Юрий Куранов и Юрий Казаков

Юрий Куранов предсказывал недолгий век своим нежным  и хрустально-чистым рассказам: несколько десятилетий, полвека - максимум. Потом, считал, забудут. По большому счету  сбылось: почти не помнят. О том, что такое Пыщуганье, и кто его так любовно  воспел - не каждый сегодня знает. Пыщуг - это довольно далеко от Костромы. Река Ветлуга. Там хорошо  селиться тем, кто умеет разговорить и даже заставить петь то, что отроду страдало немотой: старую деревенскую избу, грубые палати, шаги по росе, жарко натопленную баню, ласточек под крышей, жабку в камышах, забытый проселок, дождь, ветер, облака... Также хорошо для этих целей селиться где-нибудь  в Лопшеньге на Беломорье или в Марфино на Оке. 

У Куранова, до действительно,  было много общего с другим тонким певцом русской природы и тоже - Юрием, и тоже столичным выходцем - Казаковым. Только если первый Юрий - Куранов - был родом из холодной северной столицы, то другой Юрий - Казаков - из истинной, первопрестольной. Почти ровесники.  Куранов - это ленинградская культурная элита.  Казаков -  московско-смоленский рабоче-крестьянский класс. Но самородки редкие - оба.

Колесили по близким друг к другу северным весям.  Когда - по своей воле, когда - по чужой, злой государственной, следом за репрессированными отцами. С холодными краями породнились. И удивительно талантливо воспели.  Один - в цикле "Лето на севере" и других, другой - в "Северном дневнике" и прочих. Знаток творчества  обоих - Валентин Курбатов - смело ставил двух Юриев на верхнюю ступень советского литературного пьедестала. Но пьедестал этот оказался для них не столь уютен. 

Исход обоих оказался достаточно драматичен и пугающе  схож - редкое одиночество в финале. Для Казакова - обернувшееяся бесконечно  горьким поздним  молчанием, лишь однажды  прервавшимся двумя бриллиантами в прозе - "Во сне ты горько плакал" и "Свечечкой".  Для Куранова жизнь  уготовила  драматическое раскаивание в прежних литературных успехах (и даже начальственных постах в новом союзе писателей) и светлогорское отшельничество в духовные  стихи:
"Блажен, кто прожил жизнь не напоказ,
И нет о ком в миру воспоминаний,
Нет славословий. Нет и нареканий,
Кто как лампада кроткая угас..."

Может и неочевидной покажется поздняя курановская мысль, но у неё обнаруживаются довольно авторитетные сторонники. Из того же отшельнического  призыва. Скажем  - великого затворника Сэлинджера.  "Надо набраться мужества, чтобы стать никем", - запишет он однажды в рабочую тетрадь на пике своей литературной славы. Мог бы с этим сгласиться, наверное, и Казаков. Но он, сделавшись уже классиком,  выразится чуть иначе: "Так сложилось, - делился он как-то  в одном из редких интервью, - что 340 дней в году я живу на даче в Абрамцеве, анахоретом. Грустновато, но я нахожу отраду в одиночестве. Одиночество тяжело, когда не о чем думать. Если есть о чем думать, то оно только помогает".

Оба Юрия очаровались Севером практически  одновременно: Казаков - в 1956-ом году, Куранов - в 1957-ом. Казаков сразу же выдал  свои чудные беломорские  "Никишкины тайны", Куранов - ветлуганских "Пыщуган". Первыми зачитывался Паустовский, вторыми - Твардовский. Впрочем, Константин Георгиевич стал крёстным литературным отцом обоих Юриев. Куранов - сблизился с Паустовским в Москве, будучи поочередно студентом, то МГУ, то ВГИКа, не закончив, впрочем, ни один из них. Казакова же с Паустовским во времена учебы в Литинституте и после свела Таруса.

Понято, что трудно было пройти мимо первой и тут же талантливой пробы пера Юрия Куранова:"Полет от железнодорожной станции Шарья до районного села Пыщуг похож на прыжок кузнечика. Самолет разбежался, оттолкнулся, пролетел двадцать минут над лесами, густо обступившими золотые от солнца поляны, пролетел вдоль Ветлуги и мягко ткнулся в широкий луг сельского аэродрома. Издали, с пригорка, спокойно поглядывают на приезжего длинные бревенчатые дома, вытянувшиеся в цепочку. С противоположной стороны подпирает село высокий холм. Неохотно расступились перед топором могучие леса, открывая увалистые богатырские дали... "

Точно также невозможно было не очароваться и первыми  северными зарисовками Юрия Казакова: "Бежали из лесу избы, выбежали на берег, некуда дальше бежать, остановились испуганные, сбились в кучу, глядят завороженно на море… Тесно стоит деревня! По узким проулкам деревянные мостки гулко отдают шаг. Идет человек — далеко слышно, приникают старухи к окошкам, глядят, слушают: семгу ли несет, с пестерем ли в лес идет или так… Ночью белой, странной погонится парень за девушкой, и опять слышно все, и знают все, кто погнался и за кем... "

Стало ясно, что в литературу пришли редкие мастера слова с метким глазом и  изящным пером. А еще - с неизмеримой любовью к необъятным  российским далям.

Она, эта любовь, выплескивалась у обоих Юриев подчас довольно нервно. Иногда - с надрывом: как внутренним, так и внешним. Одному пришлось пережить  выволочку после непокорных  "Тарусских страниц", другому - после  поднятых острых социальных проблем в романе "Глубокое на Глубоком". Они продолжают писать, но постепенный уход в тень всё яснее становится   ещё одной схожей чертой обоих Юриев - пришло время разочарований и уединенных раздумий, постижения суетности слов. Казаков основательно затворяется на самом отшибе  укромного поселка Академиков  в Абрамцево, Куранов - на Балтике, в невзрачной светлогорской пятиэтажке.

С прозой практически порывают, отдавая, впрочем,  дань старым  привязанностям. И главная из них - Паустовский. Куранов  продолжает навещать редколлегию журнала "Мир Паустовского" в Москве, пытается затеплить литературный огонек в "Камине Паустовского" у себя в Светлогорске. Казаков в редкой публицистике не упускает возможность отдать дань памяти великому мэтру.

Тем не меннее, всю силу литературного дара оба Юрия упрятывают куда-то под спуд. Постепенно чураются  публики. Не благоволят громкому успеху. Упрямо смолкают. И оставляют русскую литературу в растерянном недоумении о досадной недостаче, случившейся в её  недрах по воле двух неожиданно сомкнувших уста писателей с на редкость схожей судьбой, общей литературной стезёй, но  так ни разу не свидившихся в жизни -  двух самородных Юриев:  Куранова и Казакова.