роман Красавчик трилогии Благодарю... Гл. 4

Глава 4
НИИ
                Свет полон горошин, которые издеваются над бобами.
               
                Зависть ещё непримиримее, чем ненависть


Мама работает в Научно-исследовательском институте прикладной физики*, расположенному по соседству. На работу мы ездим вместе, она выходит на две остановки раньше. Я нахожусь в невестинском возрасте, и мы часто шепчемся. Правда, иногда приходилось жалеть, что откровенничала с ней. Воспользовавшись информацией, мама способна уколоть каким-нибудь замечанием, от чего я страдала. Поскольку близкой подруги по-прежнему нет, мне приходится делиться с ней своими душевными тайнами.
-------------------------------------------
* НИИ прикладной физики, адрес: шоссе Энтузиастов, дом 46/2. Ныне – АО «Научно-
производственная организация “Орион”». Вторая площадка НИИ ПФ была отстроена на излёте социализма, находилась в Вешняках и имела название “Орион” (Дополнительно в Примечаниях).

Работа в НИИ считается престижной. Я вообще не поверила своему счастью, когда при распределении получила столь выгодное предложение. В группе счастливчиков было всего три человека, нам все завидовали. Меня распределили в научно-исследовательский институт благодаря тому, что в этой системе работали родители. Позже выяснилось, что не только из-за этого – через три года КГБ выслало мне Приглашение на работу, а отбор сотрудников у них идёт через учебные заведения. О том, какое это счастье и удача, говорить излишне. Здание Научно-исследовательского института прикладной механики* имеет внушительные размеры. Главный корпус возвышается над двумя по бокам, где проёмы окон украшает вычурная лепнина на тему науки и знаний.

С самыми радужными мыслями я подошла к солидному портику института и поднялась по ступеням наверх. По обеим сторонам от двери красовались огромные светильники с несколькими рядами ламп, как у Большого театра. Массивная дверь со старинной ручкой в виде канделябра поддалась с трудом. Научная среда как никакая другая соответствовала моим внутренним устремлениям. Мне нравилось величественное здание в стиле сталинского ампира, в котором находился институт, мраморные лестницы, просторные пролёты маршей этажей, внутренняя отделка деревом и паркет, местами истёршийся множеством обладателей научных степеней. Культура людей вызывала уважение. Единственное место, где находились обычные люди – столовая и буфет. Даже в такой организации буфетчицей работала пожилая женщина, у которой на лице было написано “торгашка”. Именно так – пОшло, но зато правда. В институте есть и рабочие цеха и шоферская, но этих ребят я не выделяла среди всех, значит, даже уровень простых людей был достаточно высоким. Наверное, из-за того, что их тоже тщательно отбирали, прежде чем взять на работу.

Помню какую-то суету сразу по приходе в Отдел кадров НИИ. Приятная ухоженная блондинка Юля с высокой изящной причёской как у диктора телевидения или артистки, и отточенными до совершенства длинными ногтями с очень необычным блестящим маникюром, стала при мне обзванивать места, где требовались люди. Я не поняла в чём дело, ведь я пришла устраиваться в библиотеку. Отдел программистов – новая специальность для страны – жаждал видеть новичка в своих рядах. Юля стала уговаривать – там много молодых ребят, зарплата выше и перспектив больше; сходи, посмотри обстановку. Ответила кадровику, что в технике я полный ноль и вообще с математикой большие проблемы; они со мной замучаются. А тупицей быть среди них не очень-то хочется. Второе место – отдел экономистов. Там ты точно справишься – сказала она – делопроизводство это почти библиотечное дело, к тому же фронт работ узкоспециализированный, будешь отвечать за какой-то один участок, работой сразу не нагрузят, будут ждать, пока освоишься. Только позже я поняла, почему она так упорно отводила меня от библиотеки. Напрямую сказать не могла и пыталась всеми способами не дать мне направление именно туда. Я отказалась от предложений на том основании, что мечтаю работать именно в библиотеке, переучиваться на что-то другое не желаю, и уверенно буду себя чувствовать только там.

Юля сказала – ты дома всё же взвесь все “за” и “против”, может быть, и надумаешь, а я поговорю, чтобы тебе дали не 100 рублей оклад, как всем, а 110. Сама понимаешь, это не 70, как в библиотеке. Почему-то она была очень во мне заинтересована – не могу объяснить, чем это было вызвано, ведь мы друг друга совсем не знали. Или её внешняя располагающая манера общения распространялась на всех без исключения нанимающихся на работу. Не знаю. При всей её привлекательности искусственного порядка – она, скорее, очень ухожена, чем красива, у Юли был один существенный недостаток – свободный пиджак скрывал горбик. Но он как-то терялся под напором её обаяния.

Несмотря на уговоры, я осталась при своём мнении и, как только все формальности были соблюдены – приступила к работе. Коллектив сначала показался мне интересным. Самое главное, что из молодёжи я оказалась не одна – месяц назад практически сразу после окончания учёбы устраиваться на работу в институт пришла Ира Мишкова, которая тоже закончила Библиотечный техникум, но после 10-летки, и соответственно, она старше меня на год. Девушка уже освоилась в коллективе. Думала, что возраст сблизит нас, тем более, что в институтских стенах я ещё не ориентировалась и она вполне могла меня сопровождать, показывая территорию. Но Ира сразу же повела себя отстранённо, всё время находилась со старшими коллегами и смотрела им буквально в рот. Такое положение вещей необъяснимо, но я постаралась принять это спокойно. Постепенно все сотрудники Отдела информации, к которому относилась библиотека, стали мне знакомы – либо они сами заглядывали к нам, либо меня с поручениями посылали в кабинет редакторов, в кабинет переводчиков и машинописное бюро.

Но идиллия работы, которая априори приносила мне удовольствие, за исключением ранних подъёмов (районные библиотеки работают с 10 часов) и должна была обеспечить деньгами для очень нужных вещей – сапог и шапки, продолжалась недолго. Не прошло и двух месяцев, как по восторгам по поводу удачного распределения был нанесён сокрушительный удар. И прекрасное назначение, и приближенность к самым передовым разработкам в мире и СССР в области науки – всё это великолепие померкло. Вот почему Юля из Отдела кадров так активно отговаривала от назначения в библиотеку! Во-первых, одного специалиста уже направили, а во-вторых, склочный характер старой девы Светланы Васильевны Тарасовой известен всему институту. Впрочем, это качество написано у неё на лице.

Тщедушное создание невысокого роста с высохшими от злобы руками, ногами и таким же эфемерным телом, имело неприятный скрипучий голос. Она находила в самом обычном мужчине или женщине черты, над которыми можно поиздеваться, выставив человека в некрасивом свете. Если бы не сарказм, насмешку можно было принять за иронию. Систематическое выпячивание плохих качеств людей вскоре заставило меня сменить взгляд на этого человека – увы, в людях она видела только плохое. При этом постоянно хвалила себя, но кроме занимаемой должности, никаких оснований для этого нет. Положение заведующей позволяло ей держать осанку и демонстрировать величественный взгляд свысока абсолютно на всех. Когда она смеялась, обнажался ряд мелких зубов с щербинкой посередине. Её маленькое детское личико усеяно старческими не по возрасту морщинами, хотя ей едва за сорок. Все сотрудники подобострастно смотрели на начальницу, и её вполне устраивал такой оборот.

