Струны. Продолжение Балалайка Страдивари

 Начало находится здесь. Балалайка Страдивари. http://proza.ru/2025/09/28/713

Зал прилётов «Шереметьево» гудел, как огромный улей. Скрипели тележки с чемоданами, шуршали куртки, в воздухе смешались запах выдохшихся духов и сырой одежды. Белые лампы били сверху холодным светом, превращая пассажиров в бледные тени, будто вырезанные из бумаги.

У стойки таможенного контроля молодой сотрудник в начищенной до блеска форме проверял паспорта и чемоданы, стараясь казаться важным.

На таможне царила привычная суета: грохот тележек, аромат кофе из автоматов и усталые лица пассажиров, которых волокли в зону досмотра.

Среди задержанного груза — бронзовые подсвечники с облупившейся позолотой, старинные иконы в тяжёлых окладах, пара сабель XIX века. Всё это выглядело, как обычный антикварный поток, то и дело всплывающий у контрабандистов. Но в углу деревянного ящика лежал странный предмет: простая, обшарпанная балалайка без струн.

Эксперты пожали плечами.
— Трёхрублёвая советская поделка, — заключил старший. — Умело состарена, но ценности не представляет.

Дело передали в Главный следственный комитет. Руководить расследованием назначили Василия Борисовича Щербу. Опытный следователь, с седыми висками, он не верил в случайности.

Щерба, седой майор с усталым лицом и внимательными глазами, долго вертел инструмент в руках. Он не верил в случайности.

Кабинет пах табаком и старой бумагой. Потолочная лампа подрагивала, отбрасывая рваные тени по стенам. На гвоздях висели пожелтевшие карты и схемы, рядом — фотографии, вырезки, листы с заметками. Всё это походило на мозаику, где половина кусочков потеряна.

За массивным столом сидел Щерба — широкоплечий, седой, с лицом, которое на первый взгляд казалось усталым. Но стоило встретиться с его глазами, и становилось ясно: он смотрит в самую глубину, вырывая ответы ещё до того, как они произнесены.

 

Напротив разместилась Лизка. Она же — капитан Елизавета Иванова. Молодая, зелёные глаза светятся хитростью, в руках карандаш, которым она привычно крутила прядь каштановых волос.

— Балалайка, говоришь? — его голос был хриплым, будто тёрли железо о камень.

— Балалайка, — повторила она и улыбнулась слишком самоуверенно для новичка.

Щерба медленно раскрыл папку. Его пальцы двигались без спешки, но Лизка уже чувствовала: всё, что она скажет, будет записано в невидимый протокол, где ошибок не прощают.

 
— Никто не станет рисковать сроком ради такой ерунды, — буркнул он, вертя балалайку в руках. Всё конфискованное можно было вывести из страны без проблем и вполне официально. И почему без струн? Это настораживает.

— Пожалуй, соглашусь, - произнесла девушка, - А струны... — Лизка подпёрла кулаком свою очаровательную головку и огромными глазищами, посмотрела на Щербу, в которого была безумно и тайно влюблена, — Их грузчики могли спереть. Там, в акте изъятия, посмотрите приписку. Присутствуют следы вскрытия багажа. Страница три. В самом низу.

— Вижу. Похоже, что искали что-то ценное, но не нашли. А на кой ляд они струны увели?

Майор отправил инструмент на дополнительную экспертизу. Ответ пришёл быстро: корпус обычный, дерево дешёвое. 

На следующий день, когда заступила смена, работающая в день конфискации, всю бригаду построили в ангаре — большом, пахнущем соляркой и резиной помещении. Щерба держал в руках балалайку, как улику.

— Где струны? — задал он вопрос.

Те переглянулись. Один из грузчиков вспомнил, что, когда они разгружали контейнер, Петя, молодой парень из смены, что-то прятал в карман.

— Пётр Шутов? — посмотрев бумаги. Спросила Лизка

— Он самый, — закивала бригада.

— Его второй день уже нет, —пробасил огромного роста бригадир. Весь его вид словно говорил, что он стесняется своих габаритов.

— Звонили? — спросила капитан Иванова.

— Раз сто, не отвечает.

— Раньше с ним такое случалось?

— Вы в смысле воровства? 

Все грузчики, как по команде, опустили глаза, чтобы взглядом ненароком не выдать того, что рыльца у них у всех в той или иной степени в пуху.

— Я в смысле невыхода на работу и зависания в сферах, в которых нельзя ответить на телефонный звонок.

— Да нет, пожалуй. Бывало, конечно, что загуляет, но всегда сам искал себе замену, договаривался, кто его подменит. У нас с этим строго.

— Ясно. Кто-то из посторонних этим грузом интересовался? — Щерба продолжал прессовать работяг. 

— Нет, неа, — закивали они.

— У тебя ещё вопросы есть? — спросил он свою помощницу.

— Всего один. Не заметили ли вы в тот день чего-то необычного?

— В смысле призрака какого-то, бродящего рядом с ящиками и чемоданами, или воя из футляра контрабаса? —  Самый младший из грузчиков, Пашка, заулыбался, наслаждаясь своим остроумием. Бригадир сурово посмотрел на него. Грузчики сделали вид, что стараются вспомнить. На самом же деле они недоумевали от того, почему их по такому мелочному поводу, как струны балалайки, задерживают, отрывая от работы, которую в любом случае придётся делать.

— В смысле необычных происшествий в тот день. К примеру: неоправданная задержка грузовика, доставляющего багаж в терминал, странное поведение кого-то из персонала и так далее.

— Всё было, как обычно, — за всех ответил бригадир, но его перебил Пашка:

— Было! — в его голосе чувствовалась уверенность.

Присутствующие уставились на Пашку.

— Кто-то колесо тягачу проколол. Мне Димос, водила наш, сказал. Огромная дырища, как от ножа. Хорошо, запаска была, и он быстро поменял. 

