Горячие игры холодных сердец. Глава 51

                Глава пятьдесят первая

   Ночного сообщения он от Веры не дождался – так и уснул, проспав в кресле до самого утра. Проснувшись в пятнадцать минут двенадцатого он, придя в себя после сна – вспомнил произошедшие с ним накануне события и, первое что сделал – это открыл свою страницу на портале (ноутбук так и оставался включённым), заметив светившееся в углу страницы сообщение. Их было два: от Веры и Эвы Шервуд. Сначала он решил открыть сообщение от мадам Шервуд – было интересно, чего она опять затеяла. Прежде чем прочитать внушительных размеров текст, он глянул на время, когда оно было отправлено: 04:01. Затем прочитал текст: «Нет! Это пишу я – Эва Шервуд! Поверьте мне! Спасибо, что не выдали меня! Как же Вас угораздило, да и меня тоже? Она – волк в овечьей шкуре! Она поняла, что что-то пошло не так, как она рассчитывала. Она допытывалась от меня всё в мельчайших подробностях. Я её заблокировала. И она у меня теперь в ЧС. Но я реально боюсь открыть свою страницу, потому что уже поняла, что она может зайти под другими именами и написать там всякие гадости на меня через рецензии. Какая же я дура была, когда решила ей помочь. Я-то думала, что она Вас любит. А тут что-то явно другое. Она жестока и очень коварна. Она мне сегодня такие вещи писала, что я боюсь её! Она не человек! Заблокируйте её тоже! Она знает, где можно ещё Вас найти? Будьте осторожны! Я абсолютно серьёзно говорю. Мне уже не до грязных игр. Я здесь с 2019 года и теперь всё, что написала за это время, в том числе мой роман, к кошке в штаны. Обидно. Так страница и будет закрытой. Всё, что писала, пропало. Блин. Сама виновата. Дур так и учить. Я даже не знаю Вашего имени. Как к Вам обращаться? Карлос? Хорошо, пусть будет Карлос. Карлос, я очень сожалею, что так всё получилось. Я была наивна и глупа. Она втёрлась ко мне в доверие, и вот результат: я потеряла свою страницу со всеми моими произведениями. А от Вас она так просто не отстанет. Будьте начеку. Может, даже имеет смысл открыть новую страницу и продолжать выкладывать новые произведения там? Я не знаю. Это, конечно, Вы сами решайте. И ещё раз простите за мою глупость! Да и подлость тоже. Помогать в такой грязной игре. Я не знаю, как у неё получилось меня уговорить! Сама даже не поняла. Как будто была под гипнозом. Ужас! Со мной такого раньше не случалось! Это впервые. И очень надеюсь, что в первый и последний раз. Удачи Вам, Карлос! С уважением и сожалением о случившемся, Эва».
   Вступать в ненужный для него контакт ему не хотелось – он всё ещё испытывал отвращение к этой хитрой дамочке, да и заводить интрижку с ней так же не было желания, а то чего доброго, она и вправду «вылижет ему анус», но что-то надо было написать, и, он отправил такой ответ: «Эва, успокойтесь, зла на вас я не держу. Всё нормально». Это «зла на вас я не держу» – ему крайне понравилось – пусть стерва думает, что он и правда простил её, а там – будет видно, какие действия в дальнейшем она предпримет. Так он решил. Выйдя на её страницу, он с удовлетворением отметил, что она всё ещё была закрыта. «И это правильно!», – подумал он и  переключился на Верино сообщение. Отправила она его минувшей ночью в 02:16: «Не гневи меня, Карлос. Не гневи. Не вешалась на тебя, сам первый признался. Первый, я вторая, ибо слушаю своё сердце. А твоё лживое. Сам не знаешь, чего тебе надо. Меченый ты дьяволом. Пытаюсь тебя спасти, а, ты как кликуша, весь в судорогах и пена изо рта. Стань светлым. Стань!!! Заклинаю тебя, сбрось черноту из своего обиженного сердца. Хватит юродствовать и лепить из себя актёра. Пустое это всё и ненужное. Обопрись на меня, я тебе помогу, вытащу из негатива, приму удар на себя. Но ты привык плыть по течению. Это тебя и губит. Не отрекайся от меня или пойдёшь на дно. Помочь тебе хочу. Помочь. Не деньгами, будь они прокляты, а душой своей. Верь мне, пожалуйста».
