Багаж

За окном сугробы танцевали в такт тряске поезда, ели сменяли друг друга, и казалось, что я могу прикоснуться к каждой из них. Ощутить покалывание иголок или приятный аромат, заполняющий все вокруг в преддверии нового года, но ничего из этого не было: стеклянная пелена ограждала меня от ночной прохлады, от блестящего снега, переливающегося новогодними гирляндами, от смеха детей, доносящегося издалека вместе со взрывом множества петард. Прикоснувшись к стеклу, я почувствовал покалывание, ощутил наконец, как раскаляются мои щеки на морозе, как неприятно щекочет снег за шиворотом, как смех брата разливается по двору и как тепло становится на душе всякий раз, как я бросаю неряшливые комья снега в его сторону.

Покалывания сменились спокойной прохладой, онемевшие пальцы просили о свободе, а ели скрылись где-то вдали, заставив меня стыдливо повернуться в сторону от окна и уходящих образов.
Молящие о тепле пальцы потянулись к полупустому стакану с чаем, и в тишине раздался треск ложки, бьющейся о стеклянные стенки. Мешать было нечего, но янтарная жидкость манила, её тепло привлекало и словно умоляло меня провести этот странный, небольшой ритуал. Руки слегка отогрелись, тепло разлилось внутри спокойной волной, и я отпустил несчастный бокал.

Сразу вспомнилось утро после нового года: проснувшись в объятиях, совершенно не хотелось вставать. Вжавшись в девушку покрепче, я хотел провести так еще с десяток часов, отдаться во власть умиротворения и той тихой любви, что царила на съемной квартирке на окраине родного городка.
Но пора было вставать. Выскользнув из объятий и оставив поцелуй на теплой коже, я заварил нам чай, такой же янтарный, заполненный лучами солнца, бьющими сквозь окно, такой же безмятежный, глубокий, словно взгляд, не спадавший с меня и согревающий, как объятия. Стакан совсем опустел, и всё, что напоминало о его тепле, постепенно растворялось под тяжелым одеялом.

Прячась под ним, я не мог скрыться от теней большого города, заползающих в вагон. Совсем недавно была остановка, толпы людей гомоном своим напоминали монстров в темноте, поджидающих момента, чтоб утащить меня за собой в неизвестность. Ноги инстинктивно подминали одеяло, а дребезжащие тени мешали спать, заставляя представлять неизвестные образы из детства.
Словно жуткая тень под фонарным столбом или нависающая над головой девятиэтажка, перехватывающая дыхание и заставляющая задуматься: «Живёт ли кто-то внутри?» Прячась всё глубже, я надеялся сбежать, найти хоть что-то, способное помочь. И нашёл: тень, поглотившая другие. Непроглядно тёмная и спокойная, как морская гладь, все тревоги утопали в ней, и звуки, наползавшие из углов, растворялись в успокоительном смехе, таком ярком и исцеляющем. Отдающим морозом и покалыванием на щеках, солёными слезами и крепкими объятиями, неряшливыми снежками и взрывом петард. Тень брата была такой уютной и мягкой, что, укутываясь в ней, я наконец мог уснуть.

Веки тяжелели, окружающие тревоги больше не имели значения, и, растворившись в тени, я наконец уснул, забыв о городе за окном поезда.

Утро настало внезапно, с резким толчком я очнулся на своей полке и почувствовал, как солнце ленивыми лучами обжигает кожу. Нехотя пришлось собираться: проверить багаж, перебрав плохо сложенные вещи и пару потрёпанных сувениров, сдать постельное бельё под недовольный счёт проводниц и наконец выйти наружу.
Вобрав побольше воздуха в лёгкие, я сделал шаг наружу. Тяжёлые чемоданы прижимали к земле. Мороз распалял щёки, а голоса людей сливались воедино, заливая перрон паром и заглушая единственную мысль: «Пора домой».