мне лестницу в её спальню, занимавшую весь верхний этаж. Мебели было не так много: туалетный столик в викторианском стиле, кровать "Хабитат", шкафы и комоды из прессованной и ламинированной ДСП. Зато здесь царил поразительный беспорядок: все до единого ящики выдвинуты, из каждого свисали хотя бы два предмета одежды. Одни только строинги заставили бы мою маму взбеситься, хотя она бы с пониманием отнеслась к куче обуви, скопившейся в изножье кровати.

– Знай я, что приедет полиция, – сказала Меллисса. – То немного прибралась бы.

Даже при открытых окнах было достаточно тепло, чтобы у меня на спине и лбу выступили капельки пота. Ещё присутствовал приторно-сладкий запах, не ужасный, не разложения, но всепроникающий. Я увидел, что в стену встроена лестница, а над ней люк. Меллисса заметила, куда я смотрю, и улыбнулась: “Хотите заглянуть на чердак?”

Я как раз собирался сказать "конечно", но вдруг заметил, что глубокий гудящий звук, едва слышный во всем остальном доме, здесь был громче и, конечно, доносился с чердака.

– Если вам всё равно, – начал я, и она протянула мне широкополую шляпу с вуалью – шляпу пчеловода. – Это шутка? – удивился я, но она покачала головой, поэтому я надел шляпу и позволил ей завязать ленты под моим подбородком. Покопавшись в ящиках туалетного столика, Меллисса нашла тяжёлый фонарик с оболочкой из вулканизированной резины.  Она протестировала его, хотя при солнечном свете было трудно сказать, горит старомодная лампа накаливания или нет.

Когда я поднялся, меня обдало волной липкого жара. Я подождал немного, прислушиваясь к ставшему гораздо громче гудящему звуку, но не было ни угрожающего рёва, ни зловещего повышения тона – он оставался таким же ровным, как и раньше. Я спросил Меллиссу, чем это вызвано.

– Трутни, у них, по сути, две задачи – ухаживать за маткой и поддерживать постоянную температуру в улье. Просто двигайтесь медленно, и всё будет в порядке.

Я забрался в тёплый полумрак. В луче моего фонарика мелькали редкие пчёлы, но не рои, которых я боялся. Я направил фонарик в дальний конец чердака и впервые увидел улей. Он было огромным, с множеством рифлёных колонн и резных выступов, занимавших половину пространства. Это было чудо природы – и чертовски жуткое. Убедившись, что там не было зацементированных в стены колонистов или детей, я сбежал оттуда.

Довольная Меллисса спустилась за мной по винтовой лестнице и вышла на улицу – скорее убедиться, что я ухожу, чем из вежливости. Когда я добрался до своей машины, то увидел, что облако пчёл собралось в плотный кокон под одной из главных веток. К моему удивлению, он был яйцевидной формы и, казалось, свисал с дерева на тонкой нити – совсем как ульи из мультика, регулярно падающие героям на головы.

Я спросила Меллиссу, останется ли он на дереве.

– Это королева, – сказав, Меллисса фыркнула. – Она просто выпендривается. Вернётся, когда будет знать, что для неё лучше.

– Вы что-нибудь знаете о пропавших девушках? – спрашивая, я снова услышал какой–то шум в доме за её спиной – низкий гудящий звук, то нарастающий, то затихающий.

– Нет, если только они не купили немного мёда.

– Вы продаёте мёд?

Лучи послеполуденного солнца играли на её светлых волосах, рассыпавшихся по рукам и плечам. “Не говорите глупостей, – сказала она. – Что бы я делала с таким количеством меда?”


Я не сразу ушёл. Вместо этого я прислонился к задней стенке Асбо, где было немного тени, и внёс в блокнот заметки. Стараюсь всегда делать это сразу после допроса, потому что ещё свежи воспоминания, а также потому, что подозреваемые в панике, полагают, что полиция уже ушла, и выходят из дома с всевозможными компрометирующими материалами. В одном известном случае это были части тела. Но сначала я просмотрел каналы Западной Мерсии и переключил свою трубку Airwave, чтобы слушать ход операции, пока я заканчиваю.

У многих журналистов есть доступ к радиостанции Airwave, поэтому в громких делах полицейская речь и жаргон могут стать весьма насыщенными. Никому не хочется видеть свой "неуместный" юмор на первой полосе в бедный новостями день – так можно погубить карьеру. Заканчивая свои заметки, я слышал, что операция становится критической.

Это была не моя операция, и если бы я уехал ещё дальше от своего поместья, они бы говорили на другом языке, возможно, на валлийском. И если бы полиции Западной Мерсии понадобилась моя помощь, то её согласовали бы через PNICC, кто знает, чем я мог им помочь.

Но ты не можешь просто так уйти, не так ли? Только не тогда, когда речь идёт о детях.

Я позвонил Найтингейлу и объяснил, что хочу сделать. Он счёл это "отличной идеей" и согласился принять необходимые меры.

Затем я сел в свою раскалённую машину и настроил навигатор на полицейский участок Леоминстера. На мгновение мне показалось, что я услышал сердитый крик, донёсшийся из-за холмов в мою сторону, но, вероятно, это было что-то деревенское – какая-то птица.

Да, определенно птица, сказал я себе.