Эх морозова... восемнадцатая глава

-”Вот так и окончилась моя одиссея в деревне Бузякино,”- закончил Вольдемар свой полный событий и необычайных приключений рассказ. За окном уже загорались первые вечерние звезды и уставшие за день москвичи расползались по своим квартирам вечерять и наслаждаться покоем. Василий все время сидел молча, внимательно поглядывал на увлеченного рассказом Вольдемара, подливал то и дело чай в опустевшие чашки и докладывал в вазочку сушки. Он полтора месяца гостил в Лазаревском у мамы, вернулся отдохнувший довольный, вдоволь наплававшись в Черном море, навалявшись на горячих плоских прибрежных камнях, привезя с собой полную сумку фундука и сладкой ароматной алычи, он был в полной уверенности что Вольдемар уже дома. Рассказ друга совсем не удивил его, скорее насторожил, каким то внутренним чувством он понял что это еще не конец Вольдемаровых приключений и в совсем скором времени надо ждать продолжения удивительных событий берущих свое начало в деревеньке Бузякино. И он почти не ошибся, через каких нибудь полтора месяца в половине пятого утра его разбудил телефонный звонок и рыдающий голос Вольдемара просил его сей же час бросить все свои дела и мотать к нему потому как он преступник страшный и грешник великий и произошла беда, а он сейчас близок к тому что бы покончить жизнь самоубийством, сойти с ума…и так далее и тому подобное. Вася обещал скоро приехать. В шикарном черном плаще с белым шарфом, в кожаных перчатках и таким же кожаным дипломатом в руке Василий в половине девятого надавил кнопку звонка Вольдемаровой квартиры. Дверь открылась почти мгновенно, словно Вольдемар стоял по ту сторону двери и ожидал этого звонка. Шлепая на кухню босиком в майке с провисшими подмышками и черных трусах 56-ого размера, в своей вечной бейсболке он невольно напоминал дон Кихота у которого добропорядочные крестьяне-христиане отняли доспехи, одежду и тощую лошадь, а так же надавали тумаков по всем правилам литературного жанра со словами “а не лезь, не лезь портить чужое добро. Ишь взялся на мельницы кидаться.” Набираясь как врач практического опыта Василий заметно обрастал и внешней солидностью, его движения стали заметно спокойны уверены и неторопливы какие встречаются только у врачей с солидной практикой. Весь его вид убеждал будущего пациента что нет на свете неизлечимых недугов, а, это не правильно. Человек должен быть здоровым и свободным от предрассудков провоцирующих всяческие недуги и томительные сомнения в душе человека и если за дело взялся серьезный специалист, то пациент обречен на здоровую и долгую жизнь. Уже минут пять Василий глядел как Вольдемар стучал по полу босыми пятками сверкая нимбом и не находя себе пристанища на маленькой уютной кухне. Нимб переливался всеми цветами радуги над головой Вольдемара и был похож на большей мыльный пузырь. Сказать что Вася был поражен увиденным значило ничего не сказать, но профессиональная этика врача не позволяла ему выпучивать глаза и обнимать ладонями щеки. Он смерил у Вольдемара давление, посмотрел язык и оттопырив нижнее веко заглянул в самую глубину Вольдемаровой души и предложил другу ехать с ним в клинику. Когда Вольдемар согласился обещал к вечеру часам к пяти прислать за ним машину. Вот так молодой талантливый художник оказался в сумасшедшем доме. Но он даже при всей своей безграничной фантазии даже представить себе не мог какие интересные события ждут его впереди. Как уже известно в лечебнице он познакомился с двумя психами Алешенькой и Моней, четвертым примкнувшим к ним был настоящий дурачок Скиппи, совершенно безобидный и доверчивый парень. Все четверо поселились в одной палате и через пару дней Вольдемар понял что Моня и Алешенька ни какие не больные, а напротив даже вполне нормальные ребята которых привели сюда не простые жизненные обстоятельства, да что там говорить он и сам здесь оказался из за тех же проблем.  