— А я, грешным делом, подумал, что он к Надьке на сканере бегал, — как бы оправдываясь за то, что умолчал об этом, пробурчал суровый бригадир. К ней все холостяки подкатывают.

— Как нам его найти? — Щерба спросил бригадира.

— Он на больничном. В третьей больнице лежит. Плата номер 9. Сломаны три ребра, челюсть и в заднице - вилка. В баре в драку ввязался. Вот этого глиста и отмутузили по полной. Тощий, как стебелёк, того и гляди, переломается, если случайно заденешь, а ни одной потасовки пропустить не может.

— И это вы считаете, нет происшествий?

Бригадир покраснел.

— Такое с ним часто случается. 

— Хорошо, пока все свободны. Лизка, ты сходи в больницу. Допроси водилу, а я отправлюсь к похитителю струн.

 

Петьку нашли дома. Дверь была не заперта. В квартире — холод и беспорядок, пепельница, полная окурков. На полу лежал на последнем издыхании Петя, бледный, как привидение. 

«Не жилец», — сразу подумал Щерба.

Неожиданно Петька открыл глаза. Из уголка его рта текла тоненькая струйка крови.

— Чет... Яку...

— Что-что? — переспросил майор, но молодой человек уже был далеко. Словно тень по его красивому лицу медленно расплывался полный покой и безмятежность. Струйка крови из уголка рта оборвалась.

— Чёртовщина какая-то...

— Кх, кх, — раздалось за его спиной. Это был фельдшер скорой. Уже немолодой, рыжеволосый мужчина с итальянскими усиками, как у настоящего мафиози. Он на столько напоминал какого-то гангстера из фильмов, что Щерба инстинктивно поёжился.

— Мы можем его забрать? - спросил фельдшер.

— Взгляните, можно ли что-нибудь сделать.

— Мы уже ему ничем не можем помочь. Достаточно одного взгляда.

— Тогда им займутся наши криминалисты. Спасибо, что так быстро приехали.

— Не за что. Когда будете его упаковывать, не забудьте мизинец поискать.

— Какой мизинец? — но майор уже и сам заметил лужу крови вокруг правой руки грузчика, откинутой под столик. На кисти отсутствовал мизинец.

— Бл...Этого нам только не хватало...

 

Лизка тем временем добралась до больницы. Коридоры клиники тянулись серыми кишками. Полы были выщерблены временем, лампы гудели, как старые трансформаторы. Воздух пропитался карболкой и сыростью, будто сама больница разлагалась изнутри. Тележки со скрипом катили мимо дверей, из которых доносились кашель, стоны и обрывки разговоров.   

Елизавета нашла лечащего врача водителя тягача, Дмитрия Мендеева и стала расспрашивать о состоянии здоровья пациента. Он подтвердил слова бригадира грузчиков. Добавив лишь, что на теле, помимо переломов и проникающей раны в ягодицу, присутствует множество гематом и ожогов. У врача сложилось такое впечатление, что больного, как бы это фантастично ни выглядело, пытали. 

— Но примерно за день до драки, — вопросительно глядя на Щербу, добавил доктор, уже как бы у него спрашивая, что всё это означает.

— Мы всё зафиксировали и обратились к участковому, но он, сославшись на то, что у него и без этого буйного алкаша, работы хватает. А с нами разговаривать пациент отказывается.

— Можно к нему?

— Да, конечно. 

Доктор затормозил проходящую мимо него санитарку.

— Катька, будь добра, проводи комиссара полиции в девятую.

— К злюке, Пал Николаевич?

— К нему, родная, к нему.

Щербе понравилось обращение к нему доктора, как к комиссару, но он, улыбаясь, поправил.

— Старший следователь...

— Следуйте за мной, Мегрэ, - продолжила игру Катька.

— Любите детективы?

— Надо же и мне с кем-то ночи на дежурстве проводить...

Щерба залюбовался её мощным станом, плавно плывущим впереди него, как атомоход, расталкивающий льдины.

Кровать Дмитрия оказалась пустой.

Катька крикнула в коридор:

— Верка, зараза, где пациент из девятой? Куда перевели?

— Который? Злюка аль тот, который вчерась копыта откинул? Вчерашний жмурик - в морге давно, — послышался из открытой двери процедурной голос, убирающийся там санитарки, — А к бешенному нашему гость полчаса назад пришёл. Иностранец. 

— Что ещё за иностранец? 

— Япона мать, похоже. Запрету посещать больного не было, я и пустила. Он мне шишку подарочную, шоколадную с кедровыми орехами презентовал. Весь такой культурный, одетый с иголочку. Настоящий джентльмен, не наша голытьба расфуфыренная.

— Куснуть дашь, Верка! 

— Обойдёшься! Ты меня ассорти с ликёром угостила? Хрен там, вот теперь его и кусай! Вдвоём со своим доктором схавали всю коробку, бесстыжие! 

— Хорошо, я тебе тоже эту шишку припомню... А злюка, где? 

— А мне почём знать? Я вам тут не сторож! Если утка нечищенная - это ко мне претензии, а куда деваются пациенты, это - к секьюритям. Понабрали дармоедов целую банду. Только и делают, что жрут и задницы девкам тискают.

Не дождавшись окончания перебранки, Лизка откинула одеяло с кровати Дмитрия и ахнула. На белоснежной подушке лежал явно отрубленный чем-то острым человеческий мизинец. Стоявшая в дверях Катька медленно сползла на пол и села, опершись о дверной косяк.

 

Когда она зашла в кабинет Щербы,  в лицо Лизки ударил запах кофе. На столе — кипы протоколов, фотографии места происшествия, папки с актами таможенной проверки. Лампа, тускло освещающая стол, будто подчёркивала усталые лица следователей.

— Итак, — начал Щерба, обводя взглядом присутствующих, — последние слова Шутова: «Чет... Яку...» Что это значит?

