Аутентичные мотивы в романе в стихах Евгений Онеги

Научная статья
УДК 821.161.1               
Аутентичные мотивы в романе в стихах «Евгений Онегин»
А. С. Пушкин в плену у невежд.
Каждое десятилетие приносит поэтов, выдающих себя за хранителей
пушкинских навыков, и это неизменно самые плохие поэты.
Так посредственность распорядилась великим именем, монополизировала его и
сделала А. С. Пушкина самым постыдным орудием худшей литературной реакции.
В течение годов дело этого непринуждённого революционера, жизнерадостного смельчака, этого пламенного оптимиста, двусмысленного, непристойного, невоспроизводимого, непереводимого служило и служит до сих пор, чтобы душить всё молодое, всё буйное, каков он был сам, всё свободное от литературных приличий и беспощадно тормозить эволюцию русской поэзии.
И.  М. Зданевич

Пантелеев Владислав Львович
Независимый исследователь, Нальчик, Россия,
panvld@mail.ru

Аннотация. Роман в стихах «Евгений Онегин» по недоразумению принято считать историей о неразделённой любви. Однако проведённое научное исследование показало, что в самом лучшем творении великого поэта таятся значительно более глубокие смыслы. Над своим «самым лучшим» произведением Александр Сергеевич Пушкин напряжённо трудился около восьми лет, изначально предполагая, что о его печати «не стоит даже думать». Как будет показано в следующих статьях нашего исследования, гениальному поэту пришлось дважды менять фабулу романа, в результате появилась надежда на то, что «с переменой министра авось напечатают» и ради этого великий поэт был «готов хоть в петлю». Поэтому можно смело предположить, что за скудными сюжетными линиями и непроработанными персонажами и открытым финалом скрылось творческое наследие великого литературного гения. Такой ракурс позволяет предложить первую в истории непротиворечивую версию толкования, которая наполняет единым смыслом весь роман, объясняет его во всех его нюансах. И в результате даже позволяет постулировать в виде списка конкретных тезисов ту самую глубину и мудрость поэта, которая до сих пор неявно ощущалась всеми серьёзными исследователями-пушкинистами. На этой основе удалось предложить идею и описать принципы построения первого в истории аутентичного либретто к одноимённой художественной постановке.
Обычно попытки разобраться в произведении, созданным конкретным автором в определённом часто не знакомом читателю общественно-историческом контексте, неизбежно предполагают движение от частного к общему, что является логической ошибкой. И напоминают попытку решить систему уравнений с избыточным числом неизвестных. Однако в случае с «Евгением Онегиным» мы имеем дополнительные исходные данные, которые позволяют достроить недостающие уравнения. Среди них значительная сохранившаяся переписка Пушкина, его богатое литературное наследие, а также позиционирование «Онегина» в качестве «лучшего» собственного произведения, которое, как предполагалось изначально, заслужит «кривые толки» и даже «шум и брань!» [1, LX]. Указанные и другие соображения и исходные данные позволят уверенно определить направление анализа романа.

Введение
Самое лучшее, любимое и выстраданное на протяжении десятилетия произведение А. С. Пушкина роман в стихах «Евгений Онегин» неверно трактуется как история о неразделённой любви. Однако при более-менее глубоком погружении в текст великого произведения обнаруживается, что на самом деле оно представляет собой не любовное повествование, а написанное в условиях жёсткой цензуры на рубеже двух эпох (до и после восстания декабристов) политическое завещание великого поэта, над которым он усердно трудился на протяжении почти десяти лет. Единственными темами «настоящей любви» в романе являются всепоглощающая любовь Владимира Ленского к Ольге Лариной и пламенная привязанность автора к красоте русского края.
В романе в стихах Татьяна Ларина вместе со всеми деревенскими и столичными помещиками на фоне великолепных зарисовок природы символизирует любимую поэтом, при этом больную, неустроенную страну «полурабов, полугоспод» Россию тех далёких лет. В которой Ленский являет собой единственное творческое начало. Персонаж Евгений Онегин с его галлицизмами и образом денди олицетворяет коллективную Европу, в первую очередь, – Францию и Англию.
