Продолжение сле 4

Барух Бравю был из того редкого сорта частных сыщиков, которые не имели за спиной заскорузлой полицейской службы. Не было в его кошерной крови привычки к подчинённости и следованию процедуре. Но было умение заводить знакомства, наблюдательность железнодорожного кондуктора, хитроумность мошенника, которая единственно и может выудить из стога ту самую иголку.

Прилизанные на голове жидкие иссиня-черные волосы и тонкие усики придавали ему схожесть с шарлатаном страховщиком или коммивояжером, что, по сути, неразличимо безучастному обывателю. Образ этот, легко изменяемый артистической природой Бравю (мать оперная певичка, папА искусный карманник) был для него выгоден в большинстве жизненных эпизодов. Таких людей редко принимают всерьёз и помнят не более текущего часа.

В серьёзных романах не принято давать подобную анкету персонажа. Герой должен раскрываться постепенно во внутренних монологах, в речи, в поступках, но этот роман, по мнению The New Yorker никакого отношения к серьёзной литературе не имеет.
Поэтому
этот человек уже присутствует в судьбе знаменитого писателя Алекса Бродянски, проснувшегося от звука женского покашливания.

Нет, не воздушная, истекающая соками и мечтами начинающая профурсетка Авива предстала пред ним в тусклом зародыше утра. Перед его кроватью стояла Марьям, мать её.
  - Ты знаешь за что я тебя ненавижу, - утвердительно сказала она. - ты украл из моей жизни Монику, мою единственную Монику, и ты, негодяй, очень пожалеешь за причиненную мне боль.
  - Она получила то, чего ей с тобой не хватало. Все просто, Марьям, - хриплым с спросонья голосом ответил писатель.
  - Мы любили. Она мечтала о нашем с ней общем ребёнке. Поэтому я и разрешила ей завести с тобой шашни. Она хотела родить от тебя... Это была ошибка.
  - Почему же ошибка? Она была в экзальтации.
  - Не смей поясничать! Я верну её...

Флакон в руке Марьям выпустил струю жидкости в лицо Алекса...

Очнулся он, когда солнце уже пустило лучи на стену гостевой спальни. Приподняв голову, он увидел, что брюки и трусы стянуты до колен. Писатель протянул руку к паху и пальцы коснулись ещё не высохшей мокроты...