Балалайка Страдивари

Заставка программы «Следствие вели…». Камера плавно выходит из студии и переносит зрителя в московское кафе. За столиком — редактор передачи и Леонид Каневский. В руках у редактора — мобильный телефон, он только что получил звонок.

Голос в трубке (низкий, хрипловатый):
 — Здравствуйте. Я — Томин. Нам нужно встретиться.

Редактор переглядывается с Каневским, делает паузу.

Редактор:
 — Простите… как вы сказали? Томин?

Голос в трубке:
 — Да. Я — бывший инспектор уголовного розыска МУРа. Не киношный, а настоящий. Прототип того самого Томина, которого сыграл Коневский.

В кафе повисает молчание. Каневский приподнимает брови.

Редактор (осторожно):
 — И о чём же вы хотите поговорить?

Голос в трубке:
 — У меня есть для вас одно уголовное дело. Я думаю, оно вас заинтересует.

Редактор:
 — Можно поконкретнее? Что за дело?

Голос в трубке:
 — Кража знаменитой балалайки Страдивари. Тогда нам не дали довести его до конца: дело изъял КГБ. Но только сейчас, уже на пенсии, я смог закрыть его окончательно. Архивы открылись — и я разобрался, что на самом деле произошло.

Редактор: Вы можете подойти в кафе Пилигрим?

Голос в трубке: 

Буду через 20 минут.

Встреча

Кадр: небольшое московское кафе. Каневский и редактор сидят за столиком. Входит пожилой мужчина в тёмном плаще, с твёрдым взглядом — настоящий Александр Томин. Он садится напротив. Редактор сразу же замечает некое сходство гостя с Каневским.

Настоящий Томин (спокойно, но твёрдо):
 — Здравствуйте! Вы знаете легенду о балалайке Страдивари?

Редактор и Каневский переглядываются. Каневский кивает.

Томин:
 — Мы тогда вышли на самого Юрия Чурбанова, мужа дочери Брежнева. У него была одна тайная страсть — он играл на балалайке. И когда он узнал о существовании балалайки Страдивари, заказал её кражу.

Томин наклоняется вперёд, говорит почти шёпотом:

— Советские цеховики, миллионеры из Средней Азии, организовали всё. А громкое «дело о миллионной взятке Чурбанову» — про золотой халат и золотую тюбетейку — было прикрытием. Взятка была не деньгами. Она была… балалайкой.

Камера показывает лицо Каневского: он смотрит пристально, словно сам не верит, но понимает, что перед ним — страшная правда.

Каневский (за кадром):

— Балалайка Страдивари. Инструмент с таинственной историей, в который вмешались самые влиятельные люди страны. Дело, которое долгие годы скрывалось в архивах. И лишь теперь, спустя десятилетия, мы можем рассказать правду…

Гость достаёт из портфеля кипу документов и передаёт редактору. Он вместе с Каневским начинает их изучать.

Летопись о смехотворце царском

*"В лето 7073-е (1565 год от Р. Х.) при царе Иване Васильевиче бывша на пиру великая веселость. И посреди веселья стоял пред царем шут именем Фома Кривобокий, муж смехотворный, остер на язык и дерзок в слове.

И рече он при всех: «Государь наш, скор ты на гнев и резв в сечах, яко серп на ниве. Токмо коли все нивы пожнешь и врагов изведешь, кого ж царем над пустырем коронуешь?»

И возрадовашася вельможи, а потом ужасом облишася, понеже слово его яко нож резало. И царь сначала смеятися нача, а потом мраком лице его покрыся. И возгласи гневно: «Не мне смеяться, но тебе страдати!»

И тогда поутру повелел государь посадити смехотворца на кол, посреди Москвы, да будет страх и пример всем, кто осмелится на слово дерзостное.

И бе казнь люта, и стон его долг, аще и смерть последи. И прежде конца рече Фома: «Тело мое гниёт, а дух мой в древе поселится. Кто кол сей возьмет — смех мой услышит, и плач, и безумие».