Наверное, дослужиться до администрирования в такой структуре действительно непросто. Но я не склонна была преувеличивать значимость этой фигуры. Мне казалось, что начальство должно ценить сотрудника за те знания, которые он получил. Я с удовольствием выполняла определённый мне объём работ. Сначала Светлана пробовала новенькую на разных видах библиотечной деятельности и смотрела, что у меня лучше всего получается. Я очень старалась. На каком-то этапе она пригласила меня в свой закуток. Именно закуток вместо кабинета – просто отгороженное стеллажами от основного помещения, где сидели остальные сотрудники библиотеки, небольшое пространство в самом дальнем углу книгохранилища. Там стоял массивный письменный стол, расположенный у самого окна, и два стула. В своём импровизированном кабинете Светлана Васильевна почти не находилась – ей было скучно одной. Гораздо чаще она сидела за центральным столом или просто стояла посередине библиотеки и что-то рассказывала. Она постоянно что-то говорила и говорила. Вообще, оказалось, что на работе люди в основном не работают, а общаются.

Познакомившись с заведующей, обладающей властью, я впервые осознала, какое значение в жизни имеет статус человека. Её априори все уважали. Хотя уважать абсолютно не за что! То, что она знала фонд как свои пять пальцев, – так любой на её месте, отработав столь продолжительное время, будет знать книжный фонд наизусть. Странным было бы не знать. То, что она иногда демонстрировала манеры – тоже естественно, ведь она человек с высшим образованием, тем более гуманитарным, что обязывает. К тому же она женщина, а женщины внимательны к таким атрибутам поведения, как манеры, жесты и правильная речь. Позже, когда начались притеснения, я разочаровалась не только в людях старшего поколения и не только в женщинах – я разочаровалась в обществе, которое позволяет безнаказанно унижать человеческое достоинство. Значит, такое отношение – в порядке вещей. А на мой взгляд, наоборот – статус обязывает человека вести себя порядочно, проявляя свои лучшие качества, ведь мы строим коммунизм и самые образованные и умные люди в СССР становятся руководителями.

Прямой противоположностью Тарасовой является начальник Отдела информации Иванов. Положение в обществе которого отражается в его поведении и повадках, хотя как раз с виду он очень простой. Но только с виду. Как только Иванов открывает рот – его интеллектуальный уровень затмевает всё вокруг. Каждый раз ему приходится спускаться к нам, простым смертным, и отчётливо видно, что для того, чтобы это сделать – ему надо совершить над собой усилие. Вращаться в высоких сферах весьма прибыльно во всех смыслах – начальник принадлежал к элите советского общества и всячески это демонстрировал. Значительность была написана на его круглом лоснящемся лице, он терпеливо сносил подобострастные взгляды подчинённых и особенно млел от красивых женщин, каких в его отделе присутствовало не две и даже не три. Наблюдать такую красоту в непосредственной близости от себя – уже радость.

У этих людей всё солидно – их привозил на работу личный шофёр, они иногда являлись пред ясны очи самого высокого начальства министерства – ведь Директор института мог не знать всех нюансов научных разработок своих подчинённых. Жили такие люди в особенных домах где-нибудь ближе к улице Горького (ныне Тверской) и владели просторными квартирами с консьержками на входе. Домочадцы могли себе позволить роскошь дореволюционных времён. У этих людей нет необходимости занимать деньги – перехватить у товарищей до получки на красивую вазу или костюм. Они ходят в гости только к таким же важным персонам, как и сами. Но самое главное заключается в том, что такие люди двигают ход самой истории и непосредственно направляют научно-технический прогресс.

Но и этим заоблачным людям необходимо общение. Поэтому Иванов изредка посещал библиотеку и развлекал кажущимися нам небылицами случаями из своей высокопоставленной жизни. Возможно, и на молодёжь он хотел произвести впечатление. Входя в библиотеку, он с удовольствием смотрел на нас с Ирой и говорил: “До чего хороша юность!”. Как-то, разомлев от взгляда на меня, он стал фамильярничать – протянул руку, потрепал слегка по щеке и произнёс: “Персик, настоящий персик!”. И теперь всякий раз, входя в библиотеку, не при Ире, он говорил мне: “Персик, настоящий персик!”. Начальник важно передвигался по территории отдела или – редко – института, и солидно нёс своё круглое, как шарик, тело, которое располагалось в пространстве больше вширь, чем ввысь. Иванов рассказывал о своих увлечениях и в том числе, об охоте. “Куропатки такие дуры! – говорил он. – Их можно завалить с близкого расстояния. Сидят, облепив всё дерево. Стреляю – упала одна, остальные сидят, как ни в чём ни бывало. Потом вторая – брык вниз. Ещё одна – брык вниз. И так можно перебить всех до последней”. Рассказывал и о зарубежных поездках, он какой-то редкий специалист по Китаю, издал несколько книг и монографий. То, что имеет звания и награды – само собой разумеющийся факт, на такие должности назначают людей только с определённым набором заслуг.

Заместителями начальника отдела числились два человека, которые располагались в кабинете самого Иванова – заместитель по научно-технической части Николай Андреевич Будников, он сидел слева у окна в глубине кабинета, и Ия Владимировна Би****ва, заместитель руководителя по печати, она сидела справа напротив Будникова и рядом с Ивановым.
Будников, не так давно добравшийся до пожилого возраста интеллигент с манерами западных светских персон, даже ходил как-то по-особенному. При этом – абсолютно демократичный в общении человек. Николай Андреевич постоянно курсировал в командировках по городам и весям Советского Союза, а также допускался к загранпоездкам. Он был безупречно одет и чем-то напоминал Андрея Миронова из фильма “Бриллиантовая рука”, только более возрастного. Подтянутый и подвижный, в меру деловой, галантный и сдержанный в эмоциях. При этом у него на лице всегда играла обворожительная полуулыбка Моны Лизы.

Второй заместитель – главный редактор Отдела информации пожилая Ия Владимировна Би****ва. Она тоже была – само очарование. Возможно, на оптимистическом настрое приближённых сказывался финансовый достаток, что делало их счастливее. Ия Владимировна постоянно шутила, была не в меру активной и, как уже говорилось, – весьма жизнерадостной дамой. Как увидим позже – такое отношение к жизни на данном этапе могло быть следствием определённых намерений, можно сказать – это была всего лишь поза, чтобы добиться своей цели.