На третий день Вольдемар после отбоя показал им свой нимб. Алешенька,как человек воспитанный в православной вере сразу плюхнулся перед Вольдемаром на колени и истово перекрестился, Моня же напротив неподвижно сидел на своей койке с каменным лицом и произнес только,-”Это что, фокус что ли такой?” Вольдемар рассказал что это ни какой не фокус и он вовсе не святой подвижник, отмеченный за дела праведные, а это болезнь такая, скорее всего не заразная, а здесь он для того чтобы вылечить эту болячку и снова стать нормальным человеком. Скиппи же ничего не сказал, он наслаждался поеданием мятных леденцов которыми Вольдемар снабжал его каждый вечер. Однажды совершенно бесполезно и глупо расходуя свое время, а именно играя с Моней в шахматы. Заканчивалась вторая неделя пребывания его в лечебнице и ясно было вскм, а Васе особенно что привозить Вольдемара сюда не было ни какого смысла. Он, Вольдемар был, с точки зрения психиатрии совершенно здоров и что самое плохое чувствовал себя очень хорошо. Райхель со своей безупречной интуицией точно угадал проблему друга, называть это недугом не поворачивался язык. Получалось что Вольдемар получил ореол святости не в награду за подвижничество или там аскетическую жизнь, а напротив за вольнодумство и непокорность, то есть в наказание с чем Васька и поздравил Володю. Значит болезнь его была не душевная, а духовная и медицина здесь была бессильна и значит надо было искать спасения в церкви и у святых отцов. Со святыми отцами была напряженка и найти их в Москве было такой же утопией как получить персональное приглашение в рай. Все таки Райхель определенно был умным еврейским мальчиком, он предложил самое простое и правильное решение, а именно отдать икону Богородицы в один из московских храмов и когда ее возьмут, освятят, вставят в рамочку за стеклом, а батюшка благословит и покрестит Вольдемара, тогда может все будет по прежнему и встанет на свои места. Эта мысль была очень интересной и понравилась Вольдемару, над этим стоило определенно подумать. Стоявший у окна Скиппи указывая на что то за окном своим кривым пальцем растягивая слово произнес”Са-абака”. За окном был вечер, мокрый и холодный и все же Скиппи разглядел какое то животное в вечерних сумерках. За окном на черном мокром асфальте сидела такая же мокрая маленькая кошка и судя по тому что она покорно мокла, идти ей было совершенно некуда.”Это кошка Скиппи, детка это не собака, понимаешь?” Вольдемар протянул ему конфету и вернулся к шахматам. А может быть сжечь икону и нимб исчезнет сам собой, как следствие всех его греховных деяний, но сама мысль уничтожить Образ показался настолько кощунственным и пошлым, что вызвал у Вольдемара легкое чувство тошноты. Почти каждый день Василий закрывался с Володькой в своем кабинете заставляя Вольдемара как настоящий следователь пересказывать снова и снова бузякинские приключения, Васька все это слушал внимательно и временами записывал что то в своем  блокноте. В рассказе друга Райхель не видел ни каких отклонений и изъянов говорящих о психических расстройствах и других каверзных отклонениях, но категорично отказывался верить в бурый порошок и его необыкновенные свойства. Вопросы он задавал простые, но неслучайные, например как это молодой парень-солдат прожил у Алкашина всего полгода и помер глубоким стариком? И правда ли что Степан прыгнул в колодец, а Вольдемар сам это видел? И наконец он попросил Вольдемара показать ему  написанную в деревне икону из за которой видимо и произошла вся эта буза. Он предложил Вольдемару вернуться домой вместе с ним, как все нормальные люди на метро, а завтра он зайдет в гости сразу после ухода Ирины и посмотрит на то что изобразил Вольдемар.  