   Его так и подмывало ответить ей грубостью, но, поразмыслив, он решил не предпринимать скоропалительных решений, о которых, возможно, потом пожалеет. Ему в первую очередь думалось: а если он порвёт с ней сейчас – не станет ли потом тосковать по ней, ведь, не смотря ни на что, он любил её. Хоть было и дико так думать, но тем не менее. За эти два с лишним месяца он так привязался к ней, что расставание далось бы ему весьма мучительно. Да и что он станет делать здесь один – без неё; без её признаний, коими она так щедро питала его. Они были ему необходимы, ведь по сути – никто и никогда его не любил так, как любила его она. А любила ли? Но эту мысль, он тут же выкинул из головы, чтобы ещё больше не распалять себя. Нет, он не стал писать ей ответ. Пока. Сейчас он всё равно ничего хорошего не написал бы, а снова ссориться не хотелось, да и голова раскалывалась после вчерашнего, отчего думалось плохо, и он решил не мучить себя. Единственное о чём он сейчас подумал, – что хитрая лиса Шервуд, если верить её словам – всё же призналась Вере, что её затея не удалась. На мгновение он представил, какими словечками Вера крыла её, и это даже немного взбодрило его. Но говорить о ней с Верой он не хотел – пусть всё это остаётся между ними. Пока. А дальше будет видно, как эта распутница поведёт себя. Но отомстить Эве Шервуд он решил жестоко. Её словам: «она меня заставила это сделать» – он, конечно, не поверил. «А если бы она «уговорила» тебя сигануть из окна – ты бы тоже сделала это?», – пришло ему на ум, и он рассмеялся этой мысли. Нет, это было сделано по её собственному желанию; возможно, она (чисто по-женски) испытывала зависть (дабы сама желала нечто подобного) и, чтобы разрушить их с Верой союз, и пошла на эту подлость. Так он думал. Может, и ошибался, но думать иначе ему не хотелось.
   Приняв душ и переодевшись, он выключил ноутбук и пошёл вниз, к завтраку. Проходя мимо двери номера, в котором жило семейство генерала, он остановился; минуту постоял, прислушиваясь. На его удивление, изнутри не доносилось ни звука. «Неужели, уехала?» – подумал он и пошёл дальше.
   Спустившись по лестнице, Данилов уже собирался войти в раскрытые двери столовой, что находилась слева, когда его окликнул дежурный-администратор.
   – Господин Данилов, на минутку, – сказал он, пребывая за стойкой, при этом оглядывая постояльца широко распахнутым взглядом, будто пытался отыскать в нём что-то, что известно только ему одному.
   Данилов повернулся и подошёл к стойке.
   – Ваш сосед из номера напротив, – продолжал администратор, – просил передать вам эту записку; он сегодня выехал. – Дежурный протянул сложенный вдвое лист, который Данилов взял и, не читая, сунул в карман. – Вы, вероятно, ещё спали, когда утром он стучал в ваш номер, чтобы попрощаться.
   – Да, я только недавно проснулся, – ответил Данилов, чуть смутившись и, после небольшой паузы, спросил: – Вы не знаете, генерал тоже съехал? По-моему его же… супруги нет в номере.
   Прежде чем ответить, дежурный окинул Данилова изучающим взглядом, слегка прищурив глаза и, только после этого коротко сказал:
   – Да, его жена с детьми выписалась ещё вчера вечером.