— «Чет» может быть сокращением, — первым вступил в разговор опер Кузнецов. — Четвёртая бригада, четвёртый контейнер, четвёртая смена... Или просто «чет» — как в игре, чёт-нечёт. Чётки, в конце концов

— Или «чет» — от четвёртый объект. Мы-то в этом ящике нашли только три: балалайку, канделябр и метровую вазу - новодел. Может, было что-то ещё?

— Хорошо, пока пропустим. Теперь «Яку» — тут, думаю, вопросов нет, — сказал Щерба. — Якудза. Отрезанные мизинцы говорят сами за себя. И ещё, — он внимательно изучал какую-то бумажку, — Оба: и водитель, и грузчик, до Шереметьево жили на Сахалине и промышляли краба. Нужно копать в этом направлении. Глядишь, что-то и вытащим из морских глубин.

— Может, он пытался проищнести «Четвёртая яка»? — с сомнением произнёс эксперт. — Типа четвёртая группа в клане.

— Или «Чет-Яку» — это позывной, пароль, код... — задумчиво протянул капитан Иванова.

Щерба кивнул, затушил сигарету и указал на экран.

— Смотрим видео.

На записи с камеры наблюдения больницы дверь распахивается, и из неё выходит мужчина в идеально выглаженном костюме. Он тянет за собой массивную сумку на колёсиках. На лице — холодное, каменное выражение. У подъезда японец оглядывается, словно проверяя, не следят ли за ним.

— Вот и наш культурный джентльмен, — буркнул Щерба. — Только что-то слишком уж тяжелая у него сумка для подарков.

— Там может быть тело, — предположил Кузнецов.

— Для трёх струн - чемодан великоват... — добавила Лизка. 

Щерба сжал губы в тонкую линию.

— Проверить все такси, выехавшие от больницы в тот вечер. И камеры на трассах. Пусть аналитики работают.

Совещание затянулось до полуночи. Когда Лизка вышла из здания, воздух был влажным, тёплым, пахло асфальтом после вечернего дождя. Москва гудела огнями, но она была слишком устала, чтобы ими любоваться.

На остановке её взгляд зацепился за яркий экран: реклама новой серии «Следствие вели».
На нём — суровый Коневский и крупная надпись: «Балалайка Страдивари. Новые факты».

Лизка застыла, словно поражённая током. Внутри всё перевернулось.
Балалайка... Страдивари...

Она выхватила телефон, набрала в поисковике название. Пошли ссылки на выпуск. Лизка, не дожидаясь автобуса, прямо на улице включила видео. Экран мигнул, зазвучал голос Коневского.

— ...эта балалайка была частью одной из самых странных криминальных легенд советской эпохи...

Сердце у неё заколотилось. Она тут же набрала номер Щербы.

Лизка буквально бежала по пустой улице, прижимая телефон к уху. Голос в трубке раздался хрипловатый, сонный:

— Щерба слушает.

— Василий Борисович! — запыхавшись, почти выкрикнула она. — Я смотрела «Следствие вели»... Последний выпуск! Там — наша балалайка.

 

— Какая ещё наша? — недовольно отозвался он. — У нас три рубля фанеры и дохлый грузчик.

— Нет, вы не понимаете! — воскликнула Лизка. — Это та самая легенда! Балалайка Страдивари! Чурбанов, лагерь, уголовник, подделка... Всё сходится.

Щерба замолчал. Потом тяжело вздохнул:

— Дело закрыли ещё в восьмидесятые.

— Конечно же оно не было закрыто, — с вызовом перебила его Лизка. — Оно просто ушло под гриф «Секретно».

— И ты хочешь сказать, — в голосе Щербы появилась ирония, — что наш грузчик погиб из-за музейной сказки тридцатилетней давности?

— Не из-за сказки, — тихо ответила Лизка, — а из-за струн.

Щерба вскинул брови.

— Струн?

— Да! — торопливо заговорила она. — В передаче Коневский упоминал слухи о странном сплаве, который якобы использовался для балалаечных струн. Тогда в это не поверили. А если это не миф? Что если японец знал больше?

В трубке повисла пауза. Где-то за спиной у Щербы слышался шелест бумаг — он явно искал протокол экспертизы.

— Хм... — наконец пробормотал он. — В заключении действительно указано: крепёж для струн необычный, следы коррозии странные. Эксперт решил, что это просто дефект обработки.

— А вдруг это не дефект? — Лизка перехватила дыхание. — Вдруг это след от того самого металла?

Щерба закурил. Пламя зажигалки на миг осветило его усталое лицо.

— Ну что ж, капитан Иванова... — сказал он, выпуская дым. — Похоже, мы с вами заварили истории посерьёзнее, чем я думал.

Он сделал паузу и добавил уже почти шёпотом:

— Лизка, охота за струнами только начинается...

Архив

На следующий день Щерба и Лизка стояли у неприметного серого здания на окраине Москвы. Табличка у входа гласила: Государственный архив новейшей истории. Спецфонд.

Внутри пахло пылью, сырой бумагой и старыми чернилами. Металлические шкафы уходили в темноту длинных коридоров, лампы под потолком тускло мигали.

Архивариус — сухой мужчина в потертом пиджаке и с лицом, будто выточенным из пергамента, долго листал журналы доступа.

— Дело номер сорок восемь, «Балалайка Страдивари», — пробормотал он и повёл их вглубь. — Доступ разрешён только по особому допуску. Но... раз у вас предписание от Главного следственного комитета, пожалуйста.

Он открыл железный шкаф, достал пыльную папку с красной печатью «Совершенно секретно».

Щерба усмехнулся:

— Дело закрыто, конечно же?

Архивариус вскинул глаза.

— Конечно же оно не было закрыто, — пробормотал Щерба себе под нос, и Лизка хихикнула.

Они уселись за стол. Листы зашуршали. В папке — протоколы допросов, фотографии, справки. И среди них — один странный документ: докладная записка инженера из шарашки, датированная 1952 годом.