Следующее утро никак не хотело наступать и потому унылая безрадостная серость за окном казалось не кончится никогда, так же было сыро, уныло и безрадостно. Ровно в девять пришел Райхель, прошел на кухню, отказался от чая с плюшками и затих в ожидании. Вольдемар поставил перед ним икону и сел рядом в ожидании хвалебных возгласов или беспощадной критики, он был готов ко всему. Но то что он услышал повергло его в какой то мистический ужас. Вася долго молчал не сводя глаз с Богородицы и вскоре произнес голосом в котором не было ни теплоты ни дружеского участия, это был голос совершенно чужого и незнакомого человека.”Ты понимаешь что ты наделал? Ты соображаешь кого ты написал? “Ты знаешь что ты натворил? Это не Богородица, это полное безобразие и хулиганство, вот до чего ты докатился.”-Вася выдохнул и вытер платком шею и лоб. -”Вот что, друг мой ситный, тебе нужно избавиться от этой иконы. И лучше всего ее сжечь. Тогда и нимб и все проблемы исчезнут сами собой и ты снова вернешься к нормальной жизни.” Вольдемар сидел рядом и смотрел на деяние рук своих, смотрел не мигая все глубже погружаясь в ставший ему милым и родным лик Царицы Небесной. И  святой образ нежно и пронзительно глядел на него полный любви и сострадания проникая в самую душу парня. Сквозь святой и безгрешный лик глазами Богородицы на него глядела Ирина. И ничего с этим нельзя было поделать, создавая образ Марии он все время думал об Ирине. Он вспомнил как они первый раз встретились в фитнес - клубе и не высокая, но очень аккуратная фигурка Ирины сразу привлекла внимание Вольдемара, а потом он увидел ее глаза и уже больше не мог оторвать от них взгляда. Ирина была невысокого роста, а рядом с Вольдемаром и вовсе казалась маленькой. Он не мог насмотреться на ее коротко стриженые волосы, ее улыбку, она могла улыбаться одними уголками губ и глаза, то самое не передоваемое сочетание печали и радости в ее глазах приводило его самого в какой то мистический трепет и обещало  раскрытие всех сокровенных тайн мироздания. Ирина же в первый раз назвала его Алонсо и впредь называла его так и никак иначе. Высокий, худой, нескладный длинноволосый с небольшой бородкой и усами, Вольдемар тогда подражал Дали, он больше походил на Алонсо Кихано, иначе говоря дон Кихота. Короче говоря он влюбился так как может влюбиться только человек который увидел в девушке ту самую изюминку, а может и загадку разгадать которую он мог бы сейчас, но не может раскрыть и до конца своих дней. -”Избавься от нее, мой тебе совет. Или отдай в какой нибудь храм. Пусть ее там освятят и может в рамочку вставят.”- настоятельно советовал Васька нависая над ухом Вольдемара. На том и порешили и напившись чаю отправились обратно в сумасшедший дом. Предложить икону в качестве дара не такое уж простое дело, войти в храм в бейсболке значило навлечь на себя гнев прихожан с последующим изгнанием из этого самого храма как нахала и безбожника, явиться с непокрытой головой и показать всем в открытом доступе сияющий нимб  значило то о чем и думать было страшно. Решено было привлечь к этому делу надежных и верных помошников, выбор пал на Моню и Алешеньку, Скиппи оставался в резерве. Решено было что Моня понесет икону, Алешенька будет на стреме, а уж Вольдемар обеспечит пути отхода в случае неудачи. Какие могли быть неудачи представлялось смутно, но готовится надо было к любому исходу. Времени тоже оставалось очень немного, через два дня Вольдемар должен был по правилам освободить место в палате, в случае если у него не найдут веских причин продолжить лечение. Причин естественно не было ни каких ибо Вольдемар именно в последнее время был здоров как никогда. Далее шла одежда, а точнее полное отсутствие этой самой одежды, на Моне и Алешеньке, Скиппи был не в счет, были больничные полосатые пижамы в которых не то что выгонят из любого уважаемого храма, а и на порог не пустят. Эту проблему решить оказалось совсем несложно. И Алешенька и Моня хорошо помнили свои бывшие квартиры и в волшебную силу бурого порошка они поверили без всякого честного слова, в отличии от слишком умного и образованного Васьки. Вольдемар попросил у Райхеля пустой спичечный коробок объяснив простым желанием показать