Глава 4. Все мы родом из детства

                *Текст опубликован после смерти автора
                в соответствии с его желанием

Новые времена.
Глава 4. Все мы родом из детства

Хорошо ли вы помните детство и школьные годы? Мне так и хочется сказать словами из любимого многими фильма: «Тут помню, а тут не помню». О чём вспомнил, давно написал в рассказах. Но отдельные фрагменты детства живут со мной до сих пор. Я их ощущаю, словно они происходили вчера.

Ещё дошкольником, гоняя с пацанами по Лесному*, вдруг ни с того ни с сего внезапно меня насквозь пронизывал парализующий страх, будто бабушки нет. Она внезапно умерла… Я всё бросал и, задыхаясь, мчался, как ненормальный, домой. Перескакивая через ступеньки, спотыкаясь и падая, врывался в нашу комнату в коммуналке и влетал в бабушкину юбку, обхватывал её ноги и ждал, когда она меня погладит по голове. Ласково поглаживая, она спрашивала:
– Ты чего испугался, сынок? Всё хорошо…

У приятелей во дворе только у двоих отцы вернулись с войны, я был третьим, но с грудного возраста проживал у дедушки с бабушкой (мама кормить не могла и др. обстоятельства). Сказать, что она меня очень любила, не сказать ничего… Называла сынком.

Нашу разновозрастную ватагу сегодня окрестили бы хулиганьём, но мы были обычными ребятами своего времени. Нынешние не поняли бы. Ходили оборванцами: летом трусы и майки, босиком; зимой валенки, фуфайки, ушанки. Копали боеприпасы, мастерили поджигные и рогатки. Жили бедно, не сытно, но никого из нас это не смущало. Главное – кончилась война.

Дед был учёным лесоводом, а бабушка художником. Они жили в параллельных мирах, которые никак на мой тогдашний взгляд нигде не пересекались. Он – в своей малюсенькой комнатке, которую мы называли кабинетом, всегда заваленной книгами и бумагами, – там же и спал на железной кровати у стены, а мы с бабушкой жили среди холстов, красок, кистей, инструментов для изготовления искусственных цветов и игрушек. Заходить к деду и шуметь было запрещено. Бабушка всегда предупреждала: «
– Тише, дедушка работает. Он книги пишет.

Злить деда было и опасно: он имел взрывной характер и мог угостить своей палкой из берёзового корня.

Много времени прошло, а я и сейчас иногда во сне чувствую запах масляных красок и тепло бабушкиных рук. Она сочиняла мне сказки из нашей жизни и рисовала их на страницах школьных альбомов для рисования. Тексты писала небрежно, сикось-накось, под рисунками, от руки. Рассказывала сюжеты известных картин, особенно непонятной мне библейской тематики. Рассказывала про греческих богов, о христианстве.

Другое знаковое событие произошло, уже когда я пошёл в школу – в отпуск приехали мама и папа с братом Максимом. Отец привёз немецкий фотоаппарат Voigtlander Superb – двухобъективную зеркалку. Он увлекался фотографией и решил сделать мне царский подарок (себе он приобрёл на толкучке Лейку). Он оказался первым и последним… Но об этом ниже.

Чем в те времена был фотоаппарат? Да ещё для мальчишки. Космической ракетой? Наверное, больше! Да мы санки и лыжи изготавливали сами! Распаривали концы, загибали их, втыкая в разбитую чугунную батарею отопления, перематывая верёвками. Коньки «Затыкучки» привязывали на валенки… А тут фотоаппарат! Да ещё с кучей реактивов и фотобумагой!

Отец, пока они с мамой находились у бабушки с дедушкой, около месяца учил меня фотографировать, проявлять плёнку и печатать фотографии.

С вечера баррикадировали наш коридорчик, выносили кухонный стол, ставили самодельный красный фонарь и печатали до поздней ночи. Увеличителя не имелось, печатали контактом с плёнки. Кадр размером 6х6 – такие же и фотографии. Это был настоящий восторг! Каждый кадр на вес золота.