Несмотря на явные признаки старения, её внутреннее мироощущение соответствовали моему возрасту. В библиотеку она не входила, а врывалась – стремительная и лёгкая, а звонкий голос, иногда переходящий на фальцет, заряжал всех хорошим настроением. Она никогда не говорила ни о чём плохом. А когда об этом говорили другие, не вступала в дискуссию. Казалось – она видит мир только в розовых тонах. Но в любом случае, она была солнышком Отдела информации. Внешность женщины с очень необычным именем, эталон женской красоты – среднего роста, с маленьким лицом, небольшими искрящимися глазами, аккуратным симпатичным маленьким носиком и чувственными губами красивой формы. У Ии Владимировны плечи узкие, высокая полная грудь, талия на зависть молодёжи, а бёдра широкие – классическая обворожительная женская фигура, которую любят рисовать художники. Возможно, у неё были полноватые ноги как продолжение широких бёдер, но длинное платье скрывало их. А то, что открывалось, радовало глаз безупречной формой – приятной полноты икры, а также тонкая щиколотка и маленький размер ноги, что в Средние века считалось главным достоинством женщины. У меня тоже миниатюрная ножка, у всех сверстниц больше и даже есть значительно больше, как у мужчин. При этом девушка может быть и невысокой. Ия сразу обратила на это внимание и спросила: “У тебя 35 или 36 размер обуви?”.

Вообще, сразу стало понятно, что женщина приглядывается к нам с Ирой. Впоследствии узнала причину такого интереса – у Ии Владимировны взрослый сын. Она специально вызывала на разговор и слушала, как мы с Ирой рассуждаем. Или рассказывала очередную историю всем библиотекарям и узнавала наше с Ирой особое мнение: “А вы что думаете по этому поводу, молодёжь?”, и внимательно слушала ответы. К тому же надо признать, что Ира, несмотря на похожесть фигур с Ией Владимировной, что могло автоматически вызывать у пожилой женщины симпатию, значительно уступала мне во внешности и в интеллекте. Именно это обстоятельство и решило мою участь – Ия Владимировна стала оказывать мне знаки внимания. Особенно я тушевалась, когда, радуясь по какому-либо поводу, она вдруг начинала меня обнимать, прижимая очень-очень тесно к себе, как родную. Меня мама так не обнимает. Даже целовала в щёчку! Откровенные лобызания я отнесла за счёт того, что женщина ко мне неравнодушна. Она присматривалась, принюхивалась и посредством ощущений пыталась понять, насколько я соответствую её требованиям. Она невольно (или вольно) подбирала невесту своему сыну! Практически хулиганские моменты были похожи на подростковые выходки, которые и являлись тактикой, которую она выбрала для определения качества предполагаемой невестки, а поскольку я была в неведении её планов, то считала бесшабашное поведение просто её качеством.

По-юношески раскрепощённая, она контрастировала со строгими дамами коллектива. Однажды Ия Владимировна тихо впорхнула в библиотеку – это тоже её манера, всё делать аккуратно и без лишнего шума – и увидела меня, идущую ей навстречу. Когда мы поравнялась, она с радостным вскриком неожиданно сгребла меня в охапку, подняла вверх и прокрутила оборот вокруг своей оси. Как пушинку. Женщина открыто меня любила и не стеснялась проявления своих чувств. Позже, замечая придирки со стороны Светланы, она стала меньше улыбаться, а иногда встревоженно смотрела в мою сторону. И тогда лицо Ии Владимировны становилось совсем обычным. Как будто туча тревоги акварельными красками размывала красивость её лица.

О том, кем же является на самом деле самая весёлая сотрудница Отдела информации, я узнала только накануне её юбилея. Она торжественно пригласила библиотекарей на празднование знаменательной даты к себе домой и слишком заинтересованно допытывалась – смогу ли прийти именно я? Субботние занятия в институте и первые признаки болезни помешали сделать правильный выбор. В самый последний момент я отказалась, не желая заразить сотрудников гриппом. Ия Владимировна, отчаявшись, решила раскрыть передо мной карты, и сказала прямым текстом: “Кирочка, ты мне очень нравишься, я хотела познакомить тебя с моим сыном. Я уже сказала ему, что в моём коллективе работают две девушки, ты скоро их увидишь”. Поблагодарив её за тёплые слова, я добавила: “Давайте как-нибудь в следующий раз”, хотя понимала, что следующего раза может и не быть. При каких условиях мы ещё могли встретиться с этим молодым человеком, если он занят исключительно наукой, девушками не интересуется, в театры не ходит? Правильно – с ним можно увидеться только в домашней обстановке! Отдельно без повода приглашать меня в гости не станут – я тем более откажусь, так как всё это будет смахивать на сватовство. Сейчас или никогда. Я сама выбрала второй вариант и, возможно, упустила свою судьбу...

Би****ва оказалась женой сотрудника аппарата ЦК КПСС. На работу её доставляла служба мужа, все члены семьи находятся под покровительством государства. Это значит, что если бы я стала женой Александра Би****ва – так звали молодого человека – я тоже пользовалась привилегиями. Живёт семья в Доме правительства. Две домработницы готовят еду для семьи и убирают. Для дачи на летний сезон Би****вым выделяют рабочих, которые помогают обустроиться и налаживают дом на лето. На правительственных дачах – другой контингент обслуживающего персонала. Неуёмная энергия Ии Владимировны, несмотря на присутствие в доме прислуги, рвётся и в домашнем хозяйстве себя проявить. Как-то она рассказывала, что захотела поправить гардины и вскарабкалась на подоконник – он высокий, широкий, рамы деревянные, окна громадные. Страшно. Но всё же поправила, что хотела...
Лишь гораздо позже я удивилась, что женщина из высшего общества, приближённая к Верховной власти, могла заинтересоваться девушкой, живущей в коммунальной квартире, а значит, не совсем благополучной. Её ничто не остановило в желании видеть меня членом своей семьи. Ничего, ровным счётом ничего! С сегодняшних моих позиций рассматриваю такое поведение как безрассудство – она брала кота в мешке. Видимо, отлично развитая интуиция позволила увидеть хорошую перспективу отношений. Она права – всё было бы замечательно, и я оправдала бы ожидания всех, включая её высокопоставленного мужа. Кто, как не я, могла соответствовать им во всём?
Жизнь распорядилась иначе.

Познакомившись столь тесно с влиятельными людьми, я заметила, что все они без исключения имеют семью. Неужели одинокими бывают только абсолютно безответственные мужчины и легкомысленные женщины? Даже заместитель начальника, почти безобразный внешне Удод, и тот был женат. Непонятно, как такого зануду терпела жена? Но при этом дежурная улыбка – непременный атрибут хорошо воспитанных людей – всё же присутствовала, и галантные жесты в отношении женщин – воспитание довоенного поколения – тоже. Сорокалетние мужчины вели себя уже по-другому. А жаль!..