   – Как вчера? – Данилов дёрнулся так, словно его укололи. – Вы не знаете, где они живут? Генерал что-то говорил, будто у него дом здесь, – соврал Данилов; на самом деле об этом ему поведала жена генерала.
   – Нет, этого я не знаю, – пожал плечами дежурный. – У вас какое-то к нему дело? – эти слова администратор выговорил таким тоном, словно подозревал постояльца в чём-то, что им обоим было известно, но они умело скрывали это, не показывая виду. Впрочем, так и было.
   – Да нет, ничего, – ответил Данилов и, повернувшись в сторону дверей столовой – двинулся в этом направлении, в то время как дежурный, не сводя с него глаз – терпеливо провожал взглядом; отвёл его только тогда, когда постоялец скрылся в дверях.
   Допивая вторую чашку кофе, он вспомнил о записке; вытащил её из кармана, прочитал набросанный от руки текст: «Привет, Андрюха! Хотел попрощаться с тобой, да не мог достучаться – крепкий у тебя, однако, сон. В общем – рад был знакомству с тобой – ты клёвый парень, оболтус, правда, хороший! Ну да ладно. Внизу оставляю наш городской адрес, если будешь в тех краях – милости просим. Береги себя, Г…» Усмехнувшись этому короткому, но приятно подействовавшему на него посланию человека, которого он почти не знал, Данилов сложил лист и сунул его обратно в карман, увидев появившегося в дверях доктора: он был возбуждён и страшно взволнован – что сразу бросалось в глаза.
   – Мне надо поговорить с вами, – произнёс доктор, подойдя к столику.
   – Что ещё случилось? – спросил Данилов, не скрывая раздражения; чего он сейчас меньше всего хотел – это снова вступать в беседу с этим эскулапом от медицины.
   – Я вам тогда не всё рассказал, – говорил доктор с придыханием; казалось, ему было тяжело дышать, то ли от волнения, то ли он что-то принял.
   – Отложим, док, я сейчас очень занят, – ответил Данилов как можно мягче.
   – Когда мы сможем встретиться? – не отставал доктор, в голосе которого ещё сквозила надежда.
   – Вечером, – ответил Данилов, поднимаясь из-за стола. – Завтра, – добавил он, когда уже шёл к выходу, оставив неутомимого психиатра смотреть ему вслед долгим, томительным взглядом.

   Поднявшись к себе в номер, Данилов переоделся, набросил на плечи пушистый полушубок и, спустя три минуты вдыхал свежий морозный воздух, пересекая широкое шоссе. Его путь лежал в ближайший торговый центр, где он собирался пополнить запасы спиртного, так как этот день решил посвятить сочинению новой новеллы. Если Бальзак, сочиняя по ночам свои истории – вёдрами пил кофе, то Данилов – теми же вёдрами хлестал напитки более крепкие – что помогало ему восстановить душевное равновесие и отвлечься. И если Стивен Кинг, по окончании каждого своего романа выпивал бокал шампанского, тогда как Андрей Данилов – выпивал бутылку – отчего и слыл «гением мировой литературы» – как назвала его Наташа Салбина, чью рецензию он получил, вернувшись в отель после двухчасовой прогулки, которую начал – гуляя по широким площадкам торгового центра, а закончил – на канале.