Долго выбирали объекты съёмки, вымеряли расстояние, смотрели за солнцем. Современным детям разве можно объяснить, чем для меня тогда было занятие фотографией?

Мой сын и дочь… Да что там сын, соседский Федька «фоткает» в день по десять раз. Это «фотканье» меня бесит до невозможности. Современные не знают никаких законов фотографии. Их не волнует ни освещение, ни композиция, ни фокусное расстояние, ни диафрагма, ни выдержка. Не говоря о более тонких вещах. Таких как симметрия, фокус и глубина резкости, рамка, сложности диагоналей и треугольников, правило нечётных объектов и многое, многое другое. Я в своё время проштудировал все книги по фотографии, которые нашёл в библиотеке, а нынешнее поколение?

Они ничего не читают, и у них нет сил что-то изучать, кроме своих гаджетов.  Фото у них имеет совсем другую цену. «Фоткают», сукины дети, сотнями, тысячами – ведь бесплатно, легко и просто, без заморочек, а из тысячи дурацких изображений бывает, что и попадётся случайно одно приличное. Качество гарантируется автоматически. То есть головы не нужно, знаний тоже, художественность – откуда?  А главное – мозги напрягать не нужно! Спрашиваю внука:
– Что будешь делать, если потеряешь свой телефон или энергию отключат, а у тебя аккумулятор сел? Ты же даже таблицу умножения там подглядываешь, погоду у «Алисы» спрашиваешь?
– Энергию включат, а если потеряю, мне папа другой купит!
– А представь, война, и ты сидишь в окопе, а телефона нет? И папы рядом нет!
– Ты, дедушка, всё пугаешь, да пугаешь… Щас войны не будет.
Ну что с ними говорить?

Техника не виновата: можно и микроскопом гвоздь забить. Они, молодые, не понимают главного: им в руки приплыли умнейшие устройства, которые необходимо использовать как инструмент, умный инструмент… Но для того, чтобы использовать «по уму», надо его иметь! А получается «микроскоп и гвозди». Вместо помощи техника совершенно оглупила современную молодёжь. Не всех, конечно, кто-то ведь эти гаджеты придумывает, но это какая-то супермыслительная элита, которая не благодаря, а вопреки! И сколько таких? Вот тебе и морлоки с элоями! Жуть берёт!

Мы с отцом сфотографировали маму на братском кладбище, находящемся в ста метрах от нашего дома; отца там же на скамейке. Потом, набегавшись, я решил подкрасться к нему со стороны спинки скамейки и напугать. Он сидел и читал газету, а я выскочил и крикнул что-то несуразное. Отец, не раздумывая, отмахнулся рукой и врезал оплеуху. Удар был сильный, и я отлетел от скамейки кубарем. Он бросился ко мне, поднял… Оплеуху эту помню до сих пор. Не знаю, почему. Выходка была дурацкой, получил поделом. Я не обиделся, но запомнил «насмерть». Дед меня за проказы, бывало, поколачивал своей палкой и круче, но эту единственную оплеуху от отца помню, даже ощущаю, словно я её получил вчера.  Однажды спросонья даже к зеркалу приплёлся посмотреть, красная ли щека?

Почему это осталось в памяти? Может быть потому, что родители вскоре разошлись, и я увидел отца только в шестнадцать лет.

Позже я спросил маму, которая в очередной раз приехала в отпуск уже с новым мужем, куда уехал отец и зачем? Она показала фото, где отец для хохмы сфотографировался, сидя на здоровой свинье, и сказала:
– Вот на ней и уехал, а куда, надо спросить… У неё! Вот как бывает: у кого отец лётчик и улетел далеко-далеко, у кого работает на севере, у кого уехал в длительную командировку, а у меня укатил на хрюшке!

И последний, один из самых ярких и мистических эпизодов в моей жизни. Я раньше писал об этом, однако повторюсь.

Это случилось во время болезни Сталина…
Точнее во время трансляции радиосводок о его болезни.