Холостой образ жизни стал мною восприниматься как печать неудачника, как следствие плохой генетики, когда лень и апатия заменяют настоящую осмысленную жизнь. И это даже не связывалось с асоциальным поведением – пьянством, дебошами, скандалами и драками. Нет, человек мог быть тихим и порядочным, но если у него отсутствовало стремление иметь семью – значит, в структуре клеток головного мозга или души имелся какой-то надлом, изъян, какой-то крючок, связанный с деградацией рода. Он-то и не давал (природа умная!) развиваться такому естественному для любого человека желанию продолжить свой род.

Иванов часто рассказывал о внуках от двух сыновей, с ироничным, как всегда, подтекстом. Удод, близкий к нему по возрасту, тоже имел внуков. Будников моложе всех, но у него дочь и стать дедом ему проще остальных, и он тоже внуками гордился. Только у одной Ии Владимировны ещё нет ни невестки, ни внуков. Она поздно вышла замуж – дождалась самый лучший вариант! – и сын родился позже, чем у других. Теперь она возлагала самые большие надежды на своё чутьё, поскольку сын своё холостое положение не считал проблемой и не знакомился с противоположным полом из принципиальных соображений. Тема любви его не интересовала вообще. Забегая вперёд, скажу, что на юбилей Ия Владимировна пригласила далеко не всех сотрудников Отдела информации. Потом в библиотеке долго обсуждали прекрасно проведённый вечер, богатый стол, солидного мужа и отстранённого от общего веселья сына. И опять по какой-то неожиданной случайности – у меня не получилось посмотреть фотографии с юбилея, чтобы увидеть этого Александра и узнать, что же он собой представляет. В первый раз я отправилась в санчасть за справкой для вечернего института, а второй раз, когда Ия Владимировна принесла фотографии лично для меня – от библиотеки взяли человека для дежурства в столовой. Существовала такая практика – в помощь для мытья посуды из каждого отдела института по скользящему графику отправляли в столовую сотрудников. Надо было стоять рядом с моющим аппаратом и на выходе из него принимать и раскладывать по ранжиру тарелки.

Но всё это было гораздо позже. А пока я только вживалась в коллектив, и удавалось мне это с большим трудом. Институт с полувоенной дисциплиной – как может показаться нормальному человеку на первый взгляд – представлял для молодой девушки наибольшую сложность. Но это не так. Наоборот – ограничительная система и приближенность к передовой науке оказывали на меня завораживающее действие. А препятствия встретились совсем на другом пути. Я считаю себя человеком, который легко сходится с людьми. К тому же, в безответственности упрекнуть меня сложно. Специальность я выбрала себе сознательно. Так почему же в результате мои вроде бы неплохие качества оказались невостребованными на первом месте работы – вот в чём вопрос! Слишком подозрительное отношение вызывала моя внешность? хорошая одежда? подчёркнуто вежливое отношение ко всем? благополучная семья? Чем я могла так сильно отличаться от окружающих, чтобы вызвать к себе антипатию? Я думала, что строгость в рабочей обстановке уместна. И я раньше полагала, что человека ценят за его качества, а не за подобострастие к начальству. Критерием оценки должна служить моя профессиональная компетентность, но как бы я хорошо себя ни проявляла – в ответ получала только критику.

Может быть, всё дело в Ире? Она раньше пришла в библиотеку, потому что нуждалась в деньгах для семьи. Моя финансовая свобода – а попросту отпуск после учёбы – насторожили людей. За Иру стала хлопотать мама, которая пришла в институт и описала своё тяжёлое семейное положение. В семье нет отца, кроме Иры, у неё есть сын 9 лет, ей трудно содержать и воспитывать двоих детей. Она попросила прибавку к зарплате и Светлана пообещала, что в обход всех правил при первой возможности это сделает. В итоге к Ире стали относиться бережно, как к дочке, и делать поблажки то в одном, то в другом. А я превратилась в падчерицу. Не только трудная часть библиотечной работы – обработка книг – стала моей обязанностью, но и поездки в коллектор, где надо таскать тяжёлые пачки книг, а также пусть и редкие, дежурства в столовой. Иру обособили от обычной рутины и, похоже, такое положение её удовлетворяло. Несмотря на особые условия, я наблюдала, как нелегко ей давались другие занятия – с усилием и гримасой неприязни она забиралась на стеллажи, когда приходилось расставлять книги в фонде. Даже просто наклониться для неё было проблемой. Она настолько разленилась в своей роли опекаемой, что даже обычные занятия стала воспринимать как наказание. Вопрос – ценил ли человек то, что путём унижения добилась для неё мама, и насколько приятна ей была всеобщая снисходительность? Ответ – нет. Своим отношением к делу она обесценила то, что вертелось вокруг неё.

На фоне белоручки Иры моя деятельность выглядела как рабский труд. Но если бы всё ограничивалось только несправедливым распределением обязанностей! Огорчало прежде всего, жестокое обращение коллектива. С замухрышкой Ирой всё понятно – ей на руку привилегированное положение. Но почему вслед за Светланой признаки скептического отношения ко мне стала проявлять и, по сути, лимитчица Людмила? Уж кто-то, а она должна помалкивать и знать своё место.

Вот такая сложилась неординарная ситуация. Много лет спустя, обнаружив хроническое невезение, я сделала вывод о том, что со всякими неоднозначными ситуациями в своей жизни каким-то образом связана моя судьба*. Анализируя сложившуюся ситуацию, только недостаток жизненного опыта не позволил тогда увидеть истинное положение вещей. Всё дело было в зависти – красивые девушки всегда находятся в эпицентре внимания и это не может не задевать других представительниц прекрасного пола. К тому же предметом ненависти являлась полная семья. У одинокой Светланы нет семьи, у Иры нет отца, а у Люды больной муж и надоедливая свекровь. И только у одной Киры всё в ажуре. Ну как тут не позавидовать?
------------------------------------------
* “Даже если вы всё объяснили крайне доходчиво, обязательно найдётся тот, кто всё поймёт совершенно иначе” (Закон Мэрфи).


У библиотеки были друзья-мужчины, которые частенько заглядывали на огонёк – их привечала Светлана. Слово “привечала” не из её лексикона, скорее, она просто позволяла им присутствовать вместо того, чтобы прогнать. И это можно рассматривать как честь. Мужчины запросто без стука входили в служебное книгохранилище, шествовали через просторный холл и располагались напротив стола Люды, который был расположен ровно посередине среди столов, за которыми сидели сотрудники. Мужчины явно красовались и ненавязчиво рассматривали пополнение библиотеки в лице нас с Ирой. А также заходили мужчины нашего Отдела, среди которых самыми яркими представителями были художники. Я постоянно ловила на себе обожающие взгляды. От них шли нескончаемые комплименты. Чувствовалось, что мужчины хотят произвести на тебя впечатление и – о, немыслимое счастье! – подружиться с тобой.