И по смерти его кол сохранен бысть, якобы в диковину, и стояше долги лета в приказной палате, а потом исчез без вести."*

 

Заметка иноземного путешественника

*"Anno Domini 1667, во время моего пребывания в Московии, слыхал я дивное сказание от купца русского о странной древесине, сохранившейся от времён царя Ивана Васильевича.

Сказывали, будто тот царь, именуемый Грозным, имел шута дерзкого, коего наказал казнью страшной — насадил на кол посреди города. И древесина та, пропитавшаяся кровью и страданием, хранилась потом как редкость в царской палате.

Молвят, что дерево то издавало тихий треск, а иногда в ночи слышался смех вблизи него, отчего стража не смела стоять близко.

Впоследствии же часть того кола, неведомо как, оказалась в руках одного итальянского мастера, искусного в музыкальных инструментах. Имя его — Антонио Страдивари, коему русские люди, побывавшие за морем, отдали тот кус древесины, якобы как диковину.

И сей мастер, не ведая всей истории, изготовил из него вещь странную, на вид малую, но глас её был необычен: и смех, и плач, и звон, и скрежет, яко бы не от струн, но от души человеческой исходил."*

 

Каталог Русского музея музыкальных реликвий (фрагмент статьи, 2008 г.)

*"Так называемая «Балалайка Страдивари» представляет собой уникальный предмет музыкальной истории, вокруг которого на протяжении столетий складывался ореол мифов и преданий.

Согласно устной традиции, инструмент был создан Антонио Страдивари из фрагмента неизвестного происхождения, якобы привезённого из Московии во второй половине XVII века. В ряде источников (летописи, позднейшие пересказы иностранцев) упоминается «кол Ивана Грозного», связанный с легендой о казни придворного шута. Именно с этим колом часть исследователей склонны связывать происхождение древесины.

Однако каких-либо документальных подтверждений прямой связи между Страдивари и «русским колом» не обнаружено. Более вероятно, что подобные истории возникли в кругу коллекционеров XIX века, стремившихся придать инструменту ореол мистической уникальности.

Тем не менее, акустические исследования показывают: тембр «Балалайки Страдивари» действительно отличается особой резонансной окраской, которую музыканты описывают как «смеющийся» или «рыдающий» звук. Это породило устойчивый интерес не только у исполнителей, но и у публики, воспринимающей легенду как неотъемлемую часть образа инструмента."*

Кроме этих документов, в стопке бумаг находились заключения множества экспертиз и копии листов уголовного дела. Именно так, в московском кафе Пилигрим начала создаваться новая серия передачи “Следствие вели...”

 

Пролог

Говорит и показывает Леонид Каневский:

— Москва. Наши дни. В одном из уютных дворов неподалёку от Арбата звонок телефона нарушил вечернюю тишину. Звонил молодой музыкант, восходящая звезда, готовящийся выступить на престижнейшем конкурсе имени Чайковского. Но вместо радостного волнения перед сценой — отчаяние. Исчез главный его инструмент, легендарная балалайка Страдивари.

Инструмент этот был необычен. Говорили, что сделан он из древесины, связанной с самим Иваном Грозным и его шутом. Звучал он так, будто в его голосе были и смех, и плач, и боль целого века.

Молодое дарование не знало, к кому обратиться… И тогда он позвонил Александру Томину, старому другу своего отца. Так началось одно из самых загадочных и громких дел советского (а теперь и российского) времени — «Дело о пропавшей балалайке Страдивари».

 

Вступление

— Следствие ведут знатоки. Я, Леонид Каневский, расскажу вам о преступлении, которое потрясло и музыкальный мир, и сыскное сообщество.

Кадр: вечерняя Москва, за окном моросит дождь. Камера медленно приближается к столу, где Александр Томин читает газету. Рядом — телефон с дисковым набором. Вдруг — звонок. Резкий, настойчивый.

Томин (берёт трубку, хмурясь):
 — Томин слушает.