«В ходе опытов по созданию сплава на основе обломка метеорита получены уникальные свойства. Материал проявил абсолютную проводимость при низких температурах. Изготовлены четыре образца металлической проволоки. Три — стандартные. Четвёртая — с добавлением максимальной доли метеоритного порошка. Металл обладает уникальными резонирующими свойствами и способен подстраивать свою молекулярную структуру под частоту среды, в которой он находится. Рекомендовано хранить отдельно».

Лизка вскинула глаза.

— Вот она... Чет... Четвёртая!

Щерба медленно провёл рукой по строчкам, как будто хотел ощутить под пальцами вес слов.

— «Хранить отдельно»... — задумчиво произнёс он. — Значит, она не была вместе с остальными?

Он перевернул страницу. На ней — резолюция:

«Дальнейшие опыты прекратить. Все материалы уничтожить. Струны изъяты. Дело передано в особый сектор КГБ».

Щерба прикурил прямо в архиве, за что тут же получил свирепый взгляд архивариуса.

— Ну что, капитан, — сказал он, глядя в папку. — У нас не три струны, а уже целых четыре. И за ними идёт настоящая охота.

— Куда пойдём обедать? Что-то я проголодалась. Может, это на меня так пыль веков действует, Василий Борисович?

— Очень вовремя у тебя аппетит разгулялся, Лизка. У нас через полчаса встреча в кафе сразу с двумя Александрами Томинами.

— Как это сразу с двумя?

— А очень просто. Один - Леонид Семёнович Каневский - актёр, игравший Томина, а второй - настоящий Томин - прототип сыщика.

Кафе оказалось тихим, старомосковским, с плюшевыми диванами и запахом крепкого кофе, который въелся в стены ещё с семидесятых. За дальним столиком уже сидели двое мужчин — оба серьёзные, оба седые, но совсем разные.

— Вот и они, — пробормотал Щерба, поправляя пиджак. — Лизка, запоминай: тот, что с усами — Каневский. А тот, что с тяжёлым взглядом и руками, будто всё ещё держат табельный «ТТ», — настоящий Томин.

— Могу перепутать, — улыбнулась Лизка, оглядывая обоих. — Усы-то у обоих серьёзные.

Щерба не успел ответить — Каневский уже поднялся навстречу, раскрыв руки в актёрском жесте:

— Здравствуйте! Я рад, что легенда продолжается. Василий Борисович, полагаю?

— Он самый, — кивнул Щерба, пожимая руку. — А это моя помощница, капитан Иванова.

Настоящий Томин не встал. Только прищурился и произнёс низким голосом:

— Вижу, молодёжь подключили. Дело серьёзное.

— Какое же дело? — тут же спросила Лизка, и Томин посмотрел на неё так, словно примерял — выдержит ли.

— Балалайка, — произнёс он, и Каневский театрально вскинул брови.

— Ах, та самая! — вставил актёр. — Страдивари, Чурбанов, струны…

Щерба поднял ладонь:

— Стоп. Без легенд. У нас факты. Грузчик погиб, японец с сумкой ушёл, струны исчезли.

— А... факты и легенды, — тихо сказал Томин, — порой переплетаются так, что не разрубишь даже шашкой.

Каневский не удержался и вставил:

— Конечно же дело не было закрыто.

Щерба скривился, но Лизка прыснула от смеха, и напряжение слегка рассеялось.

— Вот что, — сказал Томин, наклоняясь ближе. — Вы должны знать. Я тогда в восьмидесятых дошёл до самого конца. Но у нас забрали материалы. Всё упёрлось в КГБ и в одну вещь, которую они тщательно прятали. Четвёртую струну.

Слова повисли в воздухе. Щерба закурил, Лизка замерла, Каневский театрально подался вперёд, будто и сам не ожидал такой реплики.

— Вот оно что...  Представьте себе, господа Томины, что всё это мы уже знаем.

Те ошарашенно посмотрели сначала на Щербу, а потом и на Лизку. Она утвердительно кивнула головой. Мол, да, нам всё это известно.

Щерба боялся переборщить и обидеть знаменитого актёра и сыщика. Главное - не переигрывать, это он знал. Майор протянул копию документа из архивов.

Они начали их внимательно изучать.

— Теперь всё стало на свои места. Пожалуй, самое время подытожить то, что есть у нас на руках, - произнёс Томин.

— Согласен, — кивнул Щерба. Начнёмс! 

— Дас.

— Что у нас имеется? Имеются два трупа...

— Два?

— Дас, именно два. Лизка, проинформируй сыщиков о наших результатах, а я пока себе заказ сделаю. Он принялся листать меню, а капитан Иванова подробно рассказала о событиях в Шереметьево, в Больнице и на квартире у грузчика.

Каневский слушал Лизку с выражением лица, словно всё происходящее было сценарием нового выпуска «Следствие вели…». Настоящий Томин, напротив, сидел неподвижно, не отрывая взгляда от неё, и изредка постукивал пальцами по столу — будто сверял услышанное с собственными мыслями.

— Два трупа, — повторил он, когда Лизка закончила. — И оба — с признаками пыток и отрезанными мизинцами.

— Яку, — вставил Щерба, не отрываясь от меню. — Тут даже гадать не надо.

— Яку-что? — переспросил Каневский, играя на публику.

— Якудза, — пояснила Лизка, чуть подавшись вперёд. — Это их клеймо.

— Дас, — кивнул Томин. — Значит, версия с японцами подтверждается. Но откуда у них сведения о струнах?

Щерба щёлкнул пальцами официанту и только потом вернулся к разговору:

— Вот это и предстоит выяснить. Потому что если у нас в Шереметьево всплыла подделка, а японец выходит из больницы с огромной сумкой, значит…

— Значит, в сумке — труп.

Все замолчали. Даже Каневский перестал играть бровями и уставился в стол.