Жители нашего двора 4 марта 1953 года собирались днём у продовольственного магазинчика, где на столбе висел «лопух». Так мы называли проводную радиовещательную точку. Всё утро вместо передач звучала печальная музыка, ждали важного сообщения. Возле самого столба я увидел родителей самого закадычного друга, Копчёного: дядю Васю – худого, вечно злого мужика с недобрыми глазами, и маму Копчёного, добрую тётю Асю – с вьющимися чёрными волосами, выбивающимися из-под косынки. У неё всегда было какое-то мученическое выражение лица. Стояли две продавщицы нашего магазина, а со стороны одноэтажного довоенного дома с мансардой, расположенного между магазином и институтом, сгрудились его немногочисленные жители: тётка  Фрося – мама Мамадыра (контуженный, он не выговаривал многих слов и слово «командир» произносил как «мамадыр», за что и получил кликуху, его отец погиб в Польше), а поодаль стояла мама Баширы, Азата и Гази – таджичка из Куляба, проживающая с детьми в подвале нашего дома. Она работала дворником и заодно убирала в институте. Её мужа танкиста убили в 1943-м в Курске, а их старший, Ахмед, подорвался с Рыжим и Мамадыром в танке, стоящим без гусеницы в нашем огороде.  Ахмета разорвало в клочья, а Мамадыра контузило. Что они притащили тогда в танк, осталось неизвестным.
 
Сначала из «лопуха» раздавалась грустная музыка, а после полудня Левитан объявил о серьёзной болезни товарища Сталина.

Все стояли хмурые и растерянные. Левитан читал бюллетень… Упоминались признаки тяжёлого состояния: инсульт, потеря сознания, агональное дыхание. Что за дыхание такое я не знал и спросил у рядом стоящей тёти Фроси, но она только махнула рукой. Наверное, тоже не знала.

Потом опять включили печальную музыку. Все были подавлены, а тётка Фрося бухнулась на скамейку у дома и начала молиться. Мы с Севером побежали домой. Я ещё с лестницы закричал, что Сталин тяжело заболел. На площадку вышел генерал Вольхин в генеральских штанах с подтяжками и исподней рубашке – дед Тимура, одноклассника. Он занимал целую квартиру напротив нашей коммуналки и имел радиоприёмник, но, наверное, не слышал новость. Генерал нахмурил брови и, не сказав ни слова, мрачно ретировался в свою квартиру. А в коридоре нашей коммуналки я наткнулся на профессора Анучина. Он вышел из кухни с полотенцем через плечо и вопросительно посмотрел. Я повторил…
Он потёр руки и неожиданно произнёс:
– Сдохнет, туда ему и дорога!
Я разинул рот: было такое чувство, что сейчас раздастся гром, и Бог покарает этого согнутого сморчка!

Анучин был не похож ни на кого из знакомых. Он сидел… Сколько и за что – не знаю. И когда вышел из лагеря, ему выдали бумаги с перечислением городов, где ему не разрешалось проживать. Длинный перечень на нескольких листах. Воронеж был в этих списках. Анучин не имел права тут находиться. Мог проживать в Казани и ещё нескольких городах. Я тогда подумал, что проще было написать на клочке, где ему разрешено проживать, и не портить столько бумаги! Анучин везде был проездом – вот это разрешалось. Он приехал накануне и остановился на ночлег у деда с бабушкой. Они были знакомы ещё с довоенных лет, и Анучин пользовался знакомством. Бабушка очень боялась, что из-за него могут возникнуть неприятности.

Личность профессора была более чем странная: с белой седой окладистой бородой, как у Павлова, в цветной тюбетейке, очень быстрый, даже суетливый, с маленькими хитрыми зелёными глазками. Обладал энциклопедическими знаниями. Раньше, до войны, говорила бабушка, он преподавал в университете. Я так и не понял, то ли он математик, то ли биолог или даже географ. Может быть я чего-то не понял по малолетству – тогда мне было всего девять лет. Анучин был хорошим рассказчиком. Много и очень интересно говорил о поэтах и писателях. Утверждал, что был дружен со многими. Рассказывал о младшем брате Дурова, Владимире Леонидовиче, читал стихи Ахматовой, а мне – Чуковского.