Голос юноши (взвинченно, почти шёпотом):
 — Александр Иванович? Простите, что так поздно… Это Аркадий, сын вашего покойного товарища.

Томин (смягчаясь):
 — Ах, Аркаша… Конечно, помню. Что случилось?

Аркадий (срывается):
 — Балалайка… Она исчезла! Моя балалайка… та самая!

Томин (настораживается):
 — Подожди… Ты говоришь про Страдивари?

Аркадий:
 — Да! Сегодня утром я репетировал. Уехал на прослушивание. Вернулся — чехол пустой. Дверь закрыта, окна целы, замок не взломан… Как будто она растворилась!

Томин (жёстко):
 — Спокойно. Дыши. Ты уверен, что никто, кроме тебя, ключа не имеет?

Аркадий:
 — Уверен. Только я… и мама. Но мама в больнице, она не могла…

Томин (мрачно, уже почти для себя):
 — Значит, кто-то знал. Кто-то знал и о доме, и об инструменте.

Пауза. Слышен только дождь в окно.

Аркадий (почти срывается на плач):
 — Завтра конкурс, Александр Иванович! Это был мой шанс… Я без неё никто!

Томин (твёрдо):
 — Никто не «никто», Аркаша. Мы разберёмся. Завтра утром я буду у тебя. И ещё… никому ни слова. Ни соседям, ни журналистам. Понял?

Аркадий (глухо):
 — Да… Понял.

Щелчок положенной трубки. Камера задерживается на лице Томина. Он хмурится, сжимает губы и берёт пальцами виски.

Закадровый голос Каневского:

— Так начиналось одно из самых необычных дел, которое довелось вести нашим героям. Таинственная кража, странные улики и легенда, уходящая корнями в кровавые времена Ивана Грозного.

 

Сцена в квартире Аркадия

Кадр: утро. Старая московская многоэтажка, двор завален машинами, на асфальте лужи после ночного дождя. Камера следует за Томиным и Знаменским, которые поднимаются по лестнице.

Каневский (за кадром):

— Ранним утром Александр Томин и Павел Знаменский прибыли в дом на Смоленском бульваре, где жил молодой музыкант Аркадий. Здесь, по его словам, и исчез бесценный инструмент.

Дверь открывает Аркадий, взволнованный, бледный, не спавший всю ночь.

Аркадий:
 — Проходите… Тут всё так, как я оставил.

Знаменский (строго, но спокойно):
 — Постарайся без эмоций. Нам нужно только факты.

Камера медленно показывает комнату: нотные листы на пианино, раскрытый чехол на диване, рядом — пустое место, где должна была лежать балалайка.

Томин (наклоняется, осматривает чехол):
 — Чехол цел… замки работают. Значит, инструмент вынули аккуратно, без спешки.

Знаменский:
 — Замки на двери?

Аркадий:
 — В порядке. Я закрыл на два, как всегда.

Знаменский (проверяет):
 — И правда, следов взлома нет… Странно.

Томин осматривает окно, проводит пальцем по подоконнику.

Томин:
 — Земля. Сухая, свежая. У тебя есть цветы?

Аркадий (удивлённо):
 — Нет… Никогда не держал.

Камера приближается: на подоконнике — крошечный комочек земли и странная щепка тёмного дерева, будто отломанная от старого предмета.

Томин (поднимает щепку, рассматривает):
 — Древесина… плотная, очень старая. Не отсюда.

Знаменский (мрачно):
 — Похоже, кто-то оставил нам визитную карточку.

Камера медленно отъезжает, показывая напряжённые лица героев.

Каневский (за кадром):

— Первые улики только запутывали следствие. Земля, которой не могло быть в квартире. Щепка древесины, происхождение которой позже вызовет новые вопросы. А сама балалайка — словно исчезла в воздухе.

 

Сцена с коллекционером

Кадр: кабинет Знаменского. Телефонный звонок. Павел Петрович снимает трубку. Камера показывает его лицо крупным планом.

Знаменский (сухо):
 — Знаменский.