   Вернувшись в отель, он поднялся в свой тёпленький номерок; камин разгорался горячим жаром брошенных в него свежих поленьев, которые ещё несли запах… Какой именно, Данилов – хоть убей – не мог определить, но, то, что пахло «свежим хворостом» – он догадывался. Сняв кожаные штаны, рубашку, чёрные трусы-боксёры – недавно купленные в торговом центре, он облачился в халат и включил ноутбук, не забыв наполнить бокальчик. Прежде чем приступить к работе над новеллой, он пробежался по страницам портала; сначала заглянул к Вере – у неё как всегда зависала её верная свита почитателей; после – заглянул к Эве Шервуд, страница которой так и была закрыта, что для него было очень даже кстати. Зайдя на свою, он обнаружил, что вчерашнюю рецензию на его «Роковую связь» хитрая дамочка удалила. «Заметает следы», – подумал Данилов и переключил внимание на то, что писала ему «русалка» на «письмо графа Д. баронессе С.» «Карлос, какое удачное у Вас получилось сочетание старого и современного. Мобильный телефон у слуги графа – это, по моему мнению – просто находка. Вы непревзойдённый Мастер Пера и Гений Мировой Литературы! Будь моя воля, я, хоть сейчас наградила Вас Нобелевской премией в области литературы» – «…и изящных искусств», – добавил он про себя с отвращением. «Нет, бывают лицемеры, но эта», – подумал Данилов и написал ответ: «Спасибо, Наташа! Рад, что понравилось! А насчёт Нобеля – ну, это вы загнули». Отправив эту сухую рецензию, но выдуманную с чувством, что таило в себе его отравленное лицемерной игрой холодных сердец, сознание, он, наконец, приступил к новелле. Недавняя рецензия Веры на его «письмо баронессе» где он упомянул свою бывшую подружку Ольгу – бросившую его и вышедшую замуж, которую Вера «отдала конюху Митрофану, чтобы он высек её» – так возбудила, что он решил и в новой новелле о похождениях графа Д. вставить эпизод с Ольгой и, «подарить» её баронессе, чтобы она сделала её своей служанкой и девкой на побегушках, дав унизительную кличку – Парашка. Вот такие мысли преследовали неутомимого «гения мировой литературы» в момент работы над новой новеллой. Почему героя он назвал «граф Д»? Сначала, он имел в виду свой псевдоним Дэльгадо, которым подписывал свои произведения, но, спустя какое-то время, он решил дать ему свою фамилию – Данилов, и назвать его Андреем Дмитриевичем; чтобы не давать герою все свои инициалы, он и изменил его отчество, хотя сам был Викторовичем. Образ баронессы С. определился сразу. Прототипом этой красивой, но властной и жестокой женщины – была Вера. Хотя, иногда, когда она упоминала в разговоре о том, что «баронесса уж очень похожа на нее», он и говорил, будто это не она, но в тот момент он кривил душой. Баронесса С. (т.е. Саврасава) была Вера, только Вера, и никто другой. Вот и сейчас, наделяя её образ новыми красками, он думал о ней. Красивая, умная, богатая, но жестокая – она словно стояла перед ним, своей властной рукой направляя его. Настолько сильна была над ним власть её волшебных чар, что даже сейчас он не испытывал к ней неприязни, не смотря на то, что она хорошо «поработала» над его психикой – внеся в его сознание те мысли, которые просто раздирали его мозг; и как бы он ни пытался выбросить из головы все эти неприятные мысли и образы, они неотступно, словно комары, преследовали его.
   Отстучав полтора листа, он решил передохнуть. Прикуривая сигарету, посмотрел на часы – была половина пятого вечера. В комнате стало сумрачно и мрачно, лишь свет от ноутбука освещал её; чтобы не портить понапрасну зрение, он встал из-за стола и включил свет; заодно, надо было немного размяться. Прохаживаясь по мягкому ковру, он, попыхивая сигаретой, прокручивал в голове сюжет новеллы, думая, что бы такое придумать для главной героини, чтобы воссоздать её портрет более ярко и насыщенно, вложив в неё всё, чем богата Вера. Её характер, повадки, мысли и чувства в отношении её избранника – графа Д., которого он «списывал» с себя; почему-то наделяя его характером слабым и безвольным, каким сам впрочем, не был. Зато любовь к балагурству и симпатичным кралечкам – это он взял точно с себя. Так, задумчиво гуляя по ковру, он вернулся к столу и, закрыв папку с файлом, в котором хранил новеллу – снова вышел на страницу портала. Сообщений ни от Веры, ни от Эвы Шервуд – не было. Видимо дамочки выясняют отношения, решая: кому он будет принадлежать. Выйти на страницу Вероники Кисмановой он уже не решался, дабы теперь представлял её… мужчиной, поверив недавним словам Веры, которая «наделила её мужским образом», и теперь только так он о ней и думал; хотя, она могла и соврать, надеясь на то, что это поможет отвратить его от дальнейшего общения с ней. Проверить, на самом деле Вероника – мужчина, или то выдумка коварной баронессы – это не представлялось возможным, хотя Данилов и видел её: три раза издалека и один с более близкого расстояния, когда месяца два назад пытался флиртовать с ней на веранде кафе – тем не менее – быть уверенным в обратном, он не мог. Если только при следующей встрече полоснуть её ладонью по передку. Забавно бы выглядела эта сцена. Впрочем, сейчас его больше интересовала жена генерала – Виктория, о связи с которой Вера, вероятней всего, не догадывалась. А таинственное исчезновение трусиков, так и оставалось для него загадкой.
