Деревенский развод и драчливый дед Кузьмич
По его разумению, любое масштабное мероприятие – свадьба, крестины, именины, похороны – не могли считаться состоявшимися без хорошей драки. Односельчане знали за Афанасием Кузьмичом эту слабость и старались никуда не приглашать. Что, впрочем, не мешало драчливому старику вламываться на любое торжество и лупцевать всех подряд внепланово, без приглашения.
Но в последний месяц село словно вымерло. Никто не женился, не разводился, не рожал. Возможно, люди боялись активной реакции Кузьмича. Не находя применения боевым навыкам, Афанасий отчаянно тосковал.
- Испакостился народ, – брюзжал дед. – Сидят, ентернеты смотрют. Конешно, ентернет – это тебе не Афанасий Кузьмич. Он по щам не зарядит... Эх, кому бы вздрогнуть? Кому бы ботулизму во все щели навести?
Кипучая натура деда требовала разрядки. Кулаки зудят, а поколотить некого. В пределах досягаемости только верная жена Татьяна, но жену и кровных родственников дед не трогал. Имелся у него самурайский кодекс чести.
- Мой жизненный фрегат терпит бедствие! – ворчал Афанасий на лавке. – Где кто? Хоть бы завалящая склока с рукоприкладством! Хоть бы какую гадскую морду увидеть… и внести в неё, так сказать, структурные изменения по всей поверхности…
Страдания старика были услышаны где-то наверху. Проходящая мимо соседка сказала злорадно:
- Сидишь, Кузьмич, ворон считаешь? Ха-ха-ха! У него дочка с мужем разбегаются, а он ни сном ни духом!
Дед Афанасий взвился к небу на три аршина. Задубасил кулаком в окно:
- Танька, кукла лупоглазая! Почему в известность не ставишь? У нас дочь со своим дурнем разводится, что ль?
- Донесли-таки соседи! – отозвалась жена сердито. – Мы специально от тебя скрывали. Полюбовно они разводятся, понял? Без скандала, по-современному!
Для боевого деда это был не аргумент.
- Пущай расходятся по-современному, – соглашается Афанасий. – Мне ж не жалко. Но мурло зятю всё равно надраю по-старинному! По-дедовски, со звоном. Накрошу ему веников на загорбок!
- Уймись, баранья короста! – сердится бабка Таня. – Оставь свои гладиаторские замашки! Они пришли к мировому соглашению и намерены сохранить дружеские чувства…
- У них, значит, чувства, а у меня? – орёт дед. – Меня прям распирает, я тоже выразю чуйства. Самые дружеские, самые родственные! Накидаю ему отвальных пескариков, целлюлозе!
Пыталась бабка поймать мужа за рубаху, но Кузьмич уже пулей нёсся в тот конец, где жила дочь Любка. На щеках его играл румянец, а кровь бурлила от предвкушения славной драки.
Любка возилась во дворе и, увидев отца, нахмурилась.
- С чем пожаловали, папенька? – говорит. – Ваш агрессивный наскок ввергает меня в смущение. Из пивной, что ли, бежите?
- Твой подлец Мишка тута ещё? – говорит дед, засучивая рукава. – Подать мне сюда энту жижу навозную. Я его поленом-то благословлю! Я его пенделями-то нахристосую! Накидаю ему в садок пескариков – полпуда каждый!
Мишка из окна тестя увидел – с лица побелел и в чулане заперся.
- Не лезьте в занозу, Афанасий Кузьмич! – подаёт голос. – Я до сих пор не забыл, как вы меня на свадьбе били! Думал, до брачной ночи с вашей доченькой не доживу – и вот опять?
- Мишка, беги! – говорит Любка. – А ты, папа, стыдись! Я буду вынуждена вызвать представителей морали и власти!
Кого дед Афанасий боялся меньше всего, так это представителей морали и власти.
- Кого же? – говорит. – Участкового, что ль? Я сам этого полуефрейтора вызову! Хе-хе, я ему чпокну галочку на табель! Начищу анфас, как суворовский значок, чтоб солнце обзавидовалось!
Вся натура Кузьмича бунтовала против мысли, что разводы происходят мирным путём. Зачем вообще разводиться, не вломив зятю на прощание душевных лещей?
- Хватит в сундуке кряхтеть! – орёт дед. – Выходи на честный бой! Я те живо иконостас отреставрирую! Я тебе таких пескариков!...
- Люба, что делать? – говорит из чулана Миша. – Кажется, моя жизнь подошла к закату. Дверь ненадёжная. Займи его чем-нибудь, в домино с ним сыграй? Пусть направит свою неуёмную энергию во что-нибудь созидательное.
- А я об чём? – неистовствует дед. – Я тебе такой натюрморт на роже созидакну!... Выходи на семейную дуэль по-хорошему!
Как ни висела Любка на папаше, но снёс он дверь чулана с петель, зятя вместе с нафталином из сундука вытряхнул и говорит:
- Попался, струя с котангенсом? Вы же небось при разводе имущество делить будете? Тут-то я тебе физию и вскрою! Мимо меня ни одна пуговица не пройдёт.
Не миновать бы кровопролития, но Мишка и Любка стали выглядеть озадаченно.
- Какой развод, какое имущество, папенька? – говорит дочка. – Ничего такого мы не планируем.
- Врёте, наверно? – упорствует Афанасий. – Скрываете горькую правду, чтоб не напинал я Мишке под фюзеляж?
Тут издалека ковыляет бабка Таня, кулаком трясёт:
- Афоня, отцепись от невинных душ! Расходятся не Любка с Мишкой, а наша старшая Иринка с Вовкой, которая в Саратове живёт. Но у них всё миром, всё полюбовно.
Охнул Афанасий Кузьмич огорчённо, потрёпанного Мишку выпустил, обратно в сундук посадил и крышкой накрыл.
- Что же сразу не сказали, чёрствые люди? – говорит. – Всю обедню опарафинили. Не успеешь церемонию развода начать, как тут же наступают на горло моей лебединой песне?... Эх, екулина панихида! Когда там ближайшая рейса на Саратов?
Не слушая никого, выломал из изгороди берёзовый дрын и умчался на автостанцию. Правда, дрын в автобус не поместился, на обочине бросить пришлось.
Дома бабка Таня включила новости. Диктор сказал, что на текущий момент из-за демографии и миграции население Саратова уменьшилось на 1200 человек.
- Конечно, всё на миграцию валите! – говорит бабка. – Бедный городишко. И это мой аспид ещё без дрына уехал…
Свидетельство о публикации №225092800867