По сюжету юная и неопытная Россия неумело и безумно переняла культурные традиции [Батюшков, 388-389] и литературу [Батюшков, 383-384] Франции, а также английскую моду [1, XXIII] («влюбилась то ли в ангела-хранителя, то ли в коварного искусителя»). Положительно это закончиться не могло, и в результате в соответствие с модным французским этикетом был убит единственный по-настоящему образованный «пылкий» дворянин Ленский. Какое-то время Татьяну на его могилку за ручку водила младшая сестра. Но после её отъезда с уланом Таня, которая днями и ночами блуждала по округе, почему-то стала обходить место упокоения своего «брата» [7, XIV] стороной. Оно оказалось всеми забыто [7, VII]. Получатся, «воспламенившееся поэтическим огнём под небом Шиллера и Гёте» [5, IX] искреннее и пока ещё наивное творчество начинающего поэта в такой недружественной среде так и не успело оформиться. А сам убитый во французском ритуале уникальный положительный герой произведения был забыт равнодушным и на тот момент примитивно организованным родным отечеством. Общество петушковых и скотининых, вероятно, даже не сообразило что потеряло свою единственную надежду на нравственное и интеллектуальное возрождение.
Необходимо осознавать, что в романе в стихах главный женский персонаж Таня Ларина в отличие от Онегина с Ленским не получила никакого воспитания и образования. Отец даже не знал какие книги она читает [3, XXIX], мать была поглощена гостеприимством и хлопотами по хозяйству, а гувернёров Ларины дочерям по какой-то причине не нанимали. В результате обе сестры Ларины в произведении ведут себя крайне недостойно и просто опасно для репутации семьи. Татьяна первой пишет письмо совершенно незнакомому [3, V] ей изгою общества [2, V], образ которого она собрала из романических антигероев. Ольга за десять дней до своей свадьбы в каком-то безумном забытьи танцует с объектом вожделения своей сестры (!) весь бал напролёт, что приводит к гибели её собственного жениха.
В попытках обосновать поверхностное толкование некоторые исследователи высказывают необоснованные допущения. Например, Юрий Михайлович Лотман безапелляционно указывал на то, что «Татьяна, конечно, владела бытовой русской речью» [Лотман, 221]. Однако в романе об этом нигде не говорится, зато прямо указано:
«Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И (проживая в русскоязычной среде) выражалася с трудом
На языке своем родном» [3, XXVI], – получается, она не вполне понимала [3, XIX-XX] даже  собственную няню, – единственного своего близкого человека. Встречаются предположения о существовании глубокой связи между ними, например: «Татьяна в точности повторила модель жизненного подвига, который с детства бессознательно переняла от няни (поэтому она и «русская душою»)» [Studia]. Однако как справедливо отмечал сам Юрий Михайлович, у Тани с няней такой же «социальный конфликт» [Лотман, 218], как со всеми многочисленными [3, XXXIV] соседями. Маленькая девочка грубит ей [3, XXXV], няню это явно эмоционально задевает, но образумить больного ребёнка и предотвратить предосудительный поступок, опасный для репутации всей гостеприимной семьи, она даже не пытается, лишь называет «воспитанницу» несколько раз «больной», «нездоровой». Скорее всего Таня просто неуправляемая. Кроме того, в романе не описано никакого «жизненного подвига», который можно было бы перенять от няни. В таком случае возникает закономерный вопрос о природе подобных предположений.
«Дика, печальна, молчалива», Татьяна Ларина пряталась от людей. Нелюдимая и плохо знающая русский язык, она росла на сентиментальном «вредном вздоре» [3, XXXI], без которого «была бы совершенно немым существом» [Белинский, 414].
Пушкин явно иронизирует [ср. 7, XX] над главной героиней. Находясь в православной среде, Таня верит тому, что в Православии находится под прямым запретом: «карточным гаданьям, предсказаниям луны и приметам» [5, X]. И когда она ночью «в открытом платьице» [5, IX] подбегает на цыпочках к первому встречному мужику и спрашивает у него имя «суженого», слышит в ответ: «Агафон», – имя, которое употреблялось только между простолюдинами. А ведь «лексической окраской имен задается лексическая тональность произведения» [Тынянов, 96].