   Докурив сигарету, он снова открыл папку с новеллой и продолжил отстукивать текст. Так он провёл почти полтора часа, выпив целую бутылку «прохладительного» и до краёв заполнив пепельницу окурками. Сгустившиеся за окном вечерние сумерки обещали тихую, спокойную ночь, часы показывали без четверти восемь. Данилов решил не спускаться к ужину, а перекусить в номере остатками принесённых вчера Григорием колбас и ветчины, пока они не испортились, к чему он сразу и приступил; поедая без разбора – салями, ветчину, что-то ещё, чего он ел впервые, он не забывал прикладываться и к бокальчику – это здорово успокаивало, и он опять почувствовал, как внезапно поднявшееся настроение вновь вынуждает его «на подвиги». Вот только, жаль, Вера по-прежнему молчала.
   В дверь постучали.
   – Чего надо? – крикнул Данилов с набитым ртом.
   Стук повторился.
   – Доктор, проваливайте, я занят, – тем же тоном выкрикнул Данилов, хлопнув бокальчик.
   – Это я синьор, – послышался тоненький голосок.
   – Пацан – ты? – произнёс Данилов, оживившись.
   – Да, синьор, – еле слышно отозвались за дверью.
   – Входи. Открыто, – эти слова хозяин номера выговорил уже более мягко.
   Дверь медленно распахнулась, и в номер вплыло милейшее из созданий, самое прекрасное, какое только могла создать вдохновлённая красотой природа. Белые гольфы, натянутые на стройные ножки прелестника, кончались чуть ниже колен, выделяя их белизну; пышное розовое платье было настолько коротким, что едва прикрывало бёдра, а его тонкие лямки, как две ниточки, лежали на острых плечиках подчёркивая их хрупкость; сзади в волосах топорщился белый бант, а нежное, подведённое румянами личико лучилось скромностью и по-детски милым смущением, как и подобает юным особам, пока ещё не вкусившим греховного желания, но уже не способными бороться с искушением. Войдя за порог, прелестник застыл на месте, сдвинув ножки, на которых красовались розовые туфельки, а белая ручка с тонкими запястьями держала пластмассовое ведро, из которого торчали швабра и совок – и это выглядело воистину незабываемо – ну, прямо хоть пиши портрет с юного проказника.
   – Дежурный просил передать, чтобы вы шли ужинать, а мне велено убраться у вас в номере, – проговорил мальчуган, и, заметив на себе оценивающий взгляд Данилова, зашёлся краской.
   – Как ваше имя, Дюймовочка? – произнёс Данилов, насмешливым тоном.
   – Женя, синьор, – ответил мальчик, потупившись.
   Борясь с искушением, Данилов спросил:
   – Тебе чего здесь понадобилось, Женечка?
   – Пришёл убраться у вас в номере, синьор, – ответил мальчишка, изобразив на лице кокетливую улыбку.
   – Вот и убирайся… в номере, – сказал Данилов враждебно и снова повернулся к ноутбуку. Красота мальчика действовала ему на нервы.