— Труп? — переспросила Лизка, почувствовав холодок по спине. Только теперь она отчётливо осознала то, что было произнесено на совещании в Комитете. Версию про труп в сумке до этого момента она воспринимала, как какую-то абстрактную.

— Именно, — кивнул Томин. — Сумка на колёсиках — это удобный способ вывезти тело, если оно ещё свежее. Тем более из больницы. В морге проверки, бумаги, регистрация. А так — тихо вышел через боковой вход.

Щерба постучал костяшками пальцев по столу:

— Учитывая, что водитель «злюка» исчез, версия более чем правдоподобная.

— Значит, японец увёз Дмитрия? — прошептала Лизка.

— А у кого были последние ключи к разгадке? — Томин посмотрел на неё тяжёлым взглядом. — У водителя. Он знал, кто проколол колесо, кто рядом крутился в тот день. Его и забрали.

Каневский медленно произнёс, почти в тон дикторскому тексту:

— Конечно же, это было не совпадение.

— Но зачем увозить труп из больницы? Достаточно же было его просто убить. Ну отрезали палец, как у них там полагается, для остраски, а какой им прок от трупа, даже, если при жизни он мог кое-что видеть? — не сдавалась Лизка.

— Боялись, что при вскрытии нечто обнаружится... — себе под нос пробурчал Томин.

— Что, к примеру?

— А шут его знает. Если водила был причастен к краже и держал струны в руках, на нём могли остаться следы таинственного металла.

— А это не может быть какое-то излучение? Металл ведь с метеоритом... — монетку в общую копилку добавил Каневский.

Эта мысль словно перенесла всех присутствующих на новый уровень, на уровень, на котором угроза обретает уже свои явные очертания. Где призраки оживают.

Щерба достал мобильник и молча набрал какой-то номер.

— Юрий Геннадьевич? Это Щерба. Срочно нужно измерить радиоактивность и прочее, что там полагается, в Шереметьево и в Третьей больницы. Есть подозрения, что там не всё чисто... Вы меня понимаете? 

— Специалисты уже работают, — глухой голос, словно из преисподней. Пауза несколько секунд.

— Дело о Балалайке Страдивари передадите фсб-ешникам. Полковнику Хлястикову. Сейчас я к вам пришлю девушку, дадите ей подписку о неразглашении. Вся ваша группа и оба Томина. Надеюсь, вы меня поняли?

— Так точно, — повторил Щерба, после чего его собеседник отключился.

— Подписку? — недоверчиво протянула Лизка. — Но я ведь только помощница, капитан ещё совсем зелёная...

— Тем более, — резко ответил Томин. — Ты уже слишком много знаешь. Теперь назад дороги нет.

Каневский поправил галстук и усмехнулся своими знаменитым «усами»:

— Конечно же, она не просто помощница.

— А полковник этот... Хлястиков, — задумчиво сказал настоящий Томин, — я его знаю. Старый волк. Если дело попало к нему, значит, игра пошла на высшем уровне.

— Вопрос только в одном, — хмуро вставил Щерба. — Кто у нас тут играет чёт, а кто — яку.

От этих слов Лизка вздрогнула. Фраза, которая ещё утром казалась абракадаброй, теперь зазвенела сталью.

— Значит, — тихо сказала она, — мы находимся ровно в середине чьей-то партии.

Томин взглянул на неё, потом на Щербу:

— Игра только началась.

Щерба резко поднялся из-за стола:

— Ладно, господа, пора. Нас ждут в управлении.

Каневский театрально развёл руками:

— Конечно же, финал будет не в кабинете, а на улицах Владивостока.

— Или в ящике, — сухо бросил Томин.

Вскоре в кафе показалась длинноногая сотрудница больше похожая на эскортницу. Подойдя, она показала удостоверение и протянула четыре листа, с уже с напечатанным текстом подписки о неразглашении, фамилией и числом. Собравшиеся разобрали свои и постави подписи. Длиннонога газель собрала их свернула в трубку и ни слова не говоря, вышла.

 

Здание управления, серый монолит советской постройки, выглядело так, будто само знало слишком много. На входе — рамки, проверка документов, металлический звон ключей и холодный взгляд дежурного.

Щерба и Лизка прошли первыми. За ними — Каневский и оба Томина, теперь при хорошем освещении удивительно не похожие друг на друга.

Их встретил полковник Хлястиков. Невысокий, коренастый, с широкими плечами и тусклыми глазами, в которых сквозило что-то вроде усталой насмешки. Его пиджак сидел безукоризненно, но воротничок рубашки был застёгнут криво, словно его застёгивали в спешке.

— Ну что, артисты, — пробасил он, не делая различия, кто из них настоящий следователь, а кто — актёр. — Проходите.

Они вошли в просторный кабинет с тяжёлым столом, заставленным папками. В углу — огромный сейф. На подоконнике — цветок в горшке, давно высохший.

— Подписки о неразглашении имеются — сказал Хлястиков, рассматривая бумаги на столе, — Тут всё просто: либо вы с нами, либо… Второй вариант я не советовал бы выбирать.

Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалась та самая интонация, от которой мурашки бегут по коже. 

— Теперь к делу, — продолжил полковник, усаживаясь в кресло. — Специалисты подтвердили: на месте — и в Шереметьево, и в больнице — обнаружены следы необычного излучения. Очень похоже на радиоактивный фон, но с характеристиками, которых в наших таблицах нет. Свечение слабое. 

Он вытащил из папки фотографию: тёмное пятно на полу больницы, вокруг которого, как будто по спирали, шли выжженные линии.

— Это не похоже на то, что оставляет кислота или пожар. Металл из метеорита, говорите? Может быть. В любом случае, японцы ищут его не ради музыки.

— А зачем им струны? — спросил Каневский, откинувшись на спинку стула.