Но один из художников действовал исподтишка, чем меня очень сильно пугал. Когда я расставляла карточки в каталоге, то сидела за отдельно стоящим столом на самом ходу при входе в библиотеку и была скрыта от других. Константин, проходя за моей спиной, останавливался и, наклонившись, целовал сзади шею у самой кромки волос. Чужой человек и такая возмутительная фамильярность с новой сотрудницей!.. Я вспыхивала и готова была на него накричать, но усилием воли сдерживалась. Мужчине около 35 лет, он страдал повышенным вниманием к противоположному полу, даже несмотря на то, что был женат на очаровательной женщине, кандидате наук и имел двух сыновей-погодков. Но извращённая натура требовала выхода. Мне было стыдно за его красавицу-жену, он просто её позорил. Скабрезные анекдоты, сальные словечки, неприличные намёки и даже действия – всё это сносилось библиотекарями и даже вроде их развлекало. И Светлана позволяла твориться таким гадостям, тогда как меня от всего этого балагана откровенно тошнило.

Бесконечные бабские разговоры, или даже интеллектуальные, стали для меня обычным фоном рабочего дня. Они заменили библиотекарям настоящую работу, в перерыве которой, на мой взгляд, и можно разрядить обстановку. Так нет, всё было как раз наоборот – сначала безудержное словоизлияние, а потом в качестве перерыва болтовни – исполнение своих служебных обязанностей. Когда я зашла в святая святых библиотеки – кабинет заведующей, на стуле небрежно висел платок, дамская сумочка, некрасиво раскрытая, демонстрировала посторонним своё содержимое. В углу стоял шкафчик, в котором блестели изящными дорогими корешками редкие книги. Подобные шкафчики есть абсолютно у всех заведующих библиотек. Я обратила внимание на то, что в районной библиотеке на 9-й улице Соколиной Горы, где я проходила производственную практику, у заведующей Ядвиги, импозантной польки, очень красивой женщины, шкаф просто ломился от богатых изданий в золотистых толстенных переплётах. А здесь по сравнению с районной как бы бедной библиотекой – полный штиль. Наверное, изысканное удовольствие общения с настоящими книжными раритетами для науки – не главное. Или начальство настолько увлечено прогрессом, что частности других аспектов жизни для них малозначимы. Вот ведь какая особенность библиотек с такими “секретными” шкафчиками – к простым читателям эти книги никогда не попадут, их дают только своим проверенным людям, и то не всем.

Светлана Васильевна показала рукой на огромную кучу книг в человеческий рост стопками сваленных в углу у самого окна, кучу поменьше у своего стула слева у стеллажей и справа, тоже у стеллажей, точно такую же кучу. Она сказала: “Это всё нужно будет обработать, я несколько лет этим не занималась, потому что нет людей”. Я ужаснулась – если всё взвалят на меня, то придётся несколько лет разгребать этот массив. Значит, бесконечно трепаться – время есть, а работать – нет. И вообще не понятно – как можно несколько лет книги просто складировать? А вдруг они нужны людям? Ведь наука движется вперёд и всё быстро меняется, как можно предоставлять учёным устаревшие данные? Но для заведующей развал предпочтительнее аккуратного ряда книг на полках...

Дома я вспоминала гору книг, и мне становилось дурно. Странно – а почему Иру она не засадила за обработку книг?..
Наконец, я приступила к выполнению задания. Каждую новую книгу необходимо просмотреть от начала до конца, и составить карточки для Алфавитного и Систематического каталогов. Библиография – самый трудный предмет в техникуме. Девчонки по нескольку раз пересдавали зачёты. У меня была четвёрка, а по сути – пятёрка, потому что преподаватель всем занижал оценки. На пятёрку библиографию знал только он сам, студенты не имели права делить с ним эту вершину мастерства. Четвёрки в группе имели только три человека. Для всех остальных мы тоже находились на какой-то недосягаемой высоте. Поэтому в библиографии я была уверена, как в самой себе.

Все качества книги предстояло отразить в библиографической карточке – авторов по строго определённым правилам написания и в строго определённых местах карточки, иллюстративность, наличие графиков и схем, количество страниц. Далее идёт самое сложное – дать книге путёвку в жизнь и присвоить Шифр. Нужно определить, к какой отрасли знания относится книга. По брошюрке “Классификация библиотечных изданий” я искала нужный раздел и, просматривая подразделы, всё глубже и глубже по отраслям знания, выбирала, к какому из них можно отнести книгу. Если раздел выбран неправильно – до читателя книга не дойдёт и останется стоять мёртвым грузом на полке. В библиотеке всё должно быть разложено по полочкам, как в аптеке. Ошибаться нельзя. После присвоения Шифра, следующий этап – определение Авторского знака. В брошюрке “Авторские знаки для печатных изданий” по алфавиту расположены буквенные и цифровые обозначения множества фамилий. Надо найти, к какому цифровому обозначению подходит фамилия автора. Далее вырезала на книге в верхнем левом углу квадрат и вынимала отрезанный кусочек искусственной кожи, чтобы на это место вклеить готовые с закруглёнными обрезанными уголочками белые бумажные квадратики. На них своим красивым почерком писала Шифр и под ним – Авторский знак.

Это была самая приятная часть работы – художественная. Когда Светлана увидела, как великолепно я оформляю книги – даже сделала комплимент. Дальше шло документирование книги и присвоение инвентарного номера. В книге под инвентарным номером (обычно шестизначный или даже больше) записываются все данные о книге, которые я только что создала. Потом ставится штамп библиотеки на титульную страницу ниже названия и на 17-ю страницу по внутреннему краю перпендикулярно тексту или внизу. А затем вписывается номер в штамп – на титульную и на 17-ую страницу книги соответственно. Как итог – все собранные сведения отражались в карточках для Алфавитного и Систематического каталогов, впоследствии заведующая расставляла их в картотеке. Своим книжным шрифтом я тоже гордилась, и меня хвалил сам преподаватель – на зачёте учитывалась даже скорость написания такой карточки, и у меня быстро и без помарок получалось лучше всех. Так что и элементарное составление карточек было на высоте.

Но через какое-то время Светлана Васильевна усложнила задание – непонятно зачем, стала требовать, чтобы карточки я оформляла на пишущей машинке. Я видела, как писала Ира – как курица лапой, настолько некрасивым был её почерк. Если бы ей предложили перейти на пишущую машину – это можно объяснить её почерком. Но при моих способностях это было совершенно излишне. Тем не менее, пришлось подчиниться, и теперь я колотила по клавишам старой допотопной машинки, выжимая из неё шрифт*.
-----------------------------------------
* Теперь печатных машинок нет и профессия машинистки уже историзм.