В романе маленькая [3, XVIII][5, XLV][8, XLV, ср. 8, XX; XXVII; XLIII] девочка постоянно замирает перед окнами [2, XXV][3, V; XХХVII][4, XI][7, XLIII] либо бесцельно бродит [3, XXXVIII][7, XV; XXVIII; LIII], днём и ночью [7, XX], наяву и в грёзах [5, XIV]. А ещё постоянно дрожит [3, XXXVI; XXXIX][5, VI], иногда с высунутым языком [3, XXXII]. Пушкин посреди «болтовни» [Пушкин: 1977, 59] [Пушкин: 1977, 180], которой тщетно пытался научить будущих декабристов, старательно на протяжении всего романа в стихах описывал у патологически бледной деревенской девочки пугающую болезненную клиническую симптоматику. Воображаясь «жеманными» [Байрон, 118] «скучными дурами» [Пушкин: 1995, 123], Татьяна воспринимается персонажами романа «унылой» [4, XI], «странной» [7, XLVI]. Она жалуется Онегину на то, что её никто не понимает, но как её понять, если она «по-русски плохо знает»? Среди «бессчётного» [3, XXXIV] числа помещиков она одинока. Её рассудок по собственному заявлению «изнемогает», но по факту он в лучшем случае ещё не сформирован, а в худшем – замутнён. В первом своём (надо предполагать, исключительно искреннем и чистом) любовном письме она жалуется, что вынуждена безальтернативно «гибнуть», и это никак не коррелирует с попытками увидеть в образе пушкинского персонажа «Татьяна Ларина» некую особенную идеальность или «русскость», на которую, например, некоторые учителя в школах пытаются ориентировать своих учениц. А ведь настоящие национальные художественные персонажи с лёгкостью находят более здоровые альтернативы. Например в русских сказках женщины не гибнут, не сдаются, не замыкаются в себе, – они отправляются на поиск суженого, остаются верными ему и себе и спасают и даже оживляют (!) его своей бесконечной любовью. Татьяна Ларина же в принципе не могла явиться образчиком «русскости» или «идеальности», которым её часто пытаются представить. Даже чай гостям ещё при живом отце разливала совсем маленькая Оля [2, XXXIV][3, XXXVII]. Можно было бы предположить, что младшей сестре просто это нравилось. Пусть так, но это лишь подчёркивает то обстоятельство, что Тане кроме бесцельных блужданий и чтения «опасной» [3, X] бульварщины не нравилось ничего. Это был просто отстающий в развитии, – или даже психически больной, – ребёнок, – персонаж, с помощью которого автор центрального произведения русской литературы реализовал свой авторский замысел.
Скептикам нужно отдавать себе отчёт в том, что психическая болезнь главных персонажей – излюбленный литературный приём великого поэта. Пушкин использовал его в целом ряде своих бессмертных творений, например, в «Медном всаднике», «Моцарте и Сальери», «Дубровском» и некоторых других. И обоснованное допущение о том, что аналогичный художественный инструмент был использован так же и в «Евгении Онегине», позволяет построить цельную и непротиворечивую аутентичную версию первого отечественного романа в стихах.
Обратим внимание, выросшую в деревне маленькую девочку Пушкин кроме прочего с какой-то целью описал ещё и некрасивой [2, XXV]. Красота исключительно важное, однако не единственное и даже не самое главное качество для девушки. Например, Николай Гумилёв в стихотворении «Она» писал о такой же тихой и молчаливой незнакомке: «Назвать нельзя её красивой, / Но в ней всё счастие моё». Однако в коротком стихе Гумилёва у незнакомки хотя бы есть чему «поучиться», кроме того, она «Светла в часы томлений / И держит молнии в руке». Ничего подобного про Татьяну Ларину в длинном романе мастер синонимов А. С. Пушкин по какой-то причине не написал. Можно сколько угодно фантазировать о её мнимых талантах, но ведь с тем же успехом можно строить предположения и о её воображаемых недостатках. Анализ большого числа пушкиноведческих исследований позволяет утверждать, что значительная часть их авторов, к сожалению, увлекалась либо первым, либо вторым.
Дворянское общество в романе в целом описано в крайне неприглядном свете [2, XXXV][5, XXVI][7, XLVIII]. В доме князя никто из тех, кто княгине «кланялися ниже» [8, XV], не защитил её, замужнюю светскую даму, от открытых навязчивых домогательств «неисправленного чудака» [8, XL]. Упование на то, что подобное поведение в православном дворянском обществе в то время считалось допустимым, не должно возводить его в ранг нормального, человеческого. Наоборот, системная аморальная и деструктивная социальная манифестация всегда выступает симптоматикой существующих негативных тенденций в общественных отношениях и сама непосредственно ведёт к их дестабилизации. К тому же, в «забавах старых обезьян» в любом случае мало умного.
Вроде бы в деревне к Татьяне Лариной сватаются три жениха, но все они сомнительной наружности [6, V].  Набоков искренне удивляется почему Пушкин «приглашает повесу и скандалиста Буянова после объятий больной сифилисом проститутки к Татьяне на именины и позволяет ему в гл. 7, XXVI, 2 просить Таниной руки» [Набоков, 163]. Отсутствие достойных женихов негативно характеризует саму Таню и все дворянское общество деревенских скотининых и буяновых в целом.