ребятам пару несложных домашних фокусов и отсыпав туда щепотку порошка провел наглядный инструктаж равномерно разлив по полу стакан компота, посолив его и шагнув середину лужи, а через десять секунд снова войдя в палату из пустого уже коридора. Не удивился этому только Скиппи, его больше всего взволновал разлитый по полу компот, он успокоился только получив очередную тянучку. Все трое пошли в общий туалет и выбрали место между кабинками и умывальником. Вот здесь каждый из вас должен стоять после перемещения, тыкал в кафельный пол Вольдемар, вопросы есть? Тогда пошли в палату. Решительно выйдя из туалета они столкнулись с дежурной по этажу молодой практиканткой Леночкой. Подозрительно и строго осмотрев компанию она обратилась почему то к Вольдемару,-”Грачев, вы там что делаете в туалете после отбоя? Вы там курите что ли? Ну ка марш в палату и завтра все будет рассказано Василию Аркадьевичу чем вы здесь занимаетесь.” Не сказав ни слова все трое зайдя в палату легли в койки и накрылись одеялами, ибо режим на этаже соблюдался строго. Приобщение к тайне делает человека способным на многое, особенно когда до тайны можно дотянутся рукой. Прошло почти сорок минут и зуд нетерпения расчесывал Моню и Алешеньку не милосердно. Дважды в палату заглядывала строгая Леночка и не увидев никаких нарушений со вздохом уходила к себе на пост. Первым не выдержал Моня, высунув нос из под одеяла он прошептал в сторону Вольдемара не мешает ли нимб вообще, может лучше ничего не менять и все оставить как есть? Ведь нет наверное ни одного человека на всей земле с таким вот благим отличием. Вольдемар возразил что нимб над его головой вовсе не благость, а сущее наказание и жить с этим наказанием он категорически несогласен. Алешенька не встревал в их разговор и лишь попросил Вольдемара снова показать ему икону. Вспомнив что и ему самому нечего надеть Володя предложил всем утеплиться и после этого он поставит икону на тумбочку для всеобщего обозрения. Перемещение в туалет стало опасным, в коридоре слышались тихие голоса санитаров, видимо вредная Леночка все таки рассказала дежурным санитарам про троицу из четвертой палаты. Приходилось действовать без всякой подготовки и первым шагнул в компот Моня. Появился он минут через двадцать к радости и большому облегчению Вольдемара. На вопрос чего так долго, Моня поведал следующее. Его бывшая уже квартира была изуродована до неузнаваемости, а именно, в ней был произведен ремонт, в ней решительно все было другое. И новая мебель и занавески и кухня, ничего не осталось от прежней жизни ни одного воспоминания, она, в смысле жена, замахнулась даже на святое, горячечным шепотом заламывая локти убивался Моня, она даже обои переклеила. Я пришел когда она со своим новым мужем сидела на кухне. Они сидели и ужинали, и здесь вошел я, ребята вы бы видели их перекошенные рожи. Мне нужны мои вещи, сказал я и пройдя в прихожую снял с вешалки отличное новое пальто на утепленной подкладке. Друзья мои у меня еще никогда не было такого хорошего пальто. Там же я прихватил еще шарф в шотландскую клеточку и нашел в коробке старые лыжные ботинки, других там не оказалось. Вы бы видели, они сидели на кухне как две восковые фигуры с открытыми ртами. Пройдя обратно на кухню я съел два бутерброда, один с семгой второй с колбасой и запил чаем из ее чашки потом взял его чашку и вылил на пол весь чай, посолил его и ушел. Вольдемар поглядел на Алешеньку, положил ему руку на плечо и пожелав удачи, прошептал что его они так долго ждать не будут. Алешенька вернулся через минуту держа в руках женскую розовую куртку с отороченным мехом капюшоном и вязанной шапочкой с огромным помпоном. “Это не моя куртка, никого не хотелось будить и потому взял то что попалось под руку.” - дрожа от лихорадочного возбуждения срываясь на голос шепотом выпалил Алешенька. Открыв кофейную банку Вольдемар проверил сколько осталось порошка, на все про все раз на десять