Клавиши были тугими и неприступными. От напряжения болели не только пальцы, но и от грохота – голова. Несмотря на довольно напряжённую умственную работу, заведующая не давала возможности хотя бы делать перерывы или сменить мою работу на что-нибудь другое в качестве разгрузки для пальцев и головы. Я продолжала вкалывать, как сумасшедшая. Ира спокойно обслуживала читателей на абонементе, Люда занималась с документацией, а Светлана возилась с картотекой или расставляла книги в фонде. У всех была спокойная и неутомительная работа. Или, как я уже говорила – они дружно прекращали работу и развлекались. Но стоило мне оторваться от обработки, прислушиваясь в их разговорам, как Светлана укоризненно смотрела в мою сторону и строго говорила: “Кира, я же тебе сказала, что книг много и обработать их нужно как можно быстрее. Работы непочатый край, а ты сидишь и ничего не делаешь”. Сначала я думала, что мы с Ирой будем поочерёдно заниматься библиографией. Но работа Иры по обработке новых поступлений Светлане не понравилась – она медленно соображала, нехотя просматривала книгу, коряво писала в карточке. А если пользовалась машинкой, то печатала тоже медленно, морщась от боли в пальцах и громкого звука, а также по нескольку секунд искала одну букву и в результате печатала в час по чайной ложке. Я не владею слепым методом печати, но хотя бы 10 букв в центре клавишной палитры могу нажимать автоматически, без заглядывания на клавиатуру, таким образом убыстряя процесс. Но Ира не могла сделать даже этого.

Странно, за машинопись в техникуме строго спрашивали: приходилось заучивать расположение букв и были задания на скорость печати. Как она могла закончить техникум, если не могла сейчас сделать элементарное? Вывод – с 10-классников спрос был меньше, чем с нас. Хотя всё должно быть наоборот, поскольку они на год старше. Написание Шрифта и Авторского знака на книге у Иры вообще никакое с её каллиграфическими неспособностями. По всему выходило, что все процессы обработки у меня получались лучше и быстрее. КПД – у меня обработка 5-ти книг занимала 1 час, у неё – 3 часа и больше, потому что в отличие от меня, она постоянно отвлекалась, отдыхая – смотрела в окно, начинала переговариваться с Людой, наблюдала и прислушивалась к моему общению с читателями на Абонементе или просто сидела и смотрела в одну точку. И даже при таком собственно выбранном щадящем графике она умудрялась делать ошибки. Когда Светлана их обнаружила – она выразила недовольство качеством работы. И хотя ошибки оказались на редкость глупыми – их свалили почему- то на меня! А я владею природной грамотностью, при которой они исключены в принципе. Заведующая не стала разбираться, кто именно допустил оплошность, и после этого возложила обязанности по обработке новых книг полностью на меня. Ага, всё-таки я вызывала доверие, но почему тогда вслух меня только обвиняли? Вскоре заведующая закрепила меня на этой должности официально. 6 июля 1978 года я была принята на работу после 2-х месячной проверки службой безопасности, и через месяц с небольшим, 14 августа, я уже числилась старшим библиографом. Если бы за эту должность – всё-таки старший библиограф, а не простой библиотекарь! – мне добавили хотя бы 5 рублей… Работа эта сложная и ответственная, но ставка моя так и не изменилась.

 Впоследствии, когда стало невыносимо терпеть головную боль, я брала больничный. Один раз взяла, второй, третий. Тогда Светлана всё-таки стала переключать меня на другие занятия для отдыха рук и головы. Но Ире по-прежнему обработку не доверяла. Ира, кстати, нисколько не комплексовала – моя работа казалось ей каторжным трудом, ещё более каторжным, чем самой мне (так, собственно, и есть на самом деле), поэтому она всё более и более подобострастно смотрела Светлане в лицо, стараясь угодить и тем самым вырвать себе более лёгкое задание в библиотечной работе.

На каком-то определённом этапе, через полгода, когда отношения в коллективе накалились до предела, и стало отчётливо ясно, что ко всем своим неприятностям психологического плана, я ещё сильно перерабатываю, мне пришлось обратиться в Отдел кадров. Юлия Павловна моментально без лишних вопросов-расспросов вникла в ситуацию, подтвердив:
– С самого начала я хотела для такой хорошей девочки другое место, предупреждала. А ты меня не послушалась, глупенькая… Прессует начальница?
Я кивнула.
– Зато ради Мишковой ходила даже к замдиректора. Печётся о повышении зарплаты. Хотя лично я считаю, что это несправедливо – у вас одинаковое образование, а Ирине собираются платить больше.
– Тем более, если учесть что она выполняет работу в два раза меньше моей.
– Ну, она с ними Вась-Вась, наверное.
– Естественно.
– А что ты тогда хочешь? Людмила подлиза, и эта – туда же.

Юля сидела в Отделе кадров и знала изнанку отношений и дворцовые тайны. Сарафанное радио института работало на совесть. Специфика работы кадровиков – значит, кто-то, информирует. Юля пообещала куда-нибудь меня пристроить, но в успехе сильно сомневалась, хотя и не демонстративно, чтобы и без того не усугублять состояние отчаяния, в котором я находилась. Я почувствовала это, скорее, на интуитивном уровне.

На следующий день она переговорила с людьми, и за 10 минут до окончания обеда я зашла в Отдел кадров.
– Я договорилась с программистами. Зайдёшь завтра также в обед. Правильно, что в обед?
– Да, в другое время и не получится.
Ни секундой позже! После обеденного перерыва тютелька в тютельку надо быть на месте. Иначе разнос гарантирован. 
– Мы не договорились, когда тебе удобно, а звонить в библиотеку я не стала, чтобы Светлана ничего не заподозрила. Хотела тебе домой позвонить, но почему-то в анкете не оказалось телефона.
– А у меня нет телефона. Я обычно хожу к соседке, когда мне надо позвонить. У них отдельная квартира.
– Ты в коммуналке живёшь, что ли?
– Да.
– А она после этого жалеет Иру! У Иры трёхкомнатная квартира и домашний телефон. Не такие уж они и несчастные. Приспособленцы! И таких халявщиков – тьма! – на прощание она добавила. – Начальство я попросила хранить всё в тайне, чтобы не дошло до Светланы.

Получилась конспирологическая операция.

На следующий день в условленное время я зашла в Отдел программистов. В большом машинном зале стояли светлые станки типа шкафчиков, протяжённых, высотой по пояс, шириной в метр и длиной в два метра. Они что- то печатали, и фоном шёл едва уловимый машинный гул. В помещении было много молодых людей и совсем мало девушек. Из мужчин – двое хорошо одетых и воспитанных сотрудника, которые тут же переключили своё внимание на меня. Прямо при всех расспросив об образовании и степени заинтересованности в технической работе, сразу приступили к делу – подвели к одному из аппаратов. Объяснили, что за машина, каково её предназначение, и в чём заключается моя работа. Взяли в руки одну из полосок, выходящих из недр аппарата, на которую перфорацией нанесён код.