Заключительная сцена является не квинтэссенцией любовного лиризма, а, по Успенскому, «проповедью тупого, подневольного, грубого жертвоприношения» [Успенский, 430]. Татьяна Ларина в финале обесценивает любовь [8, XLV] и тут же сама, находясь в законном браке, признаётся в любви [8, XLVII] мужчине, с которым, если разобраться, почти не знакома. При этом в соответствии с сентиментальными опасными и вздорными стереотипами прогоняет объект своего первого и единственного влечения [8, XLVII] и заявляет, что будет верна мужу, которого она с радостью поменяла бы на привычный сельский уклад [8, XLVII] и которому она только что фактически изменила [8, XLVII], признавшись в любви целующему ей руку Онегину. Нельзя забывать, что, «воображаясь» [3, X] романической Юлией, Татьяна Ларина была способна «не соглашаясь, позже согласиться» [Байрон, 118]. Получается, выбежав из комнаты, она могла тут же передумать и вернуться. В конце концов, её мог спугнуть звон шпор приближающегося инвалида. Эти соображения нивелируют предполагаемый некоторыми исследователями драматизм финальной сцены и переносят акцент произведения на более глубокие уровни.
Лейтмотивом действия в романе являются негативные последствия от безумной и незрелой «влюблённости» и бестолкового копирования чужой культуры, литературы, моды, традиций нашим родным, уникальным и бесценным, однако незрелым на тот момент Отечеством. В такой обстановке единственное творческое начало не успело сформироваться, погибло и было предано забвению. Фабула сценария должна предусматривать не тщательное раскрытие сюжетной линии (она в Романе крайне скудна), а создание глубокой, красивой и талантливой художественной картины. Привлечённому ею завороженному зрителю она должна дать богатую пищу для собственных продуктивных размышлений.

Постулаты синопсиса
Бурная молодость воспитанного в европейском духе дворянина Онегина была полна любовных побед. Жизнь в беспечной роскоши [1, XXIII; XXXVI] не способствовала взрослению [1, XXV] и накоплению положительного опыта творческих достижений [1, XLIII]. Зато разгульное существование денди подразумевало значительные траты, которые превосходили доходы семьи. Познав в светских баталиях «брань, и саблю, и свинец» [1, XXXVII], он всем этим в конце концов пресытился. «Порядка враг и расточитель» [1, LIII] пытался было упорядочить финансовые дела отца, но безрезультатно: тот «понять его не мог» и, слабо разбираясь в вопросах экономики, – в результате разорился. Расточительный и ветреный Евгений нигде не трудился, и поэтому после смерти отца не желая выплачивать долги, отказался от прав на родовое имение, ценность которого он не понимал.
Благодаря открывшемуся наследству, денди получает практически неограниченный доступ к ресурсам, которые не зарабатывал. Жизнь за чужой счёт поощряет его безделье, скуку и как ни парадоксально, способствует всё большему озлоблению на всё то, что являлось источником его биологического благополучия. Среди примитивно устроенного [2, XI] сельского общества пустяковых, скотининых и буяновых у него растёт ненависть [3, II] ко всему окружению. Родные для Тани Лариной природные ландшафты, которые Пушкин описывал с такой любовью и мастерством, вызывают у Онегина тоску. Образованный Ленский хотя бы читал Ольге романы и рассеянно играл с ней в шахматы [4, XXVI], а вот Онегин с Таней, похоже, совершенно не имели общих интересов.
Провинциальные помещики считали офранцуженного чужака опасным: вроде бы обычный выскочка, неуч и сумасброд, но что-то в нём они видели такое, что мешало им как прежде вести привычный размеренный образ жизни. Те, кто зевал в церкви и постился всего два раза в год [2, XXXV], обзывают Онегина атеистом и вольнодумцем («франк-массоном»). Он для них как бельмо в глазу. Между разговорами про дождь, про лён, про скотный двор они завидуют ему [2, V], злословят и распускают сплетни. Он прячется от всех, но в итоге «от делать нечего» [2, XIII] сходится с прибывшем из Гёттингена соседским помещиком Владимиром Ленским.
Данный персонаж олицетворяет единственное творческое начало во всём романе. Искренние и чистые чувства счастливого Владимира к деревенской девочке символизируют наполняющую любовь молодого русского поэта к Отчизне. Тема любви Ленского должна стать в художественной постановке одной из центральных сюжетных картин и её украшением.
Описание невесты молодого поэта не оставит равнодушным ни одного мужчину. На наш взгляд, в большинстве интерпретаций гениальнейшей оперы великого Петра Ильича художественный потенциал её прекрасного образа, как и великолепие природных зарисовок, остались не вполне реализованными:
«Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила;
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан».