   – Да, синьор, – покорно произнёс мальчик, принимаясь за уборку.
   Пока мальчик выполнял свои обязанности, Данилов пытался продолжить работу над новеллой, но  мальчишка отвлекал его, не давая сосредоточиться, а шаркающие звуки метлы и металлический звон совка – скребли по нервам – как железом по стеклу. Снова повернувшись в кресле, он принялся наблюдать за тем, что происходило возле камина, где мальчик – слегка наклонившись – выметал осколки стекла, при этом его коротенькое платьице так вульгарно задралось, что показались голубые трусики, волнительно смотревшиеся на кругленькой попке юного обормота. Это видение внесло в разгорячённый мозг Данилова много нехороших мыслей, которые он пытался гнать, но напрасно – они, как стая ос – преследовали его и уже начинали жалить. Перед глазами замаячил образ жены генерала; её хрупкое (как у этого мальчишки) тело, почти не скрываемое тонкой тканью шёлковой сорочки; её пронзительный, испуганный взгляд там внизу, когда она поведала ему об… исчезновении трусиков. В это время он заметил, как мальчик присел на корточки, сдвинув колени; смахнул на совок осколки, а потом снова поднялся на ноги – сбрасывая мусор в ведро. Когда он опять наклонился, продолжая собирать мусор, Данилов проследил за его рукой: миниатюрными пальчиками он коснулся голубой ткани забившейся между ягодиц – медленно поправив её. И в этот миг, мысль, быстрая как стрела индейца чероки пронзила его мозг и он прокричал:
   – А ну-ка, подойди сюда.
   И не спуская глаз с мальчишки, уже стоявшего в шаге от него, он добавил:
   – Ближе.
   Мальчик повиновался – встав к Данилову вплотную, при этом как верный раб, держа глаза опущенными. А Данилов тем временем, задрав юбку, уже оттягивал тугие резинки трусиков, с восхищением отмечая чудовищную эрекцию, которая «завладела» этим юным созданием.
   – Зачем это синьор? – дрожащим голоском произнёс мальчишка, пытаясь податься в сторону, но Данилов удержал его, вцепившись пальцами в резинки шёлковой ткани, что так возбуждающе смотрелась на девственно-нежном теле подростка.
   На внутренней стороне резинки стояло имя, в чём Данилов нисколько не сомневался.
   – «Виктория Топорова», – прочитал он, скривив губы в ухмылке. – Тебя зовут Виктория Топорова?
   – Нет, синьор, – прошептал мальчик, резко дёрнувшись; отпуская резинку, Данилов защемил головку пениса, отчего мальчишка пискнул и отбежал в сторону.
   В его голове, как лягушки на болоте, запрыгали мысли, которые он не в силах был остановить: Топорова… Топоров… Торопов… Торо… Алекс… Топоров… генерал… Виктория… Топорова… И когда всё это слилось в одно целое, он дёрнулся в кресле и вскинул голову.
   – Стоять! – что есть мочи прокричал Данилов, когда мальчик, собрав в ведро швабру и совок, уже двинулся к выходу. – Подойди! – эти слова он выговорил уже более спокойно.
   Мальчик присел, опустил ведро на пол и, повиливая бёдрами, снова подошёл к столу, за которым сидел Данилов, при этом в его глазах ясно читался страх, что не укрылось от внимания хозяина номера.
   – Откуда они у тебя? – спросил Данилов строгим голосом.
   – Что, синьор? – стараясь не смотреть на него, прохныкал мальчишка.
   – Что, синьор, – передразнил Данилов. – Трусы эти… Где ты их взял?
   Мальчик опустил голову; было заметно, что он вот-вот расплачется.
   – Отвечай, – рявкнул Данилов, не давая проказнику ни малейшего шанса выдумать что-нибудь, чтобы оправдать себя. Он давно уже знал ответ, но хотел, чтобы мальчишка сам поведал ему о том, в чём у него теперь не было сомнений.