По мере объяснения стало страшно – я не понимала, о чём говорил начальник. Совсем не понимала! Я гуманитарий, обладаю природной грамотностью и поэтому не допускаю ни единой ошибки в тексте. Я очень люблю книги. А также – специфику организации – научные разработки. Мне очень не хочется менять сферу деятельности, но только из-за сложной обстановки в коллективе я вынуждена думать о переходе на другое место работы. Только из-за этого мне приходится вникать в совершенно неинтересные нюансы технических проблем. Cмутно догадываясь, что передо мной Электронно-вычислительные машины, я знала, что это передовая отрасль науки. Но даже такое уникальное явление – пока это новшество из новшеств отечественной науки, о котором многие ещё не ведали, а я могла не только видеть собственными глазами, а даже работать с ними – никак не могло пробудить во мне хоть какой-то интерес. Или, по крайней мере, повлиять на мою сообразительность, чтобы понять, о чём мне сейчас вещает этот очень приятный мужчина. Наверное, я находилась в ступоре. Наверное, я уже морально готова и дальше терпеть травлю коллег. Потому что быть тупой – уже заслуженно – очень и очень не хотелось. А вероятно – предстояло. Поскольку, по всей видимости, я не понимала элементарных вещей, которые пытались донести до меня сейчас.

Короче – рисунок перфорации обозначал программу, которую выдаёт ЭВМ, надо уметь дифференцировать карточки и на определённом этапе выставлять следующую – в зависимости от индивидуальной задачи – программу. В общем, я должна уметь распознавать код и посредством нажатия определённых кнопок в определённом порядке на предназначенном именно для этой операции аппарате задавать следующий этап работы ЭВМ. Потом перерыв и такие же действия на другом участке. Т. е. заканчивается один процесс, надо дать очередное задание ЭВМ, на другом аппарате заканчивается цикл обработки ленты, опять надо выставить программу и т. д. Наблюдая мою растерянность, начальник уверял: “Всё просто, не волнуйтесь. Вы быстро привыкнете. Тут ничего сложного нет. На ответственных местах работают специалисты, а с простыми заданиями вы справитесь сами. Это элементарный уровень”.
Настроение испортилось. Очень неприятно ощущать свою глупость. Я дипломированный специалист и уверенно чувствую себя только в библиотеке, выполняя свои профессиональные задачи.

Через несколько дней Юлия, дабы выстроить стратегически верные ходы, стала выбирать время для броска, дожидаясь хорошего настроения у Иванова. Она знала специфику работы и проводимые в институте важные испытания или вдруг испортившееся у кого- нибудь из начальства настроение по причине производственных неурядиц. Подкатить к Иванову с предложением следовало в наиболее благоприятное время. Она подстраивалась под обстоятельства недели две. Очень умная женщина. Когда это произошло – она меня оповестила, и я напряглась. Теперь каждое возвращение от Иванова своей начальницы – а это случалось очень редко – я встречала с бешено бьющимся сердцем. Иногда кого-нибудь из отдела вызывали к нему на ковёр (для выволочки, да, на Иванова это не похоже, но всё-таки, пусть и редко, такое случалось). Иногда приглашали в кабинет для обсуждения каких-нибудь вопросов – рабочих, организационных или хозяйственных. Светлана как начальница тоже изредка бывала там. И вот объяснение произошло!

Иванов оповестил Тарасову С.В., что от неё хотят сбежать молодые сотрудники. Взгляд начальницы стал непроницаем. Теперь она не говорила резкости, отдавая приказания сухо и безразличным тоном. Людмила тоже сбавила темп, и теперь они чаще молчали и больше работали. Промывка мозгов благоприятно сказалась на отношении к делу. Может быть, Иванов сказал ей: “Светлана Васильевна, вместо того, чтобы плести интриги в вверенном вам коллективе, займитесь своей непосредственной работой. СНИПы до сих пор не инвентаризированы. Об отчётах изданий ГОНТИ за прошлый год тоже кормите завтраками. Не вижу у себя на столе рецензий материалов “Для служебного пользования” за квартал. А также мне передали, что у вас большие очереди в читальном зале – почему такая малая производительность труда при штатно укомплектованной библиотеке? Вам дали новых сотрудников, а дело с мёртвой точки так и не сдвинулось!”.

В Отдел программистов Иванов меня не отпустил, вероятно, руководствуясь личными соображениями. Но, может быть, именно Светлана была в этом вопросе непробиваемой стеной. Несвойственный заведующей режим спокойной и качественной работы научно-технической библиотеки она выдержала недолго. Но теперь у меня появился повод отстаивать своё право на конструктивную работу. И когда вулкан опять активизировался, я открыто выступила против. То есть у меня обнаружился голос. Я сказала: “Светлана Васильевна, ведите себя, как интеллигентный человек! Смените для начала свой тон”. Это первая ступенька. Я решила поочерёдно выдвигать ей собственные требования и воспитывать. У Людмилы глаза полезли на лоб. Ира с уважением посмотрела на меня. Обе перестали улыбаться заискивающими улыбками. Светлана не могла понять, что происходит, и стояла, моргая глазами. Бунт на корабле? Я учу её правильному отношению к подчинённым? Неслыханно!.. Возникла пауза. Все стояли с вытаращенными глазами. Светлана молча ушла в свой кабинет. Людмила опомнилась, опять нарисовала на лице бессмысленную улыбку идиотки, прошла к своему столу и села за работу. Ира отправилась расставлять книги. А я не стала, как всегда, резво работать, а пошла гулять! Никому ничего не сказав и не отпросившись. Впервые! Пусть только попробует возникнуть – теперь я буду высказывать всё, что думаю. Естественно, в деликатной форме, но по существу. Вы пригвоздили меня к позорному столбу – получайте ответные “реверансы”! Нравится ругаться – значит, будем ругаться! Но насилие над своей личностью больше не потерплю.

Впервые я зашла в урочное время к машинисткам; час болтала у них. Потом в Отдел кадров. Юля подтвердила, что с переводом не получилось. Светлана опять собиралась бежать к заместителю директора и жаловаться на самоуправство Отдела кадров. В общем, грустная история, подтвердила она свои самые худшие опасения: “Я думаю, она и через год тебя не отпустит. Придётся три года ишачить” – “Я уже не ишачу. Видите, в  рабочее время пришла. Единожды за год!” – “Ну и правильно. Нечего издеваться над человеком. Сама тебя довела… Слушай, а пусть придёт твоя мама и разрулит этот вопрос. Вон, у Ириной получилось!”. Не знала Юля, что с мамой я уже говорила. Но мама ни в какую не соглашалась меня защищать. Она считала, что отношения на работе я должна регулировать сама.

Вернувшись на место, с этого момента я стала работать очень медленно и размеренно. Так же, как и остальные сотрудники.
Дома проигрывала в мозгу эту сцену и дала себе слово – если ещё раз она позволит какую-либо выходку в мой адрес, буду высказываться без всяких обиняков до конца. Я не только против недопустимого тона, который она может демонстрировать у себя на кухне, но никак не в служебной обстановке. Я против того, чтобы своё плохое настроение она вымещала на мне. Если есть претензии к моей работе – озвучьте их. Обобщать не надо и искажать факты – тоже, конкретно приведите пример, когда я не права. Когда я попросила показать ошибки, которые якобы я допустила при обработке книг – не стали разбираться. Почему? Не надо ошибки Иры сваливать на меня! При моей природной грамотности такое в принципе невозможно. Раньше была уверена, что в библиотеке работают культурные и воспитанные люди. Но я глубоко ошибалась. Уж извините за откровенность! Я с удовольствием готова выслушать все ваши обвинения в мой адрес. Очень любопытно было бы с ними познакомиться!
Да – именно так я и поступлю. Надо защищаться…
Как же далека я была от реальности! Все эти смелые поступки и слова, рождающиеся в моей голове – так и не получили хода, и всё потому, что я неконфликтный человек.