К сожалению, внешняя красота Ольги Лариной не гармонировала с предосудительностью её легкомысленного поведения. Очень хочется списать это на младость лет, – слишком уж прелестный [2, XXIII] образ Оли Лариной описал нам великий поэт.
Её старшая сестра Таня в романе тоже вела себя невоспитанно, в остальном изображена её полной противоположностью: часто целыми днями сидела перед окнами [2, XXV], в деревенской среде была болезненно бледна и «плохо знала» [3, XXVI] родной язык, на длительное время затормаживалась перед окнами или постоянно бесцельно бродила по окрестностям, а на происходящие события реагировала соматически, – гипо- и гипертермией кожных покровов, беспорядочной активностью и даже агрессией на любимые кусты сирени в собственном саду. К этому привыкли и не искали её даже когда она одна отсутствовала дома по ночам. В романе у неё периодически наблюдаются дрожь и припадки [3, XVI]. Татьяна Ларина нигде не училась, отец ею не занимался, её мать вдохновлялась пустой бульварщиной, которую даже не читала [2, XXX]. Как следствие, она, рискуя важными для неё отношениями с соседями, на именины дочки уговорит Ленского позвать общественного изгоя Евгения Онегина, который предсказуемо поведёт себя неадекватно, и усадит того на самое почётное место напротив самой именинницы [5, XXIX]. Вроде бы русскоязычная няня пробовала пугать Таню «страшными» рассказами [2, XXVII], но та плохо знала русский [3, XXVI] и поэтому находила в них лишь некую загадочную «прелесть» [5, VII].
Получается, воспитанием старшей сестры Лариных фактически никто не занимался. Если Ленский, читая Оле бесталанные [4, XXVI] сентиментальные романы, хотя бы пропускал «опасные для сердца дев пустые бредни, небылицы», то Таня безальтернативно читала всё подряд. И в итоге «воображалась» [3, X] крайне бестолковыми и деструктивными романическими героинями, например, «скучной дурой» [Пушкин, 123] или «сумасшедшей, безнравственной, сумасбродной самоубийцей» [Записки, 295]. В результате, услышав кривотолки о сватовстве Онегина, с которым была ещё не знакома [3, V], она «собрала» его образ из романических слабаков и самоубийц [3, IX], а затем переписала ему по памяти письмо героини очередной сентиментальной глупости [Элегия], что по тем временам было чудовищно неприлично и легко узнаваемо для адресата. В сцене письма Таня сидит с высунутым языком и тремором в руках [3, XXXII]. Характер и стиль этого неподписанного послания позволил безошибочно определить отправителя. Можно обоснованно [3, XXXVI] предположить, что Евгений показал его Владимиру, который уже в свою очередь безошибочно указал на психически проблемную старшую сестру и очень просил Евгения успокоить больную девушку что бы она не наложила на себя руки. Впрочем Онегин, с его проницательностью, мог и сам легко догадаться.
При появлении Евгения в доме Лариных Таню внезапно замкнуло на беспорядочную активность. Петляя, она, не тренированная, в корсете и на каблуках, «мигом» [3, XXXVIII] пробежала по усадьбе как минимум километра два, где в своём же собственном любимом саду зачем-то «переломала» (!) кусты сирени, древесина которой славится высокой плотностью, твёрдостью и крепостью. Данный эпизод уместно обставить как сцену из фильма ужасов, в которой она «дрожит и жаром пышет» [3, XXXIX]. Напуганный до смерти следами её борьбы с кустами, Онегин выдавил из себя вздор про то, что он, столичный богач, «не достоин» неграмотной, «унылой» [4, XI], нелюдимой, перманентно бледной и печальной деревенской простушки. Как показала финальная сцена романа, Таня такой эмоционально опосредованный онегинский экспромт интуитивно восприняла просто как «колкую брань».