Рассказывал, что Чуковский ему как брат, на что бабушка заметила мне шёпотом, что Анучин – человек увлекающийся и любит приврать, а он услышал.  Вытащил старый потрёпанный портфель, вынул детскую книжку Чуковского «Мойдодыр» в доказательство близости с детским писателем и сказал, что Корней Иванович подарил книжку мне, да он позабыл вручить её. На обратной стороне обложки был автограф Чуковского: «Хорошему мальчику от Корнея Чуковского» и подпись. Моего имени там не было, и бабушка только хмыкнула себе под нос.

В середине дня пятого марта Анучин уехал, и я захотел лучше рассмотреть подаренную книжку, но её нигде не оказалось…  Пропала!

Мы рано легли спать, и мне приснился жуткий сон: по моей кровати ползёт здоровенная гадюка. Наша, болотная, во всей красе, с зигзагом на спине. Я вскочил, волосы дыбом, заорал, как бешеный, а ноги парализовало. Повернул голову, а на подушке ещё штук пять. Свились в огромный клубок, головы поднимают, шипят! Не помню, как вылетел из кровати. Пришёл в себя только в уборной (туалетом её как-то язык не поворачивается назвать). Я прикусил от страха язык, пока мчался по коридору коммуналки. Поняв, что всё это приснилось, снял крючок с двери, осторожно открыл дверь, огляделся, не ползут ли змеи, и тихонько пошёл в нашу комнату. Заснуть не смог. Сел на табуретку у стола, положил голову на руки и так просидел до утра.

Когда проснулась бабушка, я ей рассказал. Она поджала губы и закачала головой:
– К несчастью сон твой, сынок. Как бы чего не случилось.

Я помчался к магазину. Народ уже толпился в смятении. Левитан продолжал сообщать об ухудшении здоровья товарища Сталина. Опять играла печальная музыка. Диктор прочитал стихи Твардовского:

В тот час величайшей печали
Я тех слов не найду,
Чтоб они до конца выражали
Всенародную нашу беду...

Люди начали расходиться.

5 марта в 21 час 50 минут Сталин умер. Но о его смерти объявили лишь утром 6 марта 1953 года. Согласно медицинскому заключению смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг.

«Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет министров Союза ССР, – вещал Левитан, – сообщают о постигшем нашу партию и страну несчастье...».

В семь утра в Воронеже надрывно загудели все заводы. Вся улица и наша коммуналка рыдала и плакала, словно прекратило светить солнце, а небо упало на землю. Жильцы побежали во двор – там собрали стихийный митинг. Я бросился сообщить бабушке жуткую новость.

Она только пришла на кухню, разжигала керосинку.
– Ба! – заорал я, – ужас, ужас! Случилось страшное!
 – Опять война? – охнула она и рухнула на табуретку.
– Да нет же, ба… Сталин умер! Сталин умер! – повторял я.
– Эх, – выдохнула бабушка и с досадой махнула рукой, – Слава Богу, не война…

Я смотрел на неё с ужасом. Как она не понимает, какое горе постигло всех нас! Сталин умер – мы осиротели, что же можно сравнить с этой потерей? При чём тут война?  Она же закончилась! Но бабушка продолжала варить кулеш в алюминиевой кастрюльке и не обращала на меня никакого внимания.

Горе населения нашего Лесного было неподдельным. Я всё хорошо помню. Такое душевное состояние сыграть невозможно. Вождь был настоящим.

Моя мама позже рассказывала, когда по радио в июле 1941 года выступил Сталин, все поверили, что победим. При нём была настоящая связь власти с народом, что бы ни говорили.

С его именем шли на смерть, а отец рассказывал, что в Сталинграде его никто не тянул вступать в партию. Он был рядовым солдатом, и в обстановке страшных ожесточённых боёв на территории сталинградского тракторного подал заявление на вступление в партию, где писал, что умрёт за Родину, за Сталина.