Голос в трубке (с лёгким акцентом, очень вежливо):
 — Добрый день… Моё имя — Густав Шульц. Я частный коллекционер. Слышал, что у вашего подопечного, молодого музыканта, имеется редчайший инструмент… балалайка работы Страдивари.

Знаменский переглядывается с Томиным, который внимательно слушает разговор.

Знаменский:
 — А откуда у вас такие сведения?

Шульц (спокойно, но с нажимом):
 — В нашем кругу всё становится известно. Говорят, звучание этого инструмента уникально… В нём будто живёт душа. Я готов заплатить любые деньги. Подчёркиваю — любые.

Камера переводится на Томина: он прищурился, лицо напряжено.

Знаменский (намеренно нейтрально):
 — К сожалению, инструмент пока не продаётся.

Шульц (чуть раздражённо, но всё ещё мягко):
 — Очень жаль… Я прилетел в Москву именно ради этого. Подумайте. Поверьте, мой интерес — чисто художественный. Я хочу спасти инструмент от участи пропасть в руках неумелых людей.

Щелчок трубки: звонок прерван. Тишина. Томин встаёт и начинает нервно ходить по кабинету.

Томин:
 — «Спасти инструмент»… Видел я таких спасителей. Заплатит миллионы — и балалайка исчезнет в сейфе до конца его дней.

Знаменский:
 — Интересно другое. Откуда он узнал о балалайке? И почему именно сейчас?

Камера крупно показывает лицо Каневского — закадровый комментарий:

Каневский (за кадром):

— Коллекционер, готовый выложить состояние за балалайку, и кража, о которой он, похоже, не знал. Совпадение? Или звенья одной цепи? Для следствия это был первый сигнал: за инструмент началась охота, и ставки — выше, чем казалось в начале.

Сцена встречи

Кадр: вечер. Один из старых московских ресторанов, с красными бархатными шторами и блеском хрусталя. За отдельным столиком сидит высокий мужчина лет пятидесяти пяти — элегантный костюм, аккуратная бородка, внимательные глаза. Он встаёт, когда входят Томин и Знаменский.

Шульц (улыбаясь, с лёгким кивком):
 — Господа… Благодарю, что нашли время.

Официант ставит на стол бутылку вина. Камера крупно показывает руки Шульца: длинные пальцы, кольцо с чёрным камнем.

Знаменский (спокойно):
 — Вы хотели поговорить о музыкальном инструменте.

Шульц (садится, чуть склоняет голову):
 — О, да. Балалайка Страдивари… Легенда, которая, как и всякая легенда, таит в себе долю истины. Говорят, в её древесине заключён смех придворного шута. Удивительная история, не находите?

Томин (жёстко):
 — Мы пришли не за байками. Зачем вам этот инструмент?

Шульц (пожимает плечами, невозмутимо):
 — Чтобы сохранить. Чтобы спасти от жадности дилетантов и случайных людей. Балалайка не должна пылиться у мальчишки, который завтра может проиграть конкурс и запить горе дешёвым вином.

Аркадий, сидящий рядом, вспыхивает, но Знаменский жестом останавливает его.

Знаменский:
 — А если инструмент исчез?

Пауза. Шульц откидывается на спинку стула. Его улыбка не меняется, но глаза становятся холодными.

Шульц:
 — Исчез? Хм. Как жаль… Но вы же сыщики, не так ли? Значит, найдёте. Я готов заплатить… любые деньги.

Он потирает большой палец об указательный, словно отсчитывает купюры. Камера задерживается на этом жесте.

Томин (смотрит прямо, холодно):
 — У нас, господин Шульц, другие интересы. Не деньги.

Шульц легко смеётся, но в смехе слышна сталь.

Шульц:
 — О, я не сомневаюсь. Но деньги — всего лишь ускоритель. Подумайте. Ведь в истории есть только два исхода: или инструмент окажется у вас… или у тех, кто не станет спрашивать разрешения.

Он встаёт, вежливо кланяется и уходит, оставив на столе визитку.