Новизна дружбы быстро себя исчерпала и Евгений потерял прежнюю учтивость с Владимиром [3, V], который был моложе, при этом лучше образован. Тотальная ненависть на окружающую обстановку коснулась и фигуры Ленского. Воспользовавшись поводом, Онегин чудовищно оскорбляет пылкого юношу, за этим предсказуемо следует вызов на дуэль. Поостыв, столичный офранцуженный чудак справедливо рассудил, что перегнул палку и, презирая местное общество и неизбежные репутационные потери, решил демонстративно сорвать дуэль. Он опоздал на 2 часа, явился на дуэль без секунданта и даже в веселом расположении духа пытался приказать «лошадям / Отъехать в поле к двум дубкам» [6, XXV]. Но когда обнаружил, что его всё ещё ждут на утреннем морозе, его, как Таню, замкнуло и он методично и хладнокровно совершил ритуальное убийство единственного из округи творчески одарённого юноши, а затем, опасаясь преследования, сбежал. Надо полагать, деревенские помещики были удовлетворены, если не сказать, – рады, поскольку оба нарушителя их покойной жизни оказались устранены. Ленского они похоронили как дуэлянта или самоубийцу, вне кладбища [6, XL], никто из них за его могилой не ухаживал. В свою очередь Онегину никто не пытался отомстить и даже не преследовал за участие в дуэли. Всех такой трагический исход вполне устраивал.
После того, как Таня Ларина узнала, что её против «живой воли» [3, XXIV] повезут в столицу на «ярманку» невест, она в течение приблизительно 8 месяцев, в вплоть до отъезда (от поры «жужжания жуков» [7, XLI] до сочельника [7, XLI]), ходит, просит прощения у природы. Ей снятся в кошмарах переломанные ею кусты сирени. Забредшую в чужое имение дворянку Ларину набожная прислуга поместья Онегина приняла за юродивую и поэтому ничтоже сумняшеся пустила в барские покои. Там, просмотрев онегинские пометки в книгах незнакомого для неё жанра, которые Онегин читал бездумно, «меж печатными строками» [8, XXXVI], и потом «задёрнул траурной тафтой» [1, XLIV], Таня вновь, как и в сцене письма, засомневалась в предмете своего вожделения. А ведь, разобраться, – эти два персонажа всё ещё толком не знают друг друга. Впрочем, импульс этих сомнений угас так же быстро, как в первый раз.
По приезде в столицу Таню нашел идеальной лишь какой-то «печальный шут». «Золотая молодёжь» того времени «архивны юноши» про неё говорили «неблагосклонно» [7, XLIX]. Эти «женихи всех невест, влюблённые во всех женщин», как утверждал Фаддей Булгарин, волочилась за всеми девушками, у которых только что «нос не на затылке». Если бы сельская девочка была просто некрасивой, столичные ловеласы её бы проигнорировали. Получается, внешний вид [2, XXV] Татьяны Лариной был просто невероятно отталкивающим. Что-то особенно уродливое в её образе заставляло занятых поиском «лёгкой добычи» ровесников посреди бала, на фоне большого скопления молодёжи, «чопорно глядеть» на неё и даже злословить, – так, что это потребовало отдельного упоминания. Нельзя забывать, что в «Онегине» Александр Сергеевич тщательно подбирал синонимы фактически к каждому слову. Наша задача отнестись с уважением к его труду.
Через два года скитаний по России Онегин очутился в столице. В свои двадцать шесть лет он не был женат, не имел цели в жизни, не увлекался творчеством и поэтому не знал чем занять свой досуг, нигде не служил и даже не овладел никакой профессией [8, XII]. С такими асоциальными установками и привычкой жить за чужой счёт он стал бы, возможно, прекрасным декабристом, однако никудышным мужем или другом. Это обстоятельство окончательно обнуляет остатки мнимого драматизма финальной части произведения. И вызывает искреннее недоумение относительно того, как советская литературная критика (которая героизировала исключительно идейных, бескорыстных и честных людей труда), могла всерьёз рассматривать персонажа с такими убийственными характеристиками на одном уровне со старательно идеализируемой этой же критикой Татьяной Лариной. Валентин Непомнящий «печальные результаты» советской пушкинистики объяснял «попыткой длину окружности измерить линейкой» [Непомнящий, 133, 134], применением «академического» способа анализа, когда вместо того, чтобы соотнести произведение с жизнью, «смотрят в книгу» [Непомнящий, 143]
На балу Онегин случайно встречает своего дальнего родственника-инвалида князя N и выясняет, что тот богат и при этом не имеет наследников, а это открывает перед Евгением возможность со временем вновь разбогатеть. Женой князя оказывается та самая Татьяна из деревни, на которую денди теперь смотрит как на средство обогащения. Онегин знает как это приятно, – вступать в богатое наследство и для исполнения этой цели решает действовать через княгиню. Он открыто и настойчиво повсюду «гонится» [8, XXX] за ней, но влюблённой Тане удаётся профессионально притворяться. «Сурово» окружив себя «крещенским холодом» [8, XXXIII], она его в упор его не замечает. Такая неискренность вызывает удивление даже у опытного ловеласа, привыкшего к проказам «красоток записных». Онегин пишет княгине состоящие из сентиментальных шаблонов письма, в которых размышляет исключительно о себе, стереотипно предлагает ей, замужней женщине, адюльтер, жалуется на свою судьбу, стенает и кривляется:
«Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви…
А между тем притворным хладом
Вооружать и речь и взор…». Ни о какой искренней, возвышенной и творчески наполняющей любви (как у Ленского к Ольге или Пушкина к России) в его посланиях нет и речи. Это полные корысти, скрытого презрения и попыток манипуляции письма «неисправленного» [8, XL] бездельника к больному и зависимому от него человеку. В них нет даже предложения о замужестве: «я утром должен быть уверен, что с вами (лишь) днём увижусь я», зато, например, в одном из них двенадцать раз повторяется местоимение «я». Князь-инвалид не может не замечать эти открытые домогательства, но тем не менее на них не реагирует. Возможно, ему приятно что профессиональный ловелас оказывает внимание его больной супруге. Евгений привык к отказам [4, X], однако в данном случае речь шла о значительном наследстве возрастного князя, от которого нельзя было просто так отступиться. Он был крайне раздосадован неудачей, его нервная система искала выхода нереализованному потенциалу, в результате он принялся снова, как когда-то [1, XLIV], «без толку, между строк» [8, XXXVI] читать все подряд книги, которые оказались под рукой. В медицинской терминологии это называется смещённой активностью.
Так прошло полгода. Настала весна. У Евгения созрел новый план. Он помнил как индифферентно Татьяна отреагировала на убийство её «брата» [4, XVI]. И решил действовать проверенными методами, – дойти в своих домогательствах Татьяны до совершенного неприличия, вынудить этим князя вызвать его на дуэль, а после, с одинокой влюблённой в него вдовой, он бы как-нибудь совладал. Евгений без приглашения приезжает в дом князя, врывается без стука в спальню княгини и устраивает полуодетой замужней женщине демонстративную сцену объяснения в «любви»: стоя на коленях, «жадных уст не отымает» от её руки [XLII]. Застигнутая врасплох княгиня в волнении выговаривает ему разрозненными фрагментами бульварной беллетристики: торжественно укоряет жаждой скандалезной славы и тут же восхищается его загадочной «прямой честью», патетически принижает любовь как чувство и одновременно признаётся в любви. Затем не отнимая своей руки от его уст (!), декламирует, что будет век верна другому и в соответствие со стереотипами из бульварных книжек убегает.
При иных обстоятельствах слушая знакомый по сентиментальным романам набор штампов, Онегин впал бы в тоску. Однако на кону у «пасмурного чудака» [6, XLII] было новое наследство. Поэтому офранцуженный бездельник по-настоящему раздосадован, он реагирует «бурными ощущениями» [8, XLIII]. Слышится звон шпор пропустившего эту трагикомичную сцену князя-инвалида.
Можно уверенно предположить чем в безумном, существующем в основном по биологическим законам в соответствии с бездумно скопированными европейскими стереотипами обществе мог продолжится роман. Князь-инвалид безвыходно вызывает хама на дуэль, где в ходе этого модного французского ритуала погибает под недрогнувшей рукой «неисправленного» родственника. Тот через короткое время вступает с Татьяной в официальный брак и таким образом получает долгожданный доступ ко всем ресурсам убитого им «родственника и друга» [8, XVIII].
Столичное общество Онегина не преследует, поскольку его мысли и поступки выглядят с его законами и порядками довольно гармонично. Наоборот, ловелас видит, что «сочувствие общества на его стороне» [ср. Абрамович, 178-179]. Многие его жалеют: «Бедный Онегин, как он должен был страдать, когда князь испустил последний вздох!», «Он принёс себя в жертву, спас юную девушку от тирана-инвалида!», «Какое великодушие не оставить вдову убитого одинокой!», распускают сплетни о покойном и даже завидуют.
Если князь N оберегал и заботился о своей незрелой жене, то Евгений Онегин ею пренебрегает и открыто пользуется. Вместо полноценного гармоничного, творчески наполняющего, полного любви и уважения супружества у них деструктивные миражные отношения. Татьяна Ларина оказалась в обстановке, в которой ей приходится по-настоящему выживать. Сумеет ли она быстро повзрослеть, научиться осознанному и ответственному отношению к жизни, обрести союзников и договориться с врагами или исчезнет в тени привыкшего к жизни за чужой счёт беспринципного офранцуженного денди, теперь зависит только от неё самой.