На смерть Сталина отозвались стихами советские литераторы: А.Твардовский, Н.Асеев, О.Берггольц, М.Исаковский, Л.Ошанин, С.Михалков и другие.

А сон с четвёртого на пятое марта? Мистика – не мистика… Я ни во что иррациональное давно не верю, однако хотите верьте, хотите нет, но сон со змеями опять повторился накануне смерти моего любимого деда.

Возвращаясь к Сталину. Общество до сих пор расколото в оценке его фигуры в нашей истории. Я многое прочитал о нём… Но приведу, на мой взгляд, наиболее объективное мнение русского философа, писателя, социолога, публициста Александра Александровича Зиновьева (1922-2006гг.).

Выходец из бедной крестьянской семьи, участник войны, Александр Зиновьев являлся одним из символов возрождения философской мысли в СССР. После публикации на Западе острой сатирической книги «Зияющие высоты», принёсшей Зиновьеву мировую известность, в 1978 году был выслан из страны и лишён советского гражданства. Вернулся в Россию только в 1999 году.

Зиновьев написал около 40 книг по социологии, социальной философии, математической  логике, этике. Вот как он характеризует Сталина и его время:
«...Сталинская эпоха ушла в прошлое, осуждённая, осмеянная, оплёванная и окарикатуренная, но не понятая. А между тем, всё то, что вырвалось наружу в Хрущёвское время, было накоплено, выстрадано и обдумано в Сталинское время. Всё то, что стало буднями советской жизни в Брежневское время, вызрело в Сталинское время. Сталинская эпоха была юностью советского общества, периодом превращения его в зрелый социальный организм. И хотя бы уже поэтому она заслуживает нечто большее, чем осуждение: она заслуживает понимания...
Стало привычным штампом рассматривать сталинскую эпоху как эпоху преступную. Это грубое смешение понятий. Понятие преступности есть понятие юридическое или моральное, но не историческое и не социологическое...Сталинская эпоха..., как целое не была преступлением... Трагичность сталинской эпохи состояла в том, что в тех исторических условиях сталинизм был закономерным продуктом Великой Революции и единственным способом для нового общества выжить и отстоять свое право на существование...».
 А вот китайцы не хулят своего кормчего! Они соединили коммунизм с Конфуцием. Взяли, да и посчитали роль китайского Сталина, Мао Цзэдуна.
По мнению Компартии Китая, Великий Кормчий был не прав на 30 процентов, однако факт, что основатель государства официально признан небезгрешным, не означал, что гражданам КНР можно обливать его грязью или потешаться. Аксиомой считается, что без Мао Цзэдуна не было бы современного Китая.
А состоялся бы СССР без товарища Сталина и его соратников? И на сколько процентов был прав Сталин в те времена в той исторической обстановке? И были бы мы вообще живы или удобряли бы поля третьего рейха?
Хотелось бы дожить до таких расчётов…  Но вряд ли. Мы до сих пор не поймём, кто мы сами – всё спорим на всяких шоу, уж куда нам до товарища Сталина? 
Европейцы, азиаты, евроазиаты… Куда двигаться? Потёмки! В Европу, в Азию и со своей Азией к Китаю, Индии, Индонезии? И всё время спрашиваем: так куда идём, и кто же мы, кто мы, чёрт возьми?

Совсем забыли, убогие, кто мы! Всем миром не поймём.
А можно было бы и вспомнить, что говорил Суворов по этому поводу ещё в 1799 году на военном совете в монастыре Св. Иосифа перед переходом через Альпы: «Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире! Мы на краю пропасти! НО МЫ – РУССКИЕ! С НАМИ БОГ! Спасите, спасите честь и достояние России и её Самодержца!..»
Спасём?

*Лесное – Монорайон на окраине северной части города Воронежа, где доминантой застройки является Лесотехнический институт. Он располагается в районе бывшей Троицкой слободы, получившей название от Троицкой церкви XIX века. С севера, востока и запада район окружает смешанный лес Правобережного лесничества.

Продолжение следует…