Каневский (за кадром):

— Вежливый антиквар, готовый выложить любые деньги… и намёк на то, что в деле замешаны куда более опасные силы. Для знатоков это было сигналом: игра выходит за рамки простой кражи.

Сцена: встреча в подворотне

Кадр: ночь. Старый двор-колодец в центре Москвы. Тёмные арки, редкие фонари. Камера следует за Томиным и Знаменским. У стены их ждёт худой мужчина в длинном пальто и кепке. Лицо в тени, только сигарета светится красным огоньком.

Каневский (за кадром):

— В Москве нашёлся человек, который согласился встретиться с сыщиками. Его знали в определённых кругах как «Гарик Скрипач». Когда-то он играл на скрипке в ресторане, потом ушёл в подпольный бизнес. Такие люди многое слышат… но говорить не любят.

Гарик Скрипач (низко, с ухмылкой):
 — Ну что, товарищи оперуполномоченные… Не по скрипке я нынче, по другим делам хожу. Но слухи — это моя музыка.

Знаменский (спокойно):
 — Нам нужны слухи про балалайку. Про очень редкую балалайку.

Гарик хмыкает, выпускает дым.

Гарик:
 — Балалайка, говорите? Деревянная, а шуму вокруг неё, как от бриллианта. Я такое слышал… Только осторожнее вам надо быть. Это не мелочь на рынке, это заказ.

Томин (твёрдо):
 — Кто заказал?

Пауза. Гарик затягивается, оглядывается по сторонам.

Гарик:
 — Ходят разговоры… Среднеазиатские ребята. Цеховики. Не простые, а миллионщики. Они, знаете, и золото на халаты шьют, и ковры в полдома стелют. У них свои связи в Москве. Если им что-то нужно — найдут кого угодно.

Знаменский:
 — Им зачем балалайка?

Гарик усмехается, бросает окурок в лужу.

Гарик:
 — Это уже не моя музыка. Но скажу одно: если инструмент ушёл к ним — ищите не в Москве. Там, за Каспием, под ковром, под замком. А кто заказывал — выше головы не прыгнете.

Гарик уходит в темноту. Томин и Знаменский остаются в тени двора, переглядываются.

Каневский (за кадром):

— Имя заказчика пока не называли. Но в словах «цеховики-миллионеры» уже звучал намёк: дело выходит далеко за рамки уголовного розыска.

 

Кафе Пилигрим. Наши дни. Томин:
 — Мы тогда вышли на самого Юрия Чурбанова, мужа дочери Брежнева. У него была одна тайная страсть — он играл на балалайке. И когда он узнал о существовании балалайки Страдивари, заказал её кражу.

Томин наклоняется вперёд, говорит почти шёпотом:

— Советские цеховики, миллионеры из Средней Азии, организовали всё. А громкое «дело о миллионной взятке Чурбанову» — про золотой халат и золотую тюбетейку — было прикрытием. Взятка была не деньгами. Она была… балалайкой.

Камера показывает лицо Каневского: он смотрит пристально, словно сам не верит, но понимает, что перед ним — страшная правда.

Каневский (за кадром):

— Балалайка Страдивари. Инструмент с таинственной историей, в который вмешались самые влиятельные люди страны. Дело, которое долгие годы скрывалось в архивах. И лишь теперь, спустя десятилетия, мы можем рассказать правду…

Флэшбек: Чурбанов и балалайка

Кадр меняется: чёрно-белая хроника 80-х. Перевод в цвет — интерьер роскошной дачи. Тяжёлые ковры, позолоченные занавеси. На диване — Юрий Чурбанов. На нём золотой халат и тюбетейка, усыпанная камнями. В руках — балалайка. Он играет, увлечённо и страстно, закрыв глаза.

Камера скользит по лицам гостей: несколько «цеховиков» из Средней Азии, сдержанно хлопают, один поддакивает в такт. На столе — шампанское, коробки с коньяком, связки купюр, но никто не смотрит на них: все взгляды устремлены на инструмент в руках Чурбанова.