Тем не менее – на работе я стала соответствовать общему темпу. Если раньше выдавала в день по десять книг, то теперь и пяти не получалось. Т. е. я стала работать гораздо хуже. Теперь я могла позволить себе просто отдохнуть и прогуляться по библиотеке или вне её. Конечно, моё отношение к делу не могло остаться незамеченным. Людмила каждый раз наблюдала за мной, и они с Ирой начинали переглядываться. Просто конец света! – Кира посреди работы встала со стула и прошлась в направлении окна, постояла, посмотрела на шоссе с плотным потоком машин, на деловую суету возле института “Три сто”, где сооружали памятник*, поправила причёску у зеркала, что-то поискала в сумочке... Светлана не делала замечаний ни по поводу того, что я стала прохлаждаться, ни относительно малого объёма работы. Но самое интересное, что как только они начинали базарить – я демонстративно вставала и уходила из библиотеки гулять по институту. Пусть только попробует сделать замечание – отвечу, что они тоже не работают. Но и это состояние продолжалось недолго. Натуру никуда не денешь – и опять началась сплошная болтология, и унижение тоном или делом. Я предупредила, что пойду жаловаться Иванову! И как-то раз действительно ходила!

Начальник отдела даже рассматривал вариант перебросить меня в машбюро. Но туда я не хотела сама – девушки в машбюро работали простые. Зато зарплата сдельная и у них получалась очень приличная сумма – 150, а иногда и 170 рублей! Зарплата машинисток зависит от выработки – пока у меня рука не набита, я вырабатывала бы не больше 120. Хотя и эта работа меня мало радовала – девчонки не прочь использовать в своей речи мат. Чего я абсолютно не могу выносить!.. Но и у Иванова с переброской в машбюро ничего не вышло – под нового сотрудника надо где-то доставать стол (запасная машинка была), который и поставить было некуда... Иванов лихорадочно искал другие варианты.

В копировальном цеху тоже есть вакансии. Туда я во время спонтанных гуляний по институту уже наведывалась. На очень редких совещаниях Отдела информации я встречала Татьяну и Марию Петровну, которые там работали. Татьяна выполняла работу за двоих и плюс Мария Петровна перекладывала на неё часть своих обязанностей – отнести в другие службы института готовый материал. В копировальном цеху ко мне отнеслись доброжелательно. Ира, оказывается, как и в машбюро, была здесь частой гостьей, и несколько раз я встречала её там. В средних размеров комнате стояли три копировальных аппарата, два письменных стола и рукомойник. Таня копировала документы. За неимением второго сотрудника задействован только один аппарат, но иногда работы много, и Татьяна орудовала сразу на двух. Тогда от пышащих жаром аппаратов в помещении становилось душно, как в бане. Очаровательная Татьяна взирала на жизнь с удовольствием и свою работу любила. 23-х летняя девушка успела выйти замуж и стать мамой. В институте она работала давно, после 10-летки её устроили сюда родственники.

Как только она узнала, что библиотекарь Кира ищет работу, стала мне расхваливать своё место. И действительно – работать с весёлой сверстницей было бы очень желательно! Таня долго меня уговаривала – видимо, я ей тоже нравилась. Забегая вперёд, скажу – как и в случае с сыном Ии Владимировны – я не смогла усмотреть в этом предложении шанс, при котором моя судьба могла бы сложиться кардинально лучше. Почему – эту интригу я сохраню для следующего тома трилогии. Но такого противодействия судьбы, как в первом случае, в копировальном цехе не было. Здесь всё зависело лишь от меня одной, от моего решения в данную минуту. Но в тот момент перспектива для меня почему-то была закрыта.

Таня также не против, чтобы я заняла место Марии – так она избавилась бы от дополнительной нагрузки. Скоро эта вакансия должна освободиться. Сотрудница Тани пожилая Мария Петровна работала в соседнем маленьком помещении, предназначенном для копировальщиков. По технике безопасности находиться в зале с копировальным оборудованием нельзя. Из-за вредных условий труда работники копировального цеха получали молоко. Изначально руководство института не позаботилось о здоровье сотрудников, и, с целью экономии пространства, комната отдыха копировальщиков превратилась в ещё один рабочий кабинет резальщика. В маленькой комнате стояла огромная машина-резак, на которой обрезались большие объёмы бумаги. Здесь стоял своеобразный запах, взвесь бумажной пыли циркулировала в воздухе.

По-хорошему и это место тоже надо отделить. Плохая организация производственного процесса с нарушением НОТ унижает работников и показывает истинное отношение руководителей к людям труда. Бедная Мария Петровна даже не имела своего стола. Она производила впечатление уставшей женщины и отрабатывала последний год перед пенсией. С трудом поднимая своё грузное тело со стула, стоявшего непосредственно у машины, она, шаркая ногами, передвигалась по помещению. Весь её вид говорил о том, как она ждёт не дождётся долгожданного ухода на заслуженный отдых. При наличии болезней рано утром вставать на работу, ехать в переполненном транспорте в институт, – уже испытание. А здесь ещё надо работать! Вечером опять испытание – доехать домой. И как она дома будет управляться с хозяйством? И вроде не такая уже и старая эта Мария. Всё дело в здоровье да во вредном производстве! Держала её здесь только зарплата. Таня получает 150 рублей, а Мария Петровна – 170 с учётом стажа. Это ставка инженеров. На молодых резальщица смотрела с пониманием. Если у Светланы Васильевны присутствует откровенная зависть, то у Марии Петровны сожаление о том, что она уже не в состоянии действовать так же, как мы – легко и задорно. И никаких претензий к тому, что её время ушло. Она всё успела сделать – родить двух сыновей, а теперь вместе с мужем они радуются внукам.

От работы в копировальном цеху я отказалась сама из-за вредных условий труда, с моим здоровьем там делать нечего. Даже при наличии отдельных кабинетов для копировальщиков и резальщика я вряд ли согласилась бы. Хотя само по себе место замечательное – прямо под окном в непосредственной близости от института стоит домик казармы, в которой жил дедушка, когда приехал в Москву, а потом привёз и семью. На родное гнездо приятно смотреть. С высоты третьего этажа можно даже заметить мастерски уложенный кирпич на козырьке крыши по всему периметру – с контрастными выступами и определённым рисунком, и фундаментально оформленное в виде геометрических фигур, повторяющих узор козырька, кирпичное обрамление окон вместо наличников.

Но это всё, что могло греть моё сердце на этом месте.