   Прелестнику всё же не удалось удержать слёз, и, всхлипывая, он ответил:
   – Здесь, синьор.
   – У меня в номере?
   Мальчик, опустив голову, кивнул.
   – Когда? – не отступал Данилов.
   – В ту ночь… когда вы были с той… женщиной… Днём, я пришёл убраться у вас и... нашёл их… за кроватью, – говорил он со смешанным чувством стыда и досады.
   – И решил оставить себе?
   Мальчик жалобно всхлипнул. Этот его жалкий вид ещё сильнее распалял Данилова и, ему захотелось немного помучить юного проказника, но он подавил в себе это желание и сказал, более спокойным тоном:
   – Снимай.
   – Что, синьор? – не понял мальчик, округлив свои заплаканные глазки.
   – Что-что, – снова передразнил Данилов. – Трусы снимай.
   – Зачем?
   – Вернём их хозяйке, – по-отечески произнёс Данилов и резким движением руки задрал на мальчишке платье; тот не сопротивлялся.
   Тем же движением, Данилов стянул с мальчика трусики и, когда он, переставляя ножки, отделил шёлковую материю от своего тела, она тут же оказалась в холодной руке Данилова, почувствовавшего тепло ткани, что его ещё сильнее вводило в мрачные лабиринты вожделения. Чтобы отвлечься, он снова прочитал имя, стоявшее на внутренней стороне резинки.
   – Маленький извращенец, – Данилов всё же не мог подавить искушения, чтобы не поиздеваться над юным негодником. – Я думаю, будет не лишним сообщить об этом твоему отцу.
   – Нет, нет, синьор, не делайте этого, – заголосил мальчик, отбегая в сторону, при этом он смотрел на Данилова умоляющим взглядом. – Он убьёт меня. – Утирая глаза кулачком он, уже другим тоном, произнёс: – Не выдавайте меня, умоляю вас! Хотите, я сделаю вам минет?!
   – Чтоооо? – протянул Данилов, выходя из себя.
   – Я сделаю вам ми…
   – Пошёл вон, – горячился Данилов и, чтобы до мальчика дошло, прокричал: – Убирайся, и чтобы я тебя больше здесь не видел.
   Сильно побледнев и продолжая рыдать, мальчик поднял ведро (засветив голенькую попку), и пулей вылетел из номера. А Данилов, отирая вспотевший лоб шёлковой тканью устало опустился на спинку кресла. В таком положении он пребывал несколько минут, прикрыв глаза – утомлённые от яркого света и волнения. Потом, не меняя положения в кресле, он повернул голову и посмотрел на экран ноутбука: сообщений в личку не поступало; крутанувшись в кресле, он выпрямился и, отбросив на стол бельё мадам генеральши – вышел на страницу рецензий: новых не было. Вера молчала. Угостив себя очередной горячей порцией, он вышел на страницу генерала. Над именем «Алекс Топоров» размещалась фотография мужчины лет пятидесяти стоящего возле каменной стены, чуть боком к камере. Из одежды на нём был голубой спортивный костюм и кеды; глаза скрывались под тёмными очками; весь его вид просто излучал здоровье и бодрость; не смотря на изъеденное оспинами лицо и копну седых волос – в целом – он выглядел неплохо.
   – Ах ты, хитрец, – сказал Данилов рассматривая фотографию. – Самому семьдесят, а фотку выставил «молодую». Молоденьких кралей в заблуждение решил в вести. А я то, дурак, не соображу, что это за генерал такой… А ведь сколько раз Верка мне о тебе упоминала. – Данилов пробежался взглядом по рецензиям генерала: помимо отправляемых Вере, он не обходил стороной и других особ женского пола; только вчера Вера написала ему ответ на отправленную ей глупую рейку в стихах, отчего Данилов снова испытал ревность. – А ведь ещё недавно он жил здесь, – продолжал развивать он свою мысль, – а я, идиот, даже не догадывался что Алекс Топоров и генерал Алексей (бля) Сергеевич – одно лицо…
   Закрыв страницу генерала, Данилов подумал: как удачно у него вышло, что он оттрахал в задницу мадам генеральшу, решив, что теперь они с генералом квиты.