Каневский (за кадром, низким голосом):

— По легенде, балалайка была для него не игрушкой, а тайной страстью. Чурбанов мог часами играть, воображая себя наследником древних царей. Но для КГБ всё это было куда больше, чем прихоть…

Кадр: на улице к даче подкатывают чёрные «Волги». Люди в серых плащах выходят, переглядываются. Дверь распахивается — в комнату врываются сотрудники КГБ.

Музыка обрывается на высокой ноте. Чурбанов вскакивает, прижимая балалайку к груди. Один из офицеров тянется к инструменту, но Чурбанов не отдаёт.

Каневский (за кадром):

— В официальных сводках это проходило как «дело о миллионной взятке». Газеты писали о золотой тюбетейке и халате, будто именно они стали символами коррупции. Но настоящая «взятка» была иной. Её никто не осмелился назвать.

Камера фиксирует: руки офицеров вырывают балалайку, струны звенят, словно крик. Лицо Чурбанова искажает ярость.

Экран темнеет.

 

 

 

Возврат в кафе

Камера возвращается к столику, где настоящий Томин докуривает сигарету. Каневский и редактор молчат.

Томин (глухо):
 — Мы знали всё. Но тогда приказали закрыть дело. Сказали: «Государственный интерес». И точка.

Каневский (за кадром):

— Балалайка Страдивари. Инструмент, ради которого шли на убийства, интриги и предательство. История, где переплелись искусство, власть и кровь.

Сцена: кабинет МУРа, визит из КГБ

Кадр: утро. Кабинет Знаменского и Томина. На столе — папки с допросами, схематические карты, фотографии двора, где видели «высокого мужчину в шляпе». Вдруг — стук в дверь. Заходит строгий человек в сером костюме. Без приветствия, без улыбки.

Каневский (за кадром):

— Его звали полковник Серов. Сотрудник Комитета государственной безопасности. В МУР он зашёл как к себе домой.

Серов (ровно):
 — Товарищи. Вы ведёте дело о краже музыкального инструмента?

Знаменский (сдержанно):
 — Ведём. Пропал уникальный инструмент, стоимость которого…

Серов (перебивает):
 — Стоимость здесь не имеет значения. Дело особое. С сегодняшнего дня материалы передаются нам.

Тишина. Томин подаётся вперёд.

Томин (твёрдо):
 — На каком основании? Это уголовное дело, обычная кража.

Серов смотрит на него долгим, тяжёлым взглядом.

Серов:
 — Александр Иванович… Вы опытный оперативник. Вы должны понимать: бывают дела… которые не для вашего уровня.

Он кладёт на стол бумагу с печатью и подписью, но не даёт времени рассмотреть.

Знаменский (сухо):
 — Выходит, мы отстраняемся?

Серов (холодно):
 — Выходит — так. И запомните: иногда незнание — лучшая защита.

Он поднимается и уходит. Дверь закрывается. В кабинете тишина.

Каневский (за кадром):

— Для сыщиков это был первый сигнал. Кража балалайки перестала быть «обычным делом». Когда за ним встал КГБ, стало ясно: речь идёт о чём-то большем. О чём-то, что прятали за семью замками.

Камера фиксирует: Томин молча тушит сигарету, Знаменский отодвигает папку в сторону. Их лица напряжены.

Развязка

Кадр: кафе, где снова сидят Каневский, редактор и настоящий Томин. За окном темнеет, на столе уже несколько пустых чашек. Томин говорит тихо, но напряжённо, словно до сих пор не верит в то, что раскопал.

Томин:
 — В итоге я докопался до сути. Балалайка Страдивари — подделка. Её сделал один зэ;к, старый седелец, мастер по дереву.

Пауза. Каневский удивлённо смотрит на него.