Заключение
Валери утверждал, что «наилучшим является такое произведение, которое дольше других хранит свою тайну». При этом произвольное число толкований этой тайны делает число смыслов художественного творчества равным числу его читателей. А это обесценивает произведение искусства и выставляет его бестолковым [Скафтымов, 141]. Более того, настоящее искусство является совместной деятельностью автора и читателей по передаче заложенных в произведение чувств и эмоций [Толстой, 64]. В итоге каждому грамотному читателю необходимо ориентировать себя на аутентичное понимание авторского замысла.
Не вся литература полезна для чтения, часть её, по выражению Александра Сергеевича, просто «опасна», и это означает, что с ней, вероятно, лучше даже не знакомиться. Зато при чтении гениальных художественных произведений здоровая поисковая активность и чувство самосохранения должны заставлять читательскую аудиторию нормировать свои суждения на адекватное цельное и однозначное понимание авторского замысла, оставляя общее впечатление о художественном произведении на откуп нюансам субъективности его восприятия. По этой причине так важно было разобраться в авторской задумке самого лучшего творения Александра Сергеевича Пушкина.
В сюжет следует внедрить размышления влюблённых в Россию Владимира Ленского и самого автора о постулатах консолидирующей популяцию национальной идеи, которая способна измеримо изменить к лучшему жизнь страны и в перспективе – всего человечества [Манифест]. А ведь «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».
В базисном исследовании предлагается двенадцать тезисов, которые Александр Сергеевич Пушкин заложил в канву своего самого любимого выстраданного многолетним трудом произведения. Евгению Онегину так же можно вложить в уста полезную риторику. К примеру, размышления о том, что если бы они с Ленским по русской традиции подрались, на следующий день обнявшись пили бы квас. И, заглянув смерти в лицо, могли бы задуматься о том, чтобы изменить свою жизнь и судьбу окружающих поместий, могли бы попытаться начать с малого.
С учётом сделанных замечаний требования к партитуре художественной постановки «Евгений Онегин» очень высоки. Аналогично заявленной Пушкиным поэтической «болтовне», «болтовня» музыкальная должна привлекать своей красотой, масштабностью и великолепием. По этой причине за основу либретто можно взять партитуру П. И. Чайковского к одноимённой опере.
Предполагается много красивых природных сцен, фольклорных зарисовок. Можно попробовать объединить кардинально отличающиеся черновую и окончательную редакции Песни девушек из третьей главы.


Список источников
Studia Litterarum / 2019 том 4, № 1214. СЮЖЕТ ДУХОВНОЙ «ИНИЦИАЦИИ» ГЕРОЕВ В РОМАНЕ «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН», 2019 г. В. Ю. Даренский. Луганский национальный университет им. Т. Шевченко, Луганск, Украина (ЛНР). DOI: 10.22455/2500-4247-2019-4-1-214-235
Абрамович С. Л. Пушкин в 1836 году (Предыстория последней дуэли). — М.: Наука, 1985. — С. 206
Байрон Джордж Гордон. Сочинения в 3-х томах. М.: «Худож. лит.», 1974. 576 с.
Батюшков К. Н. Прогулка по Москве // Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе / АН СССР; Изд. подгот. И. М. Семенко. — М.: Наука, 1977. — С. 602
Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти т.  — М.: Худож. Лит., 1981. Т. 6. Статьи о Державине; Статьи о Пушкине; Незаконченные работы. 1981. 678 с.
Записки очевидца: Воспоминания, дневники, письма / сост.
М. Вострышев. М.: Современник, 1989. 719 с.
Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий: Пособие для учителя. — Л.: Просвещение, 1983. — 416 с.
Манифест человеческого общества / Владислав Львович Пантелеев [б. м.]: Издательские решения, 2024. 34 с. ISBN 978-5-0064-1938-4.
Набоков Владимир. Комментарий к роману Евгений Онегин. СПб.: Искусство-СПб / Набоковский фонд, 1998. ISBN: 5-210-01490-8.
Непомнящий В.С. Пророк // Новый мир. – 1987. – № 6. – С. 272.
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 17 т. Т. 6. М.: Воскресенье, 1995. С. 700.
Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Введение в литературоведение. Хрестоматия. М., 1988. С. 175.
Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Том 30. Произведения 1882–1898 Государственное издательство «Художественная литература», 1951.
Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. Л.: ACADEMIA, 1924. С. 139.
Успенский Г. И. Полн. Собр. Соч., т. VI
Элегия «Я, не видав тебя, уже была твоя…» / пер. М. Лозинского. Электронная библиотека «Литмир». URL: https://litmir.club/br?b= 222274&p=164 (дата обращения: 02.08.2024).