Хлястиков усмехнулся, но в глазах его не было веселья:

— Вот это и предстоит выяснить. Одно я знаю точно: ваш японец со своей сумкой до сих пор в Москве. Его засекли камеры на Курском вокзале. Вы работаете единой группой параллельно нам. Так есть больше шансов ничего не упустить. О всех свои действиях, даже о малейших движениях, сообщать лично мне. О всех своих мыслях, даже пришедших в снах, сообщать мне незамедлительно. 

В кабинете повисла тишина.

Щерба сжал кулак:

— Значит, он пытается выбраться поездом во Владивосток.

— Или делает так, чтобы вы именно так подумали, — поправил Томин.

Полковник подался вперёд, и его голос стал низким и тяжёлым:

— Господа, с этого момента игра переходит в другую плоскость. Игра называется не «кто украл струну», а «кто переживёт следующие трое суток».

Он резко хлопнул ладонью по папке.

— Добро пожаловать в операцию «Струны».

 

Всю ночь Щербе снились кошмары, а под утро он увидел цветной, полноформатный сон.

«Энигма»

“Щерба сидел в кабинете, уставившись в пустой сейф. Три струны исчезли, словно их и не было. Он уже готовился подписывать протокол о своём расстреле, когда в коридоре послышался треск. Сначала он подумал, что перегорела лампа. Но звук шёл из соседней комнаты.

На подоконнике, в пыли и паутине, стоял старый советский радиоприёмник «Океан». Щерба давно собирался выбросить его на свалку, но руки не доходили. Теперь приёмник ожил.

Из динамика донёсся глухой металлический голос:

— «Позывной: Щербе. Лично в руки. Приём…»

Щерба подошёл ближе. На шкале приёмника бегал зелёный огонёк. Сигнал повторился, но уже в виде череды щелчков и треска — явно шифр.

Он записывал на лист бумаги: длинные и короткие импульсы, повторяющиеся блоки. Сообщение было длинным, с явной структурой.

Щерба отнёс запись криптографам. Те крутили лист в руках, качали головами.

— Это не наш шифр. Не «Виженер», не «Playfair», не Морзе. Это…

Один из экспертов замолчал, нахмурившись.

— Погодите. У меня в университете был курс по истории криптографии. Эти цепочки напоминают… «Энигму». Немецкую машину времён Второй мировой.

В ФСБшный музей доставили старую «Энигму» — трофейную, сохранившуюся с войны. Когда её подключили и начали перебирать настройки, текст стал проясняться. На ленте печатной машинки проявились первые слова:

«Четвёртая струна уже в пути. Владивосток. Срок — десять дней».

Щерба читал распечатку и чувствовал, как холодеют пальцы.”

Майор встал. Часы показывали 4 утра. Он вспомнил слова Хлястикова о том, что даже о своих снах надо докладывать.

— Сам напросился на этот бред! — медленно произнёс злой на ФСБешника Щерба, потянулся к мобильнику на тумбочке и набрал номер.

Через секунду, словно там ждали его звонка, ответили.

— Слушаю.

Щерба рассказал свой сон.

— Майор, у тебя радиоприёмник “Океан” есть? — голосом без тени сарказма спросил Хлястиков, когда Щерба закончил рассказ.

— Да. Он в Комитете на подоконнике пылится. 

— Встречаемся там через двадцать минут.

 

— Что ты знаешь о своём радиоприёмнике? - спросил Хлястиков, устанавливая в центре стола старомодный аппарат и протягивая майору пакет с пончиками. 

— Держи, с тебя кофе. И ещё, когда мы вдвоём - на ты. Если присутствуют другие  - соблюдать субординацию. Понял?

— Понял.

Набрав в кофеварку воды, Щерба уселся на стул напротив Хлястикова.

— Что я знаю об Океане? Это Океан-209. Он выпускается с 1976 года. Приёмник работает в диапазонах ДВ, СВ, КВ (5 поддиапазонов) и УКВ-ЧМ. 

— Уже хорошо. Три основных частоты, как три струны на балалайке и УКВ - это пусть будет запасная струна. Предположим, твой сон подсказка на это.

— Хорошая версия. Ещё у приёмника имеется серийный номер.

— Где он там?

— Я его отлично помню. Это - 2121969

Хлястиков развернул радиоприёмник к себе задней стенкой и посмотрел.

— Да. Это его серийный номер. Ты его запомнил, потому что это день твоего рождения?

— И это тоже. Первые цифры 2121 - ВАЗ 2121. Это НИВА.

— НИВА... — Хлястиков словно смаковал этот бренд, —НИВА. Если наоборот? АВИН. Так-так, погугли, что нам даст это имя.

Через пару минут компьютер Щербы выдал следующее:

“Авин - это мужское имя, которое имеет разные значения в различных частях мира. Оно используется в Индии, Израиле и других странах. Люди с именем Авин могут проявлять разный характер в зависимости от культурных и социальных особенностей.

Значение имени может быть связано с богатством, процветанием, жизненной силой и ловкостью. В Индии имя Авин может означать "как орёл", "ловкий", "умный". Оно может быть наречено в честь богини Шакти - богини жизненной силы.

 В Израиле Авин может быть связан с богатством и достатком. Также имя может быть связано со словом "авен" (aven), которое означает "грусть", "бедствие".

 

— А Шакти? Глянь-ка, что это за зверь такой?

— Ша;кти (санскр. — мощь, сила) — в тантре, шиваизме и шактизме — супруга бога Шивы; в более широком смысле — женская творческая сила Шивы, реже — Вишну и других богов индуизма.

 

— Мы имеем Авина - грусть, бедствие и бабу Шакти, олицетворяющую женскую творческую силу...

— Тут неподалёку, в проулке, студия йоги под названием Шакти. Там ещё в ветрине многорукая девица красуется.

— Вот это уже что-то! Василий, доедаем пончики и идём туда. Всё равно больше ничего мы из этого Океана не вытащим.

— Можно вопрос?

— Валяй.

— Чтение снов — это хобби?

— Нет конечно. Нам на курсах повышения квалификации курс читали. У нас снами целый отдел занимается.