еще оставалось порошка. Он решительно закрыл банку и прошептал,”Ждите меня, сидите тихо я скоро вернусь. В квартире было сумрачно и тихо,  ходики на кухне только усиливали чувство одиночества к которому примешивался душистый запах цветочного шампуня, видимо перед сном Ирина приняла ванну. Стараясь не шуметь Вольдемар достал с антресолей сумку и исчез, оставив на кухонном столе записку,”Увидимся вскоре, в психушку не приходи, жди меня дома. Твой Алонсо Кихано.” Начать решили с Елоховского храма или как его называют Богоявленский кафедральный собор. “Это самый важный собор, после храма Христа Спасителя и самый почитаемый, ну кто из вас бывал там?”- прошептал Вольдемар, сообщники молчали и только из угла не считаясь ни с чем свободный в своих желаниях Скиппи громко и протяжно произнес “Буанг-маа.” Вольдемар нетерпеливо вытащил очередную тянучку и отдав ее Моне прошептал-”На, дай этому папуасу пока он охрану не разбудил.” На тумбочке рядом с Вольдемаровой кроватью стояла икона Богородицы”Умиление злых сердец,” а рядом лежала прихваченная библия та самая которой Алешенька чуть не ухлопал родную бабушку.”Ты хоть читал ее, книгу эту, читал?” - cпросил Вольдемар глядя в потолок и положив руки за голову,”Там ведь ясно сказано, для таких дураков как ты, сказано - не убий. Сейчас бы спал в своей кровати, не казенной. Нахлебался бы чаю с пирогами и лежал бы в наушниках слушал ‘Эхо Москвы.” А ты с бабкой драться, вот теперь и лежи на казенной койке в палате с облезлыми стенами.” Алешенька ничего не отвечал, он тихо лежал отвернувшись к стене и накрывшись одеялом. Вольдемар наверное и сам не знал зачем напал на спокойного безответного парня и в душе его свернулось в комочек что то очень похожее на жалость. Думал ли Алешенька о том же самом или другие мысли посещали его бедовую голову никто так и не узнал, Вольдемар лежал с закрытыми глазами, кандидат физико-математических наук Моня лежал накрывшись с головой, а Скиппи никто и никогда  не видел спящим и был десятый час, день субботний. Елоховский кафедральный собор был выбран по двум довольно веским причинам, во-первых он был кафедральный, Вольдемар не знал в точности что это значит, но звучало это очень убедительно, а во-вторых он бывал там однажды давно уже, лет десять назад. Он запомнил сквер перед храмом и лавочки и деревья и монументальный памятник видному революционеру Николаю Бауману. Памятник стоял совсем рядом с Елоховским собором и Вольдемар не совсем понимал каким местом  Бауман сочетался с Богоявленским храмом который больше чем на два века раньше обосновался на этом месте и пламенный борец за народное счастье был здесь как бельмо на глазу. Внимательный глаз и цепкая паиять художника прекрасно запомнили это нелепое сочетание христианской веры и воинствующего безбожия. Стало быть к этому месту будет направлен завтра их первый шаг. Уже в палате он примерил шинель и ботинки все вещи сидели на нем очень хорошо, особенно ботинки. Они были в таком хорошем виде что казалось сносу им не будет никогда.”Американское качество, первостатейная вещь, хоть всю жизнь ходи не сносишь и дети донашивать будут, а может и внуки.”- проговорил рядом знакомый голос Алкашина.-”Что же ты Володь утек, а бутылочку нектару не прихватил с собой, Елена моя очень на тебя обижалась.” Степан был той же самой майке “NASA” и чинил все тот же старый будильник. И все в его мастерской было по прежнему, тихо спокойно и пахло свежими стружками.-”Ты главное, Володь не держи сердца на отца Инокентия, уж Бог ему теперь судья. Очень огорчался что ты ушел и не простился с ним. В районной он теперь, как ты ушел его тут инсульт и хватил, насилу до больницы успели, а там вроде откачали. Память к нему только недавно вернулась, язык отнялся и только руками что надо показывает, такой был батюшка хороший, сейчас таких уже нету. А иконку Богородицы он сокрушался что не принял от тебя, он мне потом уже сказывал что страх его охватил когда в святом лике Марии узрел он что то до боли родное знакомое, а что увидел так и не вспомнил, болезнь на него обрушилась.” Вольдемару было искренне жаль батюшку и он рассказал Степану что решил отдать икону любому московскому храму и будет очень благодарен если ее примут в дар, потому как за свою строптивость и своеволие наказан он теперь и наказание это страшное. Вольдемар стянул с головы бейсболку и в мастерской Степана стало чуть светлее.