   – Ты морочишь голову моей Верке, а я трахаю твою жёнку! – заключил Данилов и открыл папку, где размещался текст его новеллы. В тот же миг, его пальцы бешено забегали по клавиатуре, словно какая-то невидимая сила заставляла их отстукивать следующий текст: «Я прогуливался по берегу пляжа, вдыхая свежий аромат, что так щедро посылало тёплое море, охватившее огромное пространство вокруг меня. Глядя, как мои ботинки утопают во влажном песке, я перебирал в памяти те события, которыми был пленён последние несколько месяцев. И этот нескончаемый водоворот закружил меня, как холод волн во время шторма. Водное покрывало слегка покачивалось, лаская мне слух, а пролетавшие над водой чайки, дополняли прелесть этого одинокого места. Был полдень, но почему-то никого здесь не было. А как бы хотелось встретить кого-нибудь, пусть даже незнакомого, но жаждущего поговорить. Чтобы хоть на мгновение забыть то, что тебя гложет, разрывает изнутри и бросает в холодную воду, как солнце… Как солнце… Где-то я это уже слышал, или читал, или придумал – вот только что. Я услышал шорох у себя за спиной, и оглянулся. Никого не было – мне и это послышалось…»
   Наконец Данилов оторвал пальцы от клавиатуры и, схватив бокал, снова откинулся на спинку кресла. Цедя из него, он продолжал развивать мысль, которая, казалось, не отпустит его до тех пор, пока он не выложит её на бумагу.
   «Нет, я ошибался: кто-то всё-таки был здесь на берегу, – продолжал Данилов отстукивать текст, – Их было двое: мужчина и молодая женщина. Мужчине было лет за семьдесят – глубокий старик. На нём был костюм белого офицера, а она… она была молода и прекрасна: в длинном платье и туфельках; миниатюрная ручка в белой перчатке держала зонтик, которым она закрывалась от солнца...»
   Не зная, как закончить строчку, Данилов замер в ожидании. Но, ничего не придумав, снова сделал глоток из почти опустевшего бокала, закурил и, это словно прибавило ему вдохновения – застрочил снова: «Твои черты, твой смех, твой взор – прекрасны, как пейзаж прекрасен, когда невозмутимо ясен весенний голубой простор, – декламировал я, глядя на эту пару, шедшую мне навстречу. –  Грусть улетучиться готова в сиянье плеч твоих и рук; неведом красоте недуг, и совершенно ты здорова. Ты в платье, сладостном для глаз; оно такой живой раскраски, что грезятся поэту сказки: цветов невероятный пляс. Тебя сравненьем не унижу; как это платье, хороша, твоя раскрашена душа; люблю тебя и ненавижу! Я в сад решился заглянуть, влача врождённую усталость, а солнцу незнакома жалость: смех солнца разорвал мне грудь. Я счёл весну насмешкой мерзкой; невинной жертвою влеком, я надругался над цветком, обиженный природой дерзкой. Когда придёт блудница ночь, и сладострастно вздрогнут гробы, я к прелестям твоей особы подкрасться в сумраке не прочь; так я врасплох тебя застану, жестокий преподав урок, и нанесу я прямо в бок тебе зияющую рану; как боль блаженная остра! Твоими новыми устами завороженный, как мечтами, в них яд извергну мой, сестра!..»
   – Это были стихи Бодлера, – сказал Данилов, допивая из бокала и уже в который раз откидываясь на спинку кресла, которое жалобно скрипнув под ним, равномерно закачалось, словно убаюкивая его.
   Проторчав перед монитором до половины первого, он, наконец, выключил ноутбук и отправился почивать. Этой ночью ему снова приснился кошмар.