— Это вы, в смысле ты, серьёзно теперь?

— Вполне. Влияние сознательного на бессознательное и наоборот - это целая наука. В нашей работе таким пренебрегать нельзя. Во время сна мозг перерабатывает накопленную за день информацию. Но не по алгоритмам, которые у нас сформировались, и которые мы способны контролировать, направляя мышление в нужную нам сторону, а совершенно произвольно. Бодрствуя, человек никогда не будет размышлять над нелепыми сочетаниями фактов. Не будет искать логических связей, так как с точки зрения его обычной логики, это бред. Но проблема в том, что спящий мозг не может дать нам прямой подсказки, так как наше сознание, наше осознанное это сразу отвергает, даже не пытаясь разобраться. Поэтому нужно искать косвенные подсказки. Вероятно, неосознанно ты связал как-то рекламу студии Йоги с этим делом, и мозг тебе прислал ответ во время сна. Подсказал, где его искать. 

Когда они подошли к нужному зданию, то на дверях вывеску “закрыто на время отпуска”

— Вызывай своих оперов, будем проникать, — чётко скомандовал он майору. Щерба понял, что передним хорошо отлаженная машина, натасканная на подобную работу.

Полковник вытащил из кармана связку отмычек, поворожил над ним, выбрал нужный и засунул в замочную скважину. Сделал несколько коротких движений влево вправо, и проделал полный оборот. В замке что-то щёлкнуло. Полкан нажал на дверную ручку и дёрнул дверь на себя. 

Как в каком-то кино, в замедленной съёмке: сначала лёгкий дымок, потом - вспышка света и картинка пропадает.

Очнулся Шерба от боли. От всепроникающей и повсеместной боли. Болело у него всё. Было такое ощущение, словно  его переехал танк. Он мысленно просканировал своё тело о понял, что не болит у него только правая рука. Он её просто не чувствовал.

Майор собрал все свои силы и открыл глаза. Рука была на месте, но в гипсе, который доходил до предплечья.

— По кусочкам собирали, словно издалека от услышал чей-то голос.

Щерба повернулся на звук и увидел докторшу в халате. 

— Будем надеяться, что всё срастётся. Каким-то чудом при взрыве вы успели закрыть лицо этой рукой, поэтому оно почти не пострадала. В отличии полковника Хлястикова. Ему повезло меньше. Взрывное устройство было напичкано гвоздями и металлической стружкой. Пришлось строить новое лицо, пересаживая кожу с ягодиц. Пытаемся сохранить ему хотя бы частично зрение. Вы - в военном госпитале. Взрывной волной вас обоих отбросило на другую сторону переулка в бетонную стену. Учитывая скорость взрыва, вы испытали перегрузку примерно в 10-12 Джи.

— Сколько мне придётся здесь отдыхать?

— Дня три-четыре нужно лежать. У вас серьёзное сотрясение мозга. А потом - посмотрим. Если не будет никаких осложнений - долечиваться сможете дома.

— А Хлястиков?

— Месяца два-три. Минимум! 

 

После обеда пришла Лизка.

— Елизавета! Ты, что, плакала? - спросил Щерба, увидев её влажные глаза.

— Нет, это дождь, — сказала Лизка, упала на колени, уткнулась в целую руку своего Василия и зарыдала.

— Глупенькая ты моя девочка, — поглаживая её рыжие волосы, бормотал майор. А майор у тебя - ещё глупее... 

Вскоре Лизка успокоилась и рассказала все новости. Им повезло: опергруппа приехала через несколько минут после взрыва, поэтому большой потери крови у обоих удалось избежать. Взрыв был такой мощности, что припаркованный в десяти метрах автомобиль перевернуло.

Но есть и плохие новости: дело закрыли, Лизку отправили в отпуск, строго приказав ни под каким предлогом не совать свой нос, куда не следует. Такие же советы получили и оба Томиных. Они в парке на скамеечке. В госпиталь их не пустили.

До запрета удалось выяснить, что владельцем салона Йоги является некая Марина Богомолова. Замужем за гражданином Турции -Абдуллой Кемалем. Подозревался несколько раз в перевозке контрабанды, но откупался. Въезд в страну ему запрещён. У Томина, у настоящего, сын одноклассника присматривает за камерами на Ярославском вокзале. Удалось вычислить мадам. Вчера она села на поезд до Владивостока. Поехала бизнес-классом. 

— О японце с большой сумкой что-нибудь слышно?

— Не успели прочесать поезд, а сейчас всех людей перераспределили на другие дела. 

— Лизка, что ты надумала?

— Ничего...

— Я тебя хорошо изучил, ты на что-то решилась. Колись!

— Мне нужно лететь во Владивосток вместе с Томиным. Каневский - не может. У него - съёмки.

— Ты хорошо подумала о последствиях?

— Я - не маленькая, всё прекрасно понимаю. А ещё я знаю, что нас всё равно не оставят в покое. Мы - слишком много знаем, а когда в игре такие большие деньги - свидетелей убирают. Будьте и вы осторожны.

— Деньги на билеты есть?

— Найду.

— А ну-ка посмотри мне в глаза! 

—  Зайдёшь ко мне домой. Код от двери -2121. У меня цифровой замок. В нижней шуфлядке письменного стола конверт с картой “Мир”. Там же и коды. На два билета до Владика и обратно, там хватит. 

— Спасибо, Василий Борисович...

— Ты ещё что-то скрываешь?

— Замок...

— Что с замком?

— Замок студии йоги был открыт не отмычкой, а оригинальным ключом. Наш Толик его разобрал и шепнул мне на ушко. Будьте поосторожнее с эти полковником. Он что-то темнит. Откуда у него был ключ от двери?

Щерба рассказал Лизке о своём сне и о том, как Щерба вычислил, что надо идти к мадам. Не забыв и то, как он открыл дверь.

— Чушь всё это! - выдала Лизка, окончательно прийдя в себя.

— Что именно чушь?

— Да всё! Он вас развёл, как пацана. Я же дипломированный психолог. Наплёл он вам ерунды всякой про расшифровку снов, вы уши и развесили.

— Но, Лиза, как же мадам и взрыв?

— Он прекрасно знал эту мадам, и где она живёт, и у него был оригинальный ключ. Когда знаешь результат, который нужно получить, можно всё подстроить, манипулируя, даже не фактами, а абстрактной информацией. Он знал дату вашего рождения. НИВА - вы ему сами сказали. Осталось слово прочитать наоборот, и уже появляется мистика. С этого места уже нетрудно дойти и до ближайшей студии йоги. Если бы не серийный номер, можно было бы использовать какое-нибудь другое число. Если бы вы сами не вспомнили про неё, пошли бы вместе с ним искать и нашли бы через полчаса, максимум.

— А взрыв?

— Что-то пошло не так. Возможно. Это конкуренты. Похоже на то, что Хлястиков вёл нас по ложному, по старому следу.

— Лизка, с какой целью?

— Чтобы мы не пошли по правильному. Думаю, он его знает и уверен, что мы неминуемо на него наткнулись бы тоже.

— Но ты сама сказала, что хочешь лететь во Владивосток?

— Да, но не ловить мадам. Нам явно её подсунули. Уж больно фигура заметная. А муж контрабандист - тут и слепой мимо не пройдёт, вцепиться за такой подарочек. Во Владик мне нужно совершенно с другой целью.

— С какой? 

— Якудза!

— В смысле?

 —  Неужели, вы ещё не поняли? И Якудзу нам подсунули. Никто сейчас мизинцы не режет. Японские мафиози, как и наши - сейчас это вполне респектабельные бизнесмены. Кому-то очень нужно всё свалить на них. Я еду во Владивосток с целью переговорить с воротилами нелегального крабового бизнеса. Кое-какие наводки есть и у меня, и у Томина. Там живёт его сводный брат. Работает в порту лоцманом. Портовики знают всё обо всех, во всех странах мира. Ни один корабль не может незаметно где-то исчезнуть и где-то возникнуть из ниоткуда. Весь бизнес на море так тесно связан, что любой чих, пусть хоть во Владивостоке, отдаётся эхом во всех портах мира. Думаю, связанные с крабами люди заинтересуются тем, что под них кто-то копает, пытаясь свалить на них промышленный шпионаж. Именно Якудза всегда контролировала крабовый бизнес. У них везде свои люди. Я буду их просить помочь мне найти струны. Это в их интересах. Они оперируют не миллионами, а миллиардами долларов. Мне даже кажется, что вся эта байда со струнами из метеорита - это чушь редкостная. Просто кто-то хочет отжать крабовый бизнес.  Многомиллиардный крабовый бизнес. Возможно, что и рыбный тоже.

— Озадачила ты меня, Лизка. Мне бы такое даже в голову не пришло, если честно. Видать, пора уже на пенсию...

— Подведём итоги. Значит, ты считаешь, что под крабовый бизнес копают, пытаясь свалить на них вымышленный промышленный шпионаж?

— Именно так. Скажу даже больше, Каневский сам не заметил, как проговорился, когда ещё во время съёмок “Балалайки Страдивари, они уже знали, что будет продолжение “Струны”. Он знал о продолжении ещё до обнаружения в Шереметьево балалайки без струн.

— Если всё это байка, тогда, откуда взялось таинственное излучение?

— А откуда вам известно о его существовании?

— Полковник сказал.

— Слышали анекдот про старуху, у которой на сарае пацаны написали слово из трёх букв, а там оказались дрова?

— Слышал, конечно, — майор попытался улыбнуться, но голова закружилась.

— Полковник может нам что угодно наплести, и нам останется только верить. А фотографии эти теперь любой школьник может в хорошем редакторе сделать.

Поняв, что майору нужен отдых, Лиза сообщила, что они с Томиным улетают вечером, попрощалась и ушла, оставив его размышлять о происходящем.

 

Щерба проснулся ночью и опять от невыносимой боли. Он понял, что не может пошевелить ни ногами, ни здоровой рукой. В палате был полумрак. Только слабый лунный свет пробивался в помещение. Он был связан. Ноги между собой, а рука привязана к спинке кровати. Рядом с кроватью кто-то с перебинтованным лицом сидел в инвалидном кресле на колёсах.

— Очухался, майор?

Щерба с трудом, но узнал голос полковника Хлястикова.

— Зачем Лизка с Томиным попёрлась во Владик? Если я от тебя сейчас не получу ответа, я получу его чуть позже, но тебе будет очень больно. Боль, которую ты сейчас испытываешь, покажется тебе по сравнению с ней приятным массажем.

— Зачем тебе это знать?

— Зачем? Вася, ты совсем тупой? Ты хоть представляешь, какие бабки в игре? Схватка идёт за миллиарды, а вы, засранцы, портите мне игру, играете не по моему сценарию. Какую-то отсебятину несёте! Моя часть, моя ничтожная часть, та, которая мне полагается, сразу переведёт меня в высшую лигу. В лигу людей, которые правят этим миром. Вася, это почти боги! Для них нет ничего невозможного. Любое их желание исполнимо. 

Майор перестал его слушать. Он набирался сил. Следователь понимал, что тем, кого собираются оставить в живых, такое не говорят.  Лизка была права, и теперь он не может её подвести Василий постарался вспомнить “Отче наш”, но на ум приходили только первые две строчки. Почти теряя сознание, он вытянул в сторону свободную, в гипсе руку, пальцами нащупал стойку капельницы, ухватил, быстрым движением наклонил к себе и ткнул её вытянутой рукой уже в невидимую цель. Последнее, что он даже не услышал, а осознал всем своим нутром: хруст в правой руке.

Продолжение http://proza.ru/2025/09/30/1668