-”О Господи! Этого еще не хватало. И давно у тебя ЭТО?”  “Что то около двух недель, а может немного больше. Но это самое большое горе в моей жизни, Господь уж наказал так наказал.”- покачав головой печально произнес Вольдемар.-”Господь вообще никого не наказывает, никого и никогда,”- тихо засмеялся Степан,-”Ибо Бог - это любовь.” “А кто же тогда наказывает?” надевая бейсболку на голову спросил Володя.-”А шут его знает.”- продолжал веселиться Алкашин. “Может тогда спросить у Самого?”- пошутил Вольдемар.-”Да как же ты спросишь ежели спросить то не у кого. В этом мире нет Создателя, хоть всю вселенную обыщи, нигде не найдешь.” От этих слов у Володи остановилось дыхание, он огляделся по сторонам словно боясь что эту крамолу может еще кто нибудь услышать.-”Ну, произнес он, давай договаривай, где Бога нет?” Голос негромкий и глубокий с хрипотцой отвлек Вольдемара от Алкашина и с великим удивлением увидел он в самом углу мастерской отца Инокентия который сидел за гончарным кругом. Лицом серый с горящими глазами, он был недвижим и говорил с трудом.-”Чтобы узреть Бога надо войти во тьму, то есть в то самое бесформенное невидимое и безвещное прасуществование всех существующих вещей, познав вещи невидимые смертному существу. И тогда узришь Создателя, но это не сделает тебя свободным и не обретешь покой в себе, потому как быть с Богом так же тяжело как и жить без Бога.” Вольдемар с удивлением переводил взгляд с серого лица батюшки на сидящего напротив Алкашина,”Ты же говорил что отец Инокентий в больнице, как же это?” он был так удивлен что даже не поздоровался со священником.”Как это понимать, а? Что здесь происходит, а?” - голосом властным с нотками беспощадности спросил он и обомлел от собственного голоса.”Что здесь, черт возьми происходит?”- слова как булатная сталь резали воздух. Вздрогнув всем телом Вольдемар открыл глаза и поднял голову, он снова лежал под серым потолком в окружении четырех обшарпанных стен на казенной койке в шинели и ботинках. В палате было сумеречно, за окном висела утренняя густая мгла, на полу стоя на коленях перед иконой Богородицы молился и клал поклоны бледный Алешенька. В дверях стояла Леночка боясь войти в палату и мерзким голосом пыталась узнать что здесь, черт возьми происходит.”Грачев, это все твои проделки. Я сейчас же звоню Василию Аркадьевичу. Хватит уже из больницы устраивать балаган.”- и она вышла хлопнув дверью и дважды повернула ключем в замочной скважине. Вольдемар опустил ноги с кровати и хлопнув себя ладонями по коленям сказал-”Так, други мои собираемся и уходим, нам здесь больше делать нечего.”- он посмотрел на смартфон,-”Всего лишь половина шестого, пока туда-сюда успеем позавтракать и за дело.” Моня в шикарном пальто и в лыжных ботинках не торопясь прохаживался по палате, Алешенька примерял Вольдемаровы кроссовки, Скиппи мирно спал. Обернув икону холстиной и спрятав ее в спортивную сумку Вольдемар вышел на середину палаты, Моня и Алешенька подошли к нему, ”Значит так, я представляю место где нас никто не ждет в этот час, беремся крепко за руки и спокойно шагаем в месте, понятно?” За дверью слышались голоса санитаров и возбужденный переходящий местами в истерику придушенный голос Леночки. Разлив по полу заранее приготовленную воду друзья взялись за руки, в замке нетерпеливо заёрзал ключ и провернулся, один раз, другой и дверь в палату распахнулась. Санитары увидели большую лужу на полу, толстенную библию на тумбочке и мирно спящего Скиппи.