Томин:
 — Этот человек сидел с шестидесятых. И вот однажды в читинской зоне приезжает с инспекцией молодой Чурбанов. В органах внутренних дел он с 1961 года — работал в политорганах исправительно-трудовых учреждений. Он приносит сидельцу, бывшему известному реставратору, балалайку — отремонтировать. А тот отказывается. Для уголовника— западло работать на начальство. За это ему пришили побег и накинули пять лет. С тех пор он затаил зуб.

Томин закуривает новую сигарету.

Томин:
 — В зоне он состарил простую балалайку, а с корешами придумал легенду про «Страдивари». Подбросили в музей фальшивую справку, даже летопись состряпали. И ждал. Знал ведь слабость Чурбанова.

Редактор изумлённо качает головой.

Редактор:
 — Так, выходит… никакой балалайки Страдивари не было?

Томин (кивает):
 — Не было. Была месть. Конкурс Чайковского, где должны были сыграть на «уникальном инструменте» — тоже часть игры. Всё, чтобы Чурбанов поверил. И он поверил.

Камера переводит взгляд на Каневского. Его лицо — сосредоточенное, почти мрачное.

Каневский (за кадром):

— После ареста Чурбанова КГБ всё раскрыло. «Миллионная взятка» исчезла из материалов дела. Потому что настоящая цена этой «реликвии» была три рубля. И на документах поставили гриф «Секретно».

На экране появляется старый сейф с печатью, закрывающийся с глухим звуком.

 

Каневский стоит в студии «Следствие вели…». Голос твёрдый, с оттенком горечи:

Каневский:
 — Иногда за громкими преступлениями стоят не миллионы и не великие имена, а человеческие страсти. Зависть. Обида. Жажда мести. Балалайка Страдивари так и осталась легендой. Но эта легенда едва не стала причиной скандала государственного масштаба.

Заставка передачи. Музыка.

 

Кадр: Томин заканчивает рассказ. Редактор закрывает блокнот, но Каневский не уходит — он пристально смотрит на собеседника.

Каневский:
 — Но вы сказали, Александр Иванович… что дело всё же закрыли. Значит, конец истории?

Томин усмехается, качает головой.

Томин:
 — Конца нет. Я ведь узнал то, что тогда нам не сказали. Балалайка действительно стоит миллион. Только не рублей… а долларов.

Редактор и Каневский переглядываются.

Томин (шёпотом):
 — На ней струны… из особого сплава. Его делали в одной шарашке, в конце сороковых. Металл был уникальный: прочность, проводимость, свойства, которые до сих пор никто не смог повторить. Учёный, что его открыл, погиб при взрыве. Документация исчезла. Металл признали «невостребованным» и забыли. Но струны остались. На одной балалайке.

Камера фиксирует лицо Каневского: в глазах смесь недоверия и понимания.

Томин:
 — Сейчас этот металл — на вес золота. Его ищут все спецслужбы. Для квантовых процессоров, для оружия, для технологий будущего. Так что… охота за балалайкой Страдивари идёт до сих пор.

 

Кадр: архивное фото Чурбанова, вырезка из газеты о «золотом халате», на экране надпись «Секретно».

 

 

 

Эпилог

Каневский стоит в студии, его голос звучит твёрдо и тревожно:

Каневский:
 — Легенда, которая начиналась как зэковская шутка, обернулась делом государственной важности. Подделка оказалась ценнее подлинника. И сегодня, когда миллионы долларов и судьбы государств зависят от технологий, старая балалайка с секретными струнами становится оружием в невидимой войне.

Камера отъезжает, звучит музыка заставки.

 

Сценарием новой серии “Следствие вели...”  со мной случайно, по ошибке, поделилась помощница редактора этого сериала. Так что ждите в ближайшее время новой серии “Балалайка Страдивари”.

Я тут подумал: иногда подделка оказывается ценнее подлинника. Иногда месть — страшнее правосудия. И простая балалайка становится оружием в руках тех, кто знает её тайну.

«Дело закрыли?» — сказал я сам себе.
 Конечно же оно продолжается.

Продолжение находится здесь. Струны.

Продолжение http://proza.